МОЯ ОСЕНЬ
Если чуешь: любви, как икебане, ты обучаем,
а во влажные комнаты тянет специями и маринадом, -
значит, это Осень - постукивая каблучками -
прогуливается, - важная, с индульгенциями и с маскарадом.
...Неглиже, кстати, входит в число светских её нарядов…
Если с утра на ветру зовёт-верещит сорока,
а мосластый подсолнух ей честь отдаёт с поклоном, -
значит, это Осень - довольна и розовощёка -
изучает твой огород и честно готовит земное лоно.
...Не важно, что помидоров ещё дохрена зелёных…
Если чайки трясут иргу, чёрным пятная чело у бани,
а мальвы под "танец драже" рвутся, не ответные для гороха, -
значит, это Осень - всё и вся бы ей раздербанить -
готова доказывать: “Это только моя эпоха!“
Забей на то,
...она ведь женщина, а не отпетая выпивоха…
-
Прочь занавески! И конец войне...
До срока штурмом взяты окна, сени.
Зима сильна. По осени, – вдвойне.
Притворщицей ей плакать в день весенний.
Что осень? – Пишет апелляции,
вздыхает, ёжится, ладони растирает.
Зима вернулась вновь из иммиграции, -
советов не даёт, лишь саван расстилает.
Зима лисицей скинет хвост свой куцый!
Неуязвимая, в оскале взбесится!
Мир из аннексий с шквалом контрибуций
вновь воцарится на четыре месяца.
-
Мой август завершается вот так:
кругом жируют шапки георгинов!
То лето, не жалея живота,
и на шажок не смеет воробьиный!
Болит плечо, колено - иногда...
все признаки дождливой непогоды.
Но это ведь такая ерунда
в сравненьи с этим боем ежегодным!
Я говорю про осень, что грядёт
не то, что календарно, - а бесспорно:
да, выглядит порой, как мародёр,
но раздевается без фетиша и порно...
-
На днях случился радостный закат, -
Светило разошлось, как пьяный дворник!
Берёз янтарных кроны свысока
заглядывали в наш дырявый дворик.
Погладив кошек всех по головам,
Оно пошло, как праздник, - за ворота
искать и находить для нас слова,
которые нам слышать-то охота!
К собаке в рыжий солнечный окрас
Светило жалось из последней мочи!
Не напоказ... совсем не напоказ...
Сиянье счастья скоротечно очень.
... На стуле посидело и ушло, -
согрелся стул под суриком железным.
Отгулян праздник трепетной душой, -
о, как же нам с Ним было хорошо
в прощальном фейерверке бессловесном!
-
"... распелись комары, - к теплу.
Сентябрь, а в самый раз для мая.
Стерплю певцов твоих, стерплю, -
всееееех без разбора принимая.
... Гуляй настырная орда!
Витай над ухом, возле носу…
Гостеприимная скирда
из сердца вытянет занозу…
Да... напоследок благодать...
Зима падёт, - поди-ко, выздни!*
…Всерьёз придёт потолковать,
подымёт крепко цену жизни…"
Где говорил, а где шептал,
с золой картошку ел без хлеба.
Лохматый пепел оседал,
и золото крошилось в небо.
-
В небе прорва жёлтых пятен, -
листопада фейерверк!
Так, снимаясь с голубятен,
голуби взлетают вверх!
Губы в трубку – ветер свищет.
Клич, не клич! – Им нет числа!
Будто день вчерашний ищет,
оголив ключицы, сад.
Странный способ сгладить драму, –
руки опустив, вздыхать.
Листья облепили раму, –
птицам время отдыхать.
…Разве нужно ей перечить -
голубятнице-Земле?
Разверни, дружище, плечи, –
впору присягать зиме!
-
Мне перешёл дорогу белый кот, -
весь белый!.. только розовые уши.
Случился лучший в жизни переход,
с тех пор пою... вот ты меня послушай:
деревья оголяются не в раз, -
одно сдалось, а то взметнулось выше, -
кипит восторгом, удивляя глаз, -
отозвалось любовью, ей и дышит.
Стоят в дозоре жёлтые шары,
да георгины встали часовыми, -
следят глазами преданно-сырыми
как тихо лето вышло из игры...
-
Пока река не подо льдом,
и осень праздничная длится,
к воде тихонько подойдём...
Глянь, на топляк присела птица!
Мы здесь дожили до седин,
а как нам быть? Что дальше делать?
... Давай на камне посидим, -
ты на большом, а я на белом.
Смотри, туманный берег тот
стал ярче, ближе и доступней.
Да, время... жизнь своё берёт, -
сегодня гладит, завтра стукнет.
Не будем думать о плохом,
и говорить о нём не будем.
Сидим на валунах верхом,
а осень в речке воду студит...
-
Вместе с букетом шмеля
в дом принесла осенний...
песен бы... В муках, земля,
ждём твоего спасенья.
С лета готовишь в пургу
прятать свои изъяны.
Нет... я ещё не могу
падать, зализывать раны.
Слёзы и те на бегу, -
дескать, потом наплачусь.
Счастье иголкой в стогу
спрятано, не иначе...
Дай мне ещё воспеть
под листобой, родная, -
нет, не разлуку и смерть,
капли-слова роняя, -
а удивление зреть
вместе с твоей долиной,
чтобы листом полететь
стае вослед журавлиной.
-
Место выбрали там, где на донник пахучий,
на репейник и дёрн лист спадает крапча'тый,
посидеть, полежать средь неясных созвучий
на земле, словно жизнь - только край непочатый.
Словно только вдохнул этот воздух тягучий
возле тёплой стерни после ржи невысокой
чтоб из сердца, щемящего радостью жгучей,
снова чувства большим восходили потоком.
Скосят клевер-траву, - вместо скошенной тут же
отрастает нежнейшего цвета отава.
Луг в исподнем душист, словно плат, отутюжен,
и мы рады ступить на его переправу.
-
Я выпускаю бабочку в сентябрь,
поймав легонько, чтоб не повредить ей
трепещущие крылышки. Летите
и вы, мечты, навстречу всем смертям!
Гляди-ка, - расхлебянено окно,
совсем как в мае, - лето ещё дышит,
да и душа моя пока что не ледышка!
Лети, камлай* подальше и повыше, -
пленения иссякло волокно!
Ещё вчера мне было всё равно, -
мне, растоптавшей небо под ногами,
зелёными в цветочках, сапогами;
мне, говорящей скучные слова;
мне, для которой жизнь, что бечева,
а бабочка лишь только оригами...
Лети, ни в чьи ладони не присев,
на ликованье клумбы в старом сквере.
Лети, пока полёт не эфемерен, -
тебя заждался юный львиный зев.
-
Цвет под окошечком задумчивым
привычной свежестью пылает.
О, мне его не видеть лучше бы...
он ничегошеньки не знает...
В своём незнаньи непорочный, он
раскидывает чуть белёсые
живые руки - ветки сочные
под опадающей берёзою.
Тугой бутон в заботе вычурной
вновь разжигает для свечения.
Возможно ль это чудо вычеркнуть,
когда ложится тьма вечерняя?
-
Последний лист – не самый совершенный.
(Никто не знает, видит ли он сны.)
В своём раздумье он повис мишенью
Для времени неведомой длины.
Он весь в морщинах от дождя и ветра.
Последний лист давно уже не жёлт.
Он – дирижёра чуткая манжета.
Он – близость жеста. Он вот-вот зажжёт
Полёт зимы!.. Но пленником движенья
Зажат в скрижалях колеса времён.
Он замер в ожиданье дуновенья
Волшебной музыки бездумных шестерён.
-
Осень своё возьмёт, -
с грязью, опять же с грязью.
Дождичек допоёт, -
в пенье своём увязнет...
Голос в грозу сорвал,-
нынче же акапелло
песни иной слова
шепчет и чертит мелом:
"С каждым рывком больней
листьям скользить по ветру.
Скоро опять зиме
всех испытать на веру
станет важней всего.
Листики, вы... листочки...
я ведь ещё живой,
рано же ставить точку..."
Звонко свистят клесты,
наперекрест мелькая.
Чёрные ждут кусты
белого снега, мая…
-
От смерти нет в саду заветных трав (с)
("Аптекарь" В.Орлов)
Отведи меня, улица, на заглохший пустырь.
Там на травы невхожие, как стена в монастырь, -
жёлто-жухлые, вялые, под снега обречённые, -
упаду я усталая, октябрём удручённая.
Волновалась вопросами под цветущими вишнями:
прихожанка? послушница? непутёвая? лишняя?
Не готова я к постригу, только воля замучила.
За собою все мостики посжигала заученно.
А назад-то как хочется! Да, боюсь, не назад...
И во снах всё бормочется про невиданный сад.
Льют там травы нетленные ту же самую песнь?
Мой пустырь, друг смиренный мой, может, сад этот есть?
-
Такая ночь... (я с нею шёл вчера)
зовётся не иначе как "глухая".
Луна в ней билась, точно густера,
да мрачный ветер всю округу хаял.
Возникший в темноте всезрячий кот
(днём приласкался б нежным паразитом)
перепугал меня ко всем чертям в зачёт!
Росли ворота с завязью щеколд...
кругом октябрь, - куда ещё расти-то?!
Октябрь, октябрь... тебя б пересидеть,
как эту ночь, - в натопленной берлоге.
И я ему:"Для смерти всё есть снедь...
лишь георгины мамины не трогай!"
-
Отдыхает река… Отдыхает…
от буксиров, от страсти рыбацкой.
Всё-то лето над ней, злопыхая,
заходилась гроза смехом адским.
Отдыхает река от игривой
детворы, от купальщиц беспечных.
Волны пенились шёлковой гривой
и лизали горячие плечи.
Отдыхает от праздничных гульбищ,
от тишайших и нежных свиданий.
Ночью тёплые волны, как губы,
ласки ждали с ответною данью.
Отдыхает река… Отдыхает…
Щепку в пене белёсой качая.
Жмётся к берегу, тихо вздыхает.
Может статься, о лете скучает?
-
Тянет и тянет на берег осенний, -
к речке, забытой людьми.
Сердце притихшее в думах рассеянных, –
память врачует над ним.
Поздний причалит паром, растревожив
серую сонную гладь,
и отшвартуется... Вот бы моложе,
да беззаботнее стать!
Снова на отмели зыбкой и чистой
прутиком тонким черкнуть:
"Лена + ты" и с улыбкой лучистой
туфлей воды зачерпнуть!
Словно ужалит струя, - раззадорит
камешек плоский найти!
"Сколько блинов испеку?" – он,заспорив,
в детство моё улетит...
-
Прелые запахи осени тёплой.
Цвет откачался пустырника блёклый.
Сонно реке...
Листья беспечно кружат в пируэте.
Тужат ли нет о безудержном лете? -
Всё ж налегке...
Солнце ещё проползает сквозь тучи, -
тучное влагой, но всё же ползуче.
Кончен салют...
Постланы травы, в них дремлет пахучий
-
Ворона накаркала осень,
и осень - зараза - сбылась!
Сбылась ни в каком-то Лаосе,
а тут, блин, ненастье и грязь.
Под ветром сдались георгины,
под ливнем, - златые шары.
И осень свои именины
справляет до стылой поры,
не милуя ярких соцветий,
и шествует гордо на трон!
... Всё знают о жизни и смерти
горластые стаи ворон...
-
Октябрь
в конечных числах, не скорбя,
готов зиме наставить фигу, -
увечный, - это он любя…
Год, подгоняй свою квадригу!
Вон на подсолнуха ковригу
летит семейка воробья, -
гляди, - не зря летит, не зря.
Запружен вязкий тротуар.
Прохожий редкий в странной пляске -
для лужи этакий пиар -
похоже, норов-то кавказский!
У теплотрассы стоки, пар.
На пустыре сирень с листвою, -
последний стойкий арьергард.
Да, в октябре … а как весною…
Мне, городской, совсем не жаль
добротной кожаной обутки.
Плывут обочины и даль
не обещает первопутки,
да стужи, что осушит в сутки
коктейль тягучий цветом в сталь.
Мне, городской, не жаль, не жаль…
-
Горячий душ и тёплый унитаз
отсутствием своим сродни лишь казни,
но пролонгированной в тягостный экстаз
смирения земного... Здесь и в праздник,
и на воскресный день ни слух, ни глаз
движения не чуют... Только тазик
под водостоком на горе с трухой
бубнит, бубнит испорченной пластинкой
о том, что в кровле течь, и на сухой
погожий день устроить бы починку.
А что же люди? Люди тихо спят, -
не пьяные(!) - их не будить бы лучше.
Да, некрасивые,.. но то не их изъян!
Оцепененье всюду... так висят,
как рыбы снулые, усталые онучи...
*
Гораздо внятней осени недуг
на стенах ветхих. Дом давно солидно
не выглядит, а с ним, - и я, мой друг...
Туман сегодня. Потому вокруг
при всём желанье ничего не видно
на расстоянье вытянутых рук.
Тепла не будет, - это очевидно.
-
За кустом трава не сохнет,
паутина над крыльцом.
Грустный дед нет-нет да охнет:
"Скисло литичко винцом..."
Ствол у яблони погладит,
куст малины подопрёт,
наберёт
румяной пади,
брякнет бабке - что соврёт!
-Глянь, одно висеть осталось, -
в аккурат в соседский двор.
И куда девалась старость, –
рад по-детски на забор!
Бабка шикнет на трёхцветку:
"Под ногами целый день!
Нет чтоб отряхнула ветку!
Брысь! У деда невезень!"
- Ать и ладно, - солнце набок...
толку нет, поспать пора...
Хватит нам, беззубым, яблок...
...долго ей до топора...
-
С последним золотым букетом
ушла из сердца маята...
О, как она терзала летом, -
звала то ползать, то летать!
Но лишь зима внесла в копилку
свой самый первый снегопад,
душа с усердием лопат -
так чистят хлев из-под опилков -
взялась торить дорогу к храму,
круша заделы суеты.
А ей вослед, уткнувшись в раму,
глядели белые цветы.
-
Верится - не так уж нестерпима
грусть-тоска. Грешу опять на гланды.
Деревце - свой фикус Бенджамина
уношу ( пора уже ) с веранды.
С печкой вечеряю, - грёзы в прошлом.
Кошка лапой бьёт в окно: откройте!
Сенька спит, футбольный мяч заброшен, -
сон беспечный в гоночном Детройте.
Утром жахнул иней на шиповник.
Холодает... осень бессердечна...
Лето было что тебе жаровня, -
урожайный, где мой огуречик?! -
выпить водки... повязать с ней горло...
рассмеяться, - нету ведь ангины!
Пыль на фотке... Выгляжу оторвой
в девятнадцать лет у георгина...
-
Прекрасно начинается сентябрь,
и август завершился бесподобно!
Несётся лето, бошку очертя,
в сухой рубашке светлой и удобной!
Не грех с таким и завести роман,
сидеть на берегу в густом тумане.
Согреет руки, не сведёт с ума, -
обрадует и чувства не обманет.
Нечаянная радость вопреки -
подарок Божий, - сущий и бесценный.
Сиди всю ночь с теплиной у реки,
а не ковыряй мозги и стены!
И потому цветёт мой георгин, -
оранжевый, бордовый, жёлтый, белый!
По срокам иней пал бы не один.
И я от счастья даже оробела...
-
Белый снег упал на листья, -
на зелёные ещё.
В яркой шали с чёрной кистью,
шелестя сырым плащом,
я иду своим проулком, -
зимне-летние куски!
Всё смешалось, - только гулко
каблучки стучат в мостки.
-
Ладони неба облизав,
он оглянулся с нежностью.
Искрилась, падая слеза,
и нисходила снежностью.
Он небо утешал, как мог,
и землю беспризорную.
Он раболепствовал и мок.
Травой из сердца сорною
обиды с корнем корчевал
и по ветру развеивал.
Он где попало ночевал
и гладил руки дерева.
Баюкал каждый палый лист.
Он, затаив дыхание,
ловил протяжный птичий свист
и... верил в покаяние...
-
у дороги пижма
в море иван-чая
капли солнца выжав
желтизной качает
душу мне врачуют
Солнышки-таблетки
лето осень чуя
весит их на ветки
здесь я не прохожий
с городской пропиской
в храм священный вхожа
с комариным писком
и пускай качает
желтизною пижма
стало быть прощает
что с ней редко вижусь
-
Колючий свет луны - величественный перст -
над мягким тёплым ароматом хлеба.
А млечный путь огромный - на полнеба -
вновь занесён над городом, как крест.
Куда спешу? Да, видно, никуда
по улице то длинной, то короткой.
Когда же первая покатится звезда
в прохладную отвязанную лодку?
Желание успеть бы загадать...
вот так же в реку скинув злую ношу.
Господь, яви мне волю указать
дорогу в мир, где буду я хорошей.
-
Браво! Просим, мадам Кутюрье!
Тополя и берёзы на подиум!
Ретро стиль. От фантазий сдурев,
ветер дарит автографы родины,
листья-мерки снимая с дерев!
На серебряной звонкой палитре
краски дождик развёл на заре, -
каждый дом в позолоченной митре, -
браво, Осень – мадам Кутюрье!
Чем не моды осенней столица!?
Город щёголем встал у реки!
Драгоценные блёстки с водицы
собирает и с лёгкой руки
гордо солнце цепляет к петлице!
Кто ты, Осень, - модистка, девица,
амазонка с тугой тетивой?
Ну, конечно, - царица! Царица...
с ликом женщины милой, живой.
-
Скользит река за горизонт унылый,
в покое скованной, ей долго спать одной.
О, дленье осени в камнях под кроткой ивой,
в остылых водах Сухоны родной...
В свет звёзд она пред холодом смирится
и побелеет кроткою женой.
Ей прорубями глаз голодных станет сниться
до слёз желанный ливень затяжной.
-
Тревожно я гляжу за окна, -
жду жертвенно-погожих дней.
Заря, похоже, всё жадней
мне дышит в чуть живые стёкла.
Но вот залечен снегом ров,
и непривычно день подсвечен.
Октябрь-законник строг и вечен:
четырнадцатый день – “Покров”.
Мой цельсий поубавил росту,
с акаций лист летит в прицел
на цоколь белый. Иней цел.
Ещё терпенья бы морозцу!
Чеканит звонко конский цок,
а эхо катится в висок
и впору показаться солнцу!
-
Осень плачет да смеётся, -
в настроеньях перепад.
Осень - женщина, - колодце!
Не исчерпан бабий клад.
Бирюза олдовой сини,
серебро седых дождей,
да и злато не отнимет
самый жадный из вождей!
Жемчуга в холодных росах,
поздних зорей аметист.
Свет янтарный в жёлтых косах
отражает каждый лист!
В спешных отблесках закатных
цвет коралла негасим
и гранат рябины знатный!
Ничего, что моросит
в сонных сказочных чертогах
и разъезжена дорога, -
всё равно добра не жаль!
Все бери, всё можно трогать!
Но душа её - хрусталь...
-
Возможно, завтра я уйду...
в оранжевое воскресенье
по влажной роскоши осенней
продолжить странствий череду.
Прости меня, но я уйду.
В пути псаломщика мой хлеб.
Причетник из меня ни к чёрту.
Для исполненья светских треб?
Но сердце больше, чем аорта.
Я с головою в кутерьме,
(ещё вчера на день моложе).
Пленённый дух... он, как в тюрьме,
пороком дышит... Мне дороже
тавро (не Шеффилдская сталь), -
отметина небес отрадна.
Глядишь, и в розовый февраль,
достигнув цели - путь в три ада, -
достанем праздничный хрусталь.
Не жарь лишь дичь, и на мясное
не ставь на стол в Святой Грааль
из жаворонков заливное.
-
Упрямая, укрывшись с головой,
я всё ещё ночую на веранде.
Тут так свежо!.. как после душевой...
И мама удивлялась:"Чего ради?!"
Да, тут свежо, пусть транспорт гужевой
за окнами проходит то и дело.
Зато цветок расцветки ножевой
глядит в берёзы, сам едва живой,
сквозь кружева под занавеской белой.
Герань моя, любимая герань…
Прошу её: “Подольше не завянь.”
О, как же она выглядят по-женски
на белых подоконничках... Нагрянь
любой извне, - и тут же стульчик венский
для посиделок к ёрзаньям готов!
А гости не приходят… что-то медлят…
Я без любви промёрзла до мозгов.
Сентябрь проходит, обречённо въедлив.
-
Завертела осень, закружила...
Серые дожди текут, текут...
Сухона натруженною жилой
вздулась в полнокровную реку.
Лепет лопасти. Ласкал тебя колёсник,
как ладошкой... Помнишь дуб перил?
ЛОМОНОСОВ проржавел на плёсе,
суд. завод на лом его спилил...
И летают над затоном чайки.
Не тревожит их гнездовий труд.
Детский плотик на заре причалил.
Тихо можно порыбачить тут.
Тонко в небе птица закружила.
Думы серые текут, текут, текут...
Долго людям Сухона служила, -
много помнит на своём веку...
Закружила осень, завертела
всей душой её, как сорванным листом.
И летит, летит она без дела,
всё потом. потом, потом, потом...
-
Шагаешь улицей осенней
и думаешь о том, о сём...
А в думе и душе спасенье,
и только думою спасён
твой разум, вышедший из строя,
как выключатель ВЫКЛ и ВКЛ.
И если чувство есть шестое, -
то остальные – лишь чехлы
для осязательных моментов.
А мне – ловцу земных красот –
аж вот: дровишки под брезентом,
в навозе муравьишек лента,
дождей грибных аплодисменты, -
команду выдают "На взлёт!"
для необузданных фантазий,
с которых век вумать пьяна.
Ведь всюду, всюду письмена!
И чем их почерк несуразней,
тем я прекрасней смущена...
-
Утлый двор, колода дождевая.
Дом осел, осел и дровяник.
Гулкий пол пологий доживает.
Я надену дедов дождевик.
Хлеб, корзина, ножик перочинный,
сапоги да пёс абориген, -
всё, что нужно городской кручине.
Коль с ноги, - с обрыва да к реке.
Хочешь, - по осинничку за красным!
Хочешь, - к соснам в бор к моховикам!
Хочешь, - в лог, там грузди. Не напрасно,
но придётся вдоволь повихать!
Лисьи Ямы, да Святой Колодчик, -
от названий в сердце благодать.
Речка Ратчинка течёт с истоков отчих, -
рада больше, чем мы просим, дать.
-
Моя округа погрустнела.
Ей, бедной, жить-то не охота
без тёплого земного дела.
Но небо, встав
в пол оборота,
ей пишет мелом...
Не нужно утром потягушки
устраивать у (дзинь!) колодца,
и в полдень с речкой-побрякушкой
не прятать к синим колокольцам
в тенёк лягушку...
А вечером, придя с куканом,
не надо сеть сушить у стога,
и не бежать домой к стакану,
а только трогать
во-ди-цу....
-
Без каверзы, сном незаметным
ушла из сердца маета.
О, как она терзала летом!
Звала то ползать, то летать.
Поосторожней, нежар-птица,
спесиво дом обдав крылом,
(помоек сторож и царица)
грассируй: “Кара поделом!”
Играя, предзнаменованья
струятся в звёздной бороде.
Любая ночь полна признанья, -
то мирозданью, то тебе.
... И как поваренную книгу
шеф-повар вытвердил и чтит, -
Сентябрь не потчует интригой,
а просто чует аппетит.
-
В путь неблизкий за топкую гать,
Чтоб грибы на заре не пугать,
Мы возьмём небольшие корзины.
Бор для всех расстарался на зиму
Класть гостинцы в сосновую кладь.
То легко, то с наивной натугой
Лес богатства свои отдаёт.
Мы не будем аукать друг друга, -
Станем слушать как птица поёт.
Раскачав вековую макуху,
Зашумит на певунью сосна:
Не буди, мол, седую старуху,
Не тревожь безмятежного сна.
Боровик, да липучий маслёнок,
Что за прелесть – жарёха живьём!
Вкус грибовницы зная с пелёнок,
И, без мяса зимуя, живем!
-
Признаки осени всюду...
там, где и быть не должно!
Бью ежедневно посуду...
видимо, руки - говно!
Видимо, призраки смерти
бродят за мной по пятам.
Веткою ль дерево чертит,
фатум ли пишет чертям
краткую злую депешу, -
хватит, мол, с нею трястись!
Леший... один только леший
будет карабкаться ввысь,
чтобы узреть как плутаю
в смешанном жутком лесу
меж человеков и в стаю
душу свою не несу...
Каждое слово увечно,
к каждой удавке - кашне!
Смешанный лес человечий,
всех ты страшилок страшней...
-
Не пощадила ночь моих цветов...
да и меня она не пощадила.
Стоит, как в карауле, дом отцов,-
не пряча окон-глаз ни от светила,
ни от того, что натворила тьма.
А что она, по сути, натворила?
Сожгла морозом то, что наша мать
мне завещала сохранить... и сила
в завете том берёт весною верх,
хоть точно знает, - снова повторится
весь этот ужас, что меня поверг,
опять страданьем наградив сторицей.
... Возьму лопату и начну копать
уж неживые чудо-георгины,
не в силах мысль лихую отогнать
про домик наш, что может быть покинут
детьми моими, коих жизнь теперь
погонит прочь, чтоб выжить, - за деньгами.
Терплю я бедность, но к чему терпеть
моим-то детушкам?! И снова, - снова к маме
я обращусь, - но к Божией уже:
услышь меня сквозь трепет материнский, -
не допусти таких вот грабежей, -
цветочки жизни удержи у близких.
-
Это время шизофрении, текущей вяло
мимо вялотекущей реки, и влаги
с неба, не скрывающего зевало...
Небо носит в худых объятьях пустые флаги,
снова делая мир мой больным безликим.
Нету больше цветов золотых зовущих, -
только камни, сверкающие сердоликом,
только блики спускающиеся к донным кущам, -
к не танцующим тонким отравленным эвридикам.
До весны ужаленные безразличным змеем,
быть им холодом скованными, словно бы повиликой.
Но они и вполсилы дышать сумеют...
-
Не знаешь куда и глаза приткнуть,
чтоб стало не столь печально.
Но это ТВОЙ путь, - единственный путь, -
страшнее чем обручальный.
Поэтому только придёшь домой
и скинешь в грязи ботинки,
как солнечный день пропоёт - "жи-вой!"
и будет машинкой Зингер
строчить золотую канву на всём, -
на храме и на помойке!
И с перелётным
своим гусём
(в небе он тоже его пасёт)
перегогочет бойко!
Ты же иди собирать на стол
разные там варенья.
Выпить бы надо грамулек сто
за редкое озаренье...
-
Сегодня с утра неуютно и сыро, -
всю ночь со вчера колобродил тот дождь,
который в народе зовётся - утырок.
Ведь после него ни за что не найдёшь
игривого лета с раскатами грома,
с ликующим небом, с беспечным теплом.
Мир выглядит после него по-другому,
и чувствуешь: время любви истекло.
Включил очищенье души несогласной, -
давай, мол, покайся в утечках греха.
... А я не хожу на зелёный и красный, -
хожу я туда лишь, где речка-река.
Без всяких зонтов, с непокрытой главою,
в резиновых ботах, с подружкой гав-гав
к воде засыпающей береговою,
и глажу и глажу её... а рукав
пускай остаётся сырым, - то не страшно.
а страшно мне то, что её закуют
в бетонную стяжку, но в бой рукопашный
мне тут не ввязаться за прежний уют...
-
Всё это надо любить до надрыва:
горько присевший и дом и забор,
да и дорогу, - от вражьих ли взрывов
столько воронок?.. И добрый топор
надо любить, как орудие быта,
а не оружие в смертном бою.
Улочка милая, вся ты изрыта, -
страшно смотреть на тебя! Но пою
я для тебя величавые песни.
Ты – всё, что есть у меня, вот беда...
В Индии где-то Гоа есть чудесный
и в океане песок да вода.
Вот бы туда улететь на декаду
в белом большом самолёте легко, -
рыбкой резвиться в прибое каскадном
и по приливу гулять босиком!
Тут же с утра беспросветно и скучно, -
в три уж темнеет, лунища вовсю!
В телике вновь Жириновский мяучит
про мировую войнищу-войну.
Вроде, уже и не страшно, ребята.
Вроде, уже ко всему и готов.
Только вот надо бы всё же заплату, -
дом починить и насеять цветов...
-
Вдоль урочища Ситькова - с Виноградово -
мимо речки Стрига, под угор
мой отец со взглядом виноватого
сруб перевозил. И косогор
всё бежал, бежал во след неистово!
Грузовик летел, летел, глотая пыль...
Для своих троих отец наш выстроил
дом по брёвнышку до кровельной скобы.
Мох из бора привозил он засухо,-
не одно скрошилось долото!
Мы в сарае, с курами за пазухой,
спали до жестоких холодов....
..."До свиданья", - помашу я Устюгу.
В лес уйду от городских "щедрот"....
Буду радость добывать по груздику
и укладывать в широкое ведро.
-
Давно ль перестал соловей
выкидывать песни-коленца, –
а утро уж льнёт не младенцем.
И редкое солнце поздней
ласкает калитку и сенца
прохладной рукою своей…
То осень гораздо взрослей
становится годик от года.
Да, да... приуныла природа.
Да, стало ещё холодней.
И боли всё больше при родах
зимы, что мертвей и мертвей..
…Давно ли устал соловей?…
-
А осень кажется вот-вот
войдёт решительной походкой
в твой сад, в твой дом, в твой огород,
неся за пазухою с водкой
счета за свет и за тепло,
зато на воду снимет счётчик.
Прихватит с грядки корнеплод
и поднесёт немые очи
к твоим кричащим - "Погоди,
мы так с тобой не договари...!"
Ходи, цыганочка! Ходи,
пока морозец не ошпарит!
-
Деревья приготовились к зиме, -
стоят пустые, - голые-преголые...
Октябрь прилежно пишет резюме,
от фигаро жонглируя глаголами.
Мол, так и так, - прибрал: постриг, побрил...
мороки было много, - оболванивал!
Оконные проёмы окропил; подряд все кровли, - где и до строил!
Да только мне ноябрь сказал: "Всё палево...
Вот незачЕм неделя прошмыгнёт,
гряду здесь я отныне всем заведовать.
Не снЕга, - так дождей почувствуете гнёт.
Как пить дать, - да пройдёт с весны болезнь базедова!
Таращиться на неба серый плат -
занятие почти что мазохистское!
засраный ящик,
пультик свой теребя,
зыришь с утра до ночи.
Хватит уже лапши!
Праздничек приурочим
к звёздам вон тем большим!
Смотрят на нас годами,
пялимся мы на них.
Счастье не прогадаем,-
ну-ка на всё - АПЧ-ХИИИ!
-
Неплохо было бы махнуть
от непогоды в Турцию!
Но остаётся лишь вздохнуть
с оглядкой на настурцию.
Ревнивица - желтым-желта -
к ногам озябшим ластится,
волнуясь с ветром: "Как же так!?
Наш аромат и платьица –
обновки на осенний бал -
любовно Летом справлены!
совсем недавно дописал
венец, в росу оправленный,
Художник Солнце - верхогляд
с небесною палитрою!
Пусть краски сникли, не палят, –
не бедствуем. Мы хитрую
затеяли игру свою, -
ложась в траву помятую,
пока метели не споют
нам песню непо-нят-ну…"
-
Ты не грусти, что я сильно тревожусь
в хмурый рассвет.
Всякий тревогу ту чувствует кожей,
будто раздет.
Будто раздет, и стою на ветру я, -
не обессудь...
Конь лихоманский звенит белой сбруей, -
просится в путь.
Просится в путь и листва ледяная.
Пар изо рта.
Как же опять дотянуть нам до мая, -
как скоротать
срок нескончаемый - век не короткий -
целой зимы?
Ты мне поможешь вытащить лодку?
Прежде с кормы
всё же закинем щедрые снасти
в поздний сезон.
Холоден, сер, одинок, беспристрастен
стал горизонт.
Объединит мечта - построить ераплан
и дуть отсель в тепло, - в места, отнюдь, неблизкие!"
... Октябрь, октябрь... твой договор иссяк...
листочек с резюме приткни в косую изгородь.
Придёт зима, снегами морося,
весь род людской уткнётся в телевизоры...
-
- Пощади меня, Осень-засоня, -
не спеши со своей летаргией.
Певчий-дождь на сусальном газоне
милость мира вершит, - Литургию.
Божеству всяк показ внеурочен.
Покажись хоть из пены из лужной!
Тор-же-ствуй! Знаешь, нужно мне очень...
Пока жив, - праздник дОсмерти нужен!
- Помни: локти потом не загрызть бы.
Хлеб преломлен. Меж будущим-прошлым
нет преград, нет и лживой корЫсти.
Так о чём ты? где жребий твой брошен?
Мирро... мёд... - что назначено кисти?
Всё ж о чём, к Афродите взывая,
мнёшься, молишь, ступая по листьям, -
лоб помазать иль рот?.. а?.. земная?..
Ниц паду на колючий крыжовник.
Яблок падалица червоточит, -
яблок, помнящих губ пристыженность.
- Я по осени влюбчива очень…
-
Золотые шары посажу под оконцем
(лет бы двадцать назад, да весной на заре!),
чтоб от света их в доме куражилось солнце
аж до гадской крупы снеговой в октябре!
Ах, шары, вы шары! Вас срезать нету смысла, -
лепесточки завянут тотчас без корней.
Не спасёт вас вода из ведра с коромысла, -
потому и цветенье с годами сочней!
Кто не знает, - сорвет, да и выбросит тут же.
Но не буду я цвет ваш в ограде спасать, -
опыт жертвы бессмысленной каждому нужен.
Может пёс мимоходом на стебли поссать,
может дама (примерно такого же склада,
как и я, - восхищённая) сфоткаться тут.
Лишь бы было на сердце у каждого ладно...
Но последний букет я на смерти фату
возложу в чёрный день - в день такой беспощадный -
утром двадцать шестого. Октябрь однобок...
Нашей мамы не стало, до цветиков жадной,
но цветов в нашей местности Бог не берёг...
-
Очень уж хочу увидеть Прагу я, -
красных крыш волнение помпезное;
посетить Гранаду в Никарагуа;
искупаться в водах Полинезии...
Но седлаю я свой велик преданный
(трижды втулка в колесе заварена),
мы несёмся с ним путём изведанным,
но с азартом юного Гагарина!
Наша цель одна - затон изгаженный, -
поискать в траве маслят для ужина,
на приколе лодки там в три сажени
(плоскодоночки в боках заужены),
катера-буксиры, баржи, - палубы...
в ожиданьи стуж суда-судёнышки.
Смазать цепь давненько не мешало бы.
Слава Богу, - выглянуло солнышко!
-
Середина сентября.
В переплёте клич и щебет.
Суетятся, не парят
в предотлётном птичьем небе, -
полинявшем до седин,
сжатом до сухой ладошки, -
угощаются с рябин
жадно до последней крошки.
-
Листву вывозят за черту, -
черту жилищно-городскую, -
под лип столетнюю чету,
что так(!) по осени тоскуют,
что так(!) неистово скорбят
по дням оранжево-погожим.
Их скорбь неистово похожа
на грусть аллей, скорбящих в ряд.
Сомнёт былую красоту
бульдозер. До большого снега
в прицепах, в кузовах, в телегах
листву вывозят за черту…
И станут ветви в высоте
ловить крахмальные одежды,
вселяясь в них, храня надежды,
что это те одежды... те...
-
Лицо становится сырым, -
скукоживается от капель.
Свинцовый свод - "курлы-курлы...",
и в лужу шлёпается шляпа.
Прохожий - ликом виноват -
сорваться и с обрыва рад бы….
Похоже, всем великоват
- как эти вот в порывах фалды -
формат смурного недодня,
спешащего за город серый.
Эх, там ему бы погулять, -
набраться сил, терпенья, веры.
...Там "Всё пройдёт..."поёт YouTube,
дым от костра плывёт над чащей.
И, всё ж, сосну везут на сруб, -
на сруб кондовый, настоящий!
И те, свернувшие к реке,
разбили лагерь. От кострища,
стоящего невдалеке,
исходит зов и... взору чище!
-
Осень всегда прекрасна...
Сильно её люблю...
С нею и старость, - здравствуй!
Скинемся по рублю, -
да и айда на бля...ки!
Чё нам теперь терять?!
Срубим капусты с грядки,
водки глонём, - и вспять
годики побежали!..
Выцветший сарафан,
дырья в ажурной шали,
а на душе - лафа!
Что ты глядишь, не веря?
Силы уже не те?!
Выкинь свой крем NIVEA!
Глянь-ка как тот шатен
глаз положил горящий
прямо на всю тебя!
Ты же в
Ты же в засраный ящик,
пультик свой теребя,
зыришь с утра до ночи.
Хватит уже лапши!
Праздничек приурочим
к звёздам вон тем большим!
Смотрят на нас годами,
пялимся мы на них.
Счастье не прогадаем,-
ну-ка на всё - АПЧ-ХИИИ!
-
Неплохо было бы махнуть
от непогоды в Турцию!
Но остаётся лишь вздохнуть
с оглядкой на настурцию.
Ревнивица - желтым-желта -
к ногам озябшим ластится,
волнуясь с ветром: "Как же так!?
Наш аромат и платьица –
обновки на осенний бал -
любовно Летом справлены!
совсем недавно дописал
венец, в росу оправленный,
Художник Солнце - верхогляд
с небесною палитрою!
Пусть краски сникли, не палят, –
не бедствуем. Мы хитрую
затеяли игру свою, -
ложась в траву помятую,
пока метели не споют
нам песню непо-нят-ну…"