Проклятая осень хлебает из города тёплую кровь,
Гоняет по стынущим улицам сотни людей-муравьёв;
Они разбредаются, крепко сжимая в ладонях зонты,
И города ткань разрывают на крошечные лоскуты.
Белёсое небо клубком опускается мне на плечо,
Смотрю на косматое тельце, размером оно с кулачок;
Извилисто тянется в стороны бледно-лиловая нить,
Настойчиво ломится в душу, пытаясь меня погубить.
По стенам кирпичных домов пробирается въедливый дождь,
Рисуя дрожащими каплями непостижимый чертеж;
Небрежно играя на старой трубе черепаший фокстрот,
Циничная осень опять выставляет просроченный счет.
Меня объявляет банкротом, листвой полусгнившей шурша,
Сжимает нещадно грудину, что больно и трудно дышать;
Асфальт из-под ног убегает, стремительно падаю в ад
Под яростный грохот истошно ревущих зверьём автострад.
Земля разверзается, словно распоротый лезвием шов,
Спуская меня в преисподнюю жутким гигантским ковшом;
Победно защёлкает где-то во тьме многохвостая плеть,
Секунда - и я замираю распятой на ржавом столе.
Мне снизу заметно, как тает поток человеческих лиц,
И город в ответ созерцает меня чернотою глазниц;
Пустынные улицы мокрыми псинами в лужах дрожат,
А осень-мясник нарезает на части меня без ножа...