***

Выйти из палатки - и никого.
Нет, не так: ниииикооогоооо (глаза скользят вдоль горизонта, не встречая ни единой живой души)...
Рано.
Все ещё спят.
Даже лодок нет.
Полотно палатки слегка надувается, отчего кажется, будто внутри проснулись - но нет, это ветер.

Кроссовки абсолютно сырые и холодные внутри, но сую в них ноги, не поправляя пяточку, так и иду, как в шлепанцах. Всё вокруг в серой росе, паутинки наловили серебряного бисера и провисли под его тяжестью.

Ни ветриночки, ни звука, страшно вздохнуть и испугать это хрустальное молчание.
Умываю заспанные глаза солёной водой, закручиваю намокшие волосы-пружинки в шишку и иду вдоль берега.

Море серо и спокойно, как будто не было ночью никакого прилива, как будто оно так и лежало недвижимо в этой каменной чаше последние миллионы лет...

Смотрю на камешки сквозь воду и пытаюсь представить, как это серое небо и мое лицо выглядят оттуда, с той стороны воды...

Иду, иду, иду очень медленно, ощущая блаженное безмыслие и умиротворение. Где-то глухо слышен лай, но не видно никакого живого движения. Около 7 утра издалека доносится стрекот моторной лодки: первые рыбаки отправились за добычей. Похоже, официально наступило утро.

Я вернусь в свой лагерь и ещё долго будут сидеть в сырой тишине: всем хочется выспаться. А я не смогу уже зайти в палатку и снова уснуть. Потому что я ранена светлой стрелой, меня не излечат. Ранена сердце этой тихой, серой прелестью июльского раннего утра.