В стране извечной тьмы, в краю печали
Не встретят путника, не примут на постой,
Лишь бьется камень под усталою пятой,
Лишь тьма и вечность в колдовской спирали
Все кружат путника, где бесконечен путь,
Где так легко, так сладостно упасть, уснуть.
Уводит путь все глубже Искандера.
В кромешной мгле, как будто жалкий мотылек,
Трепещет факела лучистый огонек,
Крадется рядом мерзкая химера,
Тараща пристально бездонные глаза,
То, наплывая космами тумана,
То, извиваясь кольцами, как хищная гюрза,
Рассеется на миг под действием огня.
И вновь бесшумно, мощно кольцами гремя,
Совьется в клуб ни яви, ни обмана,
Влачась гигантскою змеей,
То, поднимаясь спереди, то за спиной,
А то, уставится в лицо.
Но лишь взметнется трепетное пламя,
Как с удивленно-круглыми глазами
Уж рвется призрака блестящее кольцо,
И вновь скользит, безжизненно клубя,
Не то туман, не то змея.
Теснятся образы в мозгу,
Виденья, голоса.
То молния сверкнет, ломая небеса,
То кружат девы на лугу,
Слепые выкатив глаза,
Летит во мгле крылатый конь
На робкий факела огонь.
- Мой Буцефал! -
И тянет руку царь. Но нет коня.
Пропал…
То райской гурии рука
Коснется вдруг груди его разгоряченной,
И шепчут губы о любви, о нежности неутоленной,
Спадают с шорохом шелка:
- О Искандер!..
Поднимет факел Искандер –
Всё та же тьма.
Лишь пялится химера,
Или уж сонм химер.
Но вот однажды, истощенный,
Упав без сил, почти уж смерти обреченный,
В пустынной мгле, меж сумрачных камней,
Среди видений, мрака и теней
Сияние лучей он странных увидал.
Воздав хвалу Всевышнему, пошатываясь, встал.
И снова шел, и вновь гремели камни,
Ложась во тьме под обессиленной пятой,
И с каждым шагом ярче, ярче пред собой
Он чудный видел свет, - не передать словами.
И вот сияющий уж выступил дворец,
Волшебных снов оживший в яви образец.
Высокие надвинулись колонны,
Светили в небе черном шпили, купола,
Ступил в покои он – вокруг хрусталь, пылают зеркала,
И юноша коленопреклоненный
Молитвы кроткие Аллаху возносил,
Святым и грешникам прощения просил.
И был красив тот юноша, но так огромен и высок,
Что семь небес челом прекрасным пересек,
Когда в приветствии привстал.
И в страхе царь зажмурился и задрожал,
И уж не помнил, как на ложе очутился,
Как юноша над ним в приветствии склонился.
«Будь гостем, царь», - сказал с улыбкою гигант.
Так гром грохочет страшный – стены затряслись,
И звоны чудные взметнулись, понеслись,
И перед взором – бел и чист, как бриллиант,
Предстал уж лик обычный человека,
Напоминавшего араба, грека
Иль персиянина – в убранстве одеяний
Столь дивных, белых, легких, незнакомых,
Из облак сотканных, как будто, невесомых –
И в облаке тонувшего благоуханий
С улыбкой белоснежной, чудной на устах,
С лучами солнц златых, играющих в очах.
Приветствовал прекрасный юноша царя,
И так сказал сей ангел несомненный:
«О, Искандер, мечтою странною горя,
Ты понапрасну обольщен.
Бессмертья ищешь? Нет его.
Тот мир, откуда ты пришел -
И призрачный, и бренный,
Страстей пылающий котел,
Как зыбкий сон.
И не найти в нем ровно ничего,
На что возможно положиться.
Дворцы, богатства, нищета,
Стремлений ложь и пустота -
Все – дым, все – суета.
Все только снится.
Поверь, о Искандер, ничто не вечно на земле,
Погрязшей в алчности и зле.
Когда б Аллах судил тебе не умереть
И десять тысяч лет,
Ты и тогда не избежал бы смерти:
Все тленно, царь, и все живое вкусит смерть
И в горнем, здесь, и в вашем свете,
В юдоли горечи и бед.
О, Искандер, земной недолог путь.
Как можешь, избегай и зла, и суеты,
Твори добро: как все живое – смертен ты,
И о воде животворящей позабудь.
Уж близок день Последнего Суда,
Реченное где сбудется,
Где душам человеческим лишь по делам рассудится,
Где не поможет чудная вода
Уйти от справедливости и верных воздаяний
Ни одному из Божиих созданий.
И знай, о Искандер, великий царь,
Никто из смертных, ныне или встарь,
В владенья ночи вечной не вступал,
И лишь тебе сию возможность даровал
Аллах всевышней милостью своей, -
Так помни, помни же о ней».
Так словом благостным пришедшего даря,
Воздел молитвенно он к небу руки –
Опять хрустальные проснулись звуки,
И перед взором удивленного царя
Возник вдруг столик трапезный, а на столе
Сияет мед янтарный, пенясь в пиале,
На блюде кисть сверкает винограда,
И каждой ягодой, как звездами горит.
И ангел, улыбаясь, говорит:
«Откушай же, о, царь. Поистине отрада
Для чрева, для души
Глоточек меда дивного. Ведь этот мед
Рекой Эдемскою течет.
Вот гроздь изюма райского.
А ягоды - взгляни, как хороши!
А как играют в них то блики, то лучи
Как будто утра майского!
И в благодатной Индии, на склонах и холмах,
Воспетых в сказках и стихах,
Не сыщется подобный виноград.
Поистине мгновение назад
Сия сияющая гроздь
Служила украшением садов Аллаха.
Две ягоды, о, гость,
Насытят чрево, сердце усладят
И на неделю с лишком голод утолят.
Бери же, царь, бери, и ешь без страха.
Ведь это дар тебе Аллаха».
Не ведая, как быть теперь и что сказать,
Разочарованный, оголодавший царь царей,
Глядел на стол, а виделись ему то воды мрачные морей,
То штормы дикие, свирепые. Опять
Душой измученной куда-то в мыслях уносился,
То вел войска, то яростно рубился,
То чудище горой вздымалось из воды,
И гром войны, и звон фанфар гремели вперемешку,
Рождая на лице его печальную усмешку:
Напрасны были подвиги, труды.
Дитя ли он? Пред ним тут мед и виноград…
Он больше корке зачерствевшей был бы рад…
Он несказанно был бы рад опять брести во тьме,
И вновь ступать кровоточащими ногами
И рушиться без памяти, без сил на камень,
И биться в кровь, и вновь с заветной думою в уме
Вставать – чрез боль, чрез муки, но идти, идти,
Голодным, умирающим, не ведая пути,
Не знать бы лишь подобного ответа.
«О, Искандер, - сказал тут юноша прекрасный, -
Очнись, в очах твоих уж нет и искры света,
Чело высокое померкло, и напрасно:
Превыше всех почтил тебя Аллах
За ум, за доблесть, за страданья,
За сердца благородного деянья,
Что будут жить в веках.
И знай, что не бывал еще ни царь, ни воин,
Кого б Всевышний так восторженно любил,
Кому б весь мир у ног его сложил, -
Лишь ты один такого удостоен.
И нет цены, о царь, твоим деяньям,
И верною отплатой им, твоим страданьям,
Да будет, царь, тебе вот этот камень,
Аллаха дар тебе священный,
Из драгоценных драгоценный,
Сверкающий, как пламень.
В нем жизнь твоя заключена,
Твои мечты, труды, завоеванья,
Их пред Аллахом оправданье
И им по истине цена».
Застыл завороженно царь.
Сияя гранями пред ним,
Крупней гусиного яйца и тяжести необычайной.
Как будто бы налит неведомою тайной,
Горел и вспыхивал не то алмаз, не то янтарь,
То золотом, то пламенем небесно-голубым.
И сердце царское смягчилось.
Благодаря Всевышнего за милость,
Он принял дар, в слезах поднес его к устам
И, поцелуем верности покрыв горячим
И взором взыскивая влажным и незрячим,
Воздел в хвалебствии он руки к небесам.
И юноша с ним вместе прослезился
И, вторя голосу его, молился.
И с этим камнем – как, не ведая и сам, -
Чрез много лун, он в лагерь возвратился.
Ведь путь его обратный был и дольше,
И испытаний тяжких было больше,
И все лишь потому, что сникла вера
В душе чрезмерно гордой Искандера,
Когда услышал он отказ
В воде живительной, столь им желанной,
И вверг Иблис тогда его на путь обманный,
О чем иной, однако же, рассказ.
А мы ж, смиренно мира испросив
И испросив нам всем благословенья,
На крыльях сказочных воображенья
Покинем сумрачный залив
И из страны таинственной теней,
Минуя гребни бесприютных волн
Морей безжизненных, немых хранилищ
Чудовищ мерзостных и их гнездилищ,
Перенесемся в древний, славный Вавилон
Столицу древнюю царей.
***
Продолжение следует