***
Листаю на балконе книги,
но здесь, на воздухе, они
лишь блики, двойники и ники,
лишь отражённые огни
того, что дышит и трепещет,
зовётся небом и листвой –
тот мир, что предками завещан,
весёлый, яркий и живой.
Читаю, а глаза блуждают,
скользят помимо и поверх,
глядят, как ласточки летают,
как луч за тучами померк,
следят за росчерком растений…
О книги, верные друзья,
простите, но вы только тени
того, что выразить нельзя.
Да, вам предписано от роду
быть нам советчиком, врачом,
но променять на вас природу
душа не в силах нипочём.
Среди торшеров, книжных полок
как проситесь на руки вы…
Но – солнца маленький осколок,
мелькнувший в зарослях травы –
он пересилит, перевесит,
переиграет, словно зверь
актёра в театральной пьесе,
случайно заскочивший в дверь.
О правда жизни и искусства,
оригинал и дубликат,
как поделить меж вами чувства,
чтоб каждый вами был богат?..
***
Гляжу с балкона: в ряд автомобили.
Бензина вонь и след от колеса.
И нет деревьев, что меня любили,
заглядывая в окна, как в глаза.
Напротив дом – нескромный соглядатай,
мне неуютно от его окон.
Дымит юнец патлатый и поддатый,
уставившись в упор на мой балкон.
Опять тоска-кручина посетила.
В дыму тумана не видать пути.
И в поисках хоть тени позитива
пытаюсь утешение найти.
А может, в этих окнах кто-то,
кто не похож на идиота,
а настоящий человек
и станет другом мне навек.
А вон на том автомобиле
приедут те, кто не забыли,
надежду выхватив из тьмы,
и скажут: здравствуй, вот и мы!
Унылые пеньки от спила
деревьев, что я так любила...
Но по весне на них ростки
взойдут, и робкие мостки
проложат к прошлому живому,
что отрезалось по живому.
***
Днём — золушка, мету, варю,
а вечерами я принцесса -
когда творю, парю, царю,
и нету сладостней процесса.
Когда на райском языке
поют мне птицы оглашенно,
и муза с дудочкой в руке -
как фея с палочкой волшебной.
Пусть я поставлю всё на кон,
зато - такой видали приз вы? -
Каретой мчит меня балкон
на бал, куда не каждый призван.
Пусть обвинят во всех грехах,
пусть мачеха-судьба ругает,
зато как образы в стихах
хрустальной туфелькой сверкают!
Я буду лучшей на балу
в своих высоких эмпиреях!
И рифмы — как шестёрка слуг
в расшитых золотом ливреях...
О не кончайся, сила чар,
дай вволю нагуляться бреду,
когда пробьёт полночный час
и в тыкву превратит карету.
Мой принц давно на облаках,
но бал Наташи, Маргариты
не умолкает нам в веках,
что против, жизнь, ни говори ты.
***
Уединенье на балконе,
где ветка дерева — как тент,
у всей вселенной на ладони,
с высоким небом тет-а-тет.
Я на обочине, я с краю
и где-то даже на краю.
Я с миром в игры не играю,
я заперта в своём раю.
Меня так мало в этом мире,
я нахожусь скорее вне,
не соответствуя ни шири,
ни яркости, ни глубине…
Экологичность, элитарность,
укрытие в себя саму?
Но в этом есть неблагодарность
по отношению к нему.
Гляжу с балкона и из окон
на пьесу, где мне роли нет.
Как бабочка вернулась в кокон
или в безмолвие — сонет.
***
Человек на балконе напротив
на меня неотрывно глядит.
И он мне не противен, напротив,
это даже мне чуточку льстит.
Силуэт его, чист и опрятен,
моим взглядом смущённым согрет.
Я не знала, что он так приятен –
дым отечества и сигарет.
Знаю, пищу даю для пародий...
Ведь не птица, чтоб в небе парить.
Человек на балконе напротив
снова вышел на миг покурить.
Эта поза, скрещённые руки,
затуманенный дымкою взор...
На балкона спасательном круге
я плыву в необъятный простор.
И казалось, что утро прекрасно.
Ну и что же, что всё не сбылось.
В этой жизни, прошедшей напрасно,
много есть ещё белых полос.
Человек на балконе напротив,
словно спущенный кем-то с небес...
Ничего не имею я против,
даже если послал его бес.
Я своей доверяю природе,
это просто, светло и легко...
Человек на балконе напротив,
он ещё от меня далеко.
В неслучайность возникшего пазла
мне хотелось поверить всерьёз...
Расстояние так безопасно –
ни морщинок не видно, ни слёз.
***
В твоих глазах искала я тепло,
которое становится стихами.
Они невинны и, как у Лакло,
не обернутся никогда грехами.
Когда я их, похожих на снежок,
с балкона на тебя опять обрушу,
ты просто знай, что это лишь движок,
что заставляет встряхиваться душу.
Люблю, тебя в любви опередив,
лелеять эту сладкую заразу
и ждать, как голос внутренний в груди
прошепчет мне единственную фразу.
Отдушина иль чёрная дыра,
иль трещина, куда всё утекает…
Но вот строка, жемчужина, ура!
И снова Бог во всём мне потакает.
***
Ты пришёл на минутку ко мне навсегда,
снег расчистил в душе, растопил ото льда,
чтобы больше не ведала злого.
Как угодно пусть душу мою искорёжь –
но теперь никуда от меня не умрёшь,
я узнала волшебное слово.
Ты во мне прорастаешь как тихий цветок,
моей жизни застенчивый новый виток
в одинокой безгласной пустыне.
Я с балкона смотрю тебе истово вслед,
сколько б мимо холодных ни минуло лет,
этот взгляд никогда не остынет.
Я на ветер слова, ну а ты их лови,
все они о незамысловатой любви,
невесомой, туманной и зыбкой,
что порой проступает сквозь сумрачный день,
за тобою скользя неотступно как тень,
пробавляясь одной лишь улыбкой.
***
Я с балкона бросала стихи тебе вслед,
ты ловил их как будто кружащийся снег.
А в том месте, где строчки коснулись земли,
по весне молодые цветы расцвели.
Я бросаю на ветер слова о любви,
ты ладонями их, как и прежде, лови.
Пусть они словно снегом укроют тебя,
как стеной обступя, белизной ослепя.
Я тебя осыпаю любовью с небес,
мне не надо других новогодних чудес.
Столько зим, столько лет я дышу тебе вслед,
каждый стих – как счастливый трамвайный билет.
Ты постой под балконом и счастье поймай,
и не важно, что с рельсов сошёл тот трамвай.
Важно то, что в сосуде горит, не сосуд.
Пусть стихи мои счастье тебе принесут.
***
Ни намёка и ни обещанья, –
мимолётный друг другу привет.
Я махала тебе на прощанье.
Я вослед, ну а ты мне в ответ.
Мы по-прежнему только знакомы,
хоть немало уж минуло лет.
Я всё так же махала с балкона,
ты всё так же махал мне в ответ.
Ни восторженных охов и ахов, –
жизнь по-прежнему тихо текла, –
но от этих приветливых взмахов
на земле прибавлялось тепла.
Никаких перемен не случилось,
но остался особенный свет.
Я махала, и небо лучилось
оттого, что махал ты в ответ.
Нас вели наших судеб излуки,
и не думалось в миги торжеств,
что зловещий праобраз разлуки
тот беспечный таил в себе жест.
Все невстречи снесла я легко бы,
незвонки замолчавших мобил...
Но маши мне всегда, на каком бы
дальнем полюсе мира ни был.
***
Какой сегодня день? Который час?
Ловлю себя на том, что мне не важно.
Вот облака раздвинулись, лучась…
Вот жизнь течёт, неспешна и домашна.
День носит имя день. Как было встарь.
Он делится на вечера и полдни.
И отличает их не календарь,
а то, чем я их в этот раз наполню.
Был день стиха. И старого письма,
что я читала на балконе, плача.
Был день тепла. И день, когда зима,
приковыляла, как больная кляча.
Который час? Есть время есть и пить.
Есть час для сна и дружеской беседы.
Нет часа, когда мне тебя любить.
Он улетел куда-то, непоседа.
Есть время от зари и до зари,
снежинкой нежной на ладони тая...
Спешат часы. И врут календари.
Я их давно уже не наблюдаю.
***
Как ты меня просила –
поговори со мной!
Теперь полна бессильной
душа моя виной.
Спешила, торопилась,
попозже, как-нибудь...
Слабее сердце билось,
твой завершался путь.
Как я потом молила –
скажи хоть слово мне!
Лишь губы шевелились
беззвучно в тишине.
Но слов твоих последних
мне донесло тепло
с балкона ветром летним
акации крыло.
И что шептала мама
мне веточкой в окне –
до боли понимала
душа моя в огне.
***
Мёртвый голубь на моём балконе.
Под балконом — мёртвая сова.
Всё мне говорит, что я в загоне
и пришли последние слова.
Из часов не выскочит кукушка,
в деревянном домике уснув.
Млечный путь берёт меня на мушку,
подарив последнюю весну.
Если суждено шагрени сжаться -
то хотя б напиться из ковша...
Перед смертью нам не надышаться,
не наговориться по душам.
Я в себя вдыхаю воздух летний,
хочется смотреть подольше ввысь…
Каждый день как первый и последний.
Каждый миг прошу: «Остановись».
Пусть любовь — как ветра дуновенье,
сотворённый рушится кумир...
Но прекрасно вечное мгновенье,
как бы ни был наш мгновенен мир.
***
Щёлка между тучами,
между ними — луч...
Боль моя летучая,
ты меня не мучь.
Неба завсегдатаи,
галки да стрижи…
Вечно виновата я
пред тобою, жизнь.
Попрошу у Воланда
Мастера вернуть...
Без тебя мне холодно,
ночью не уснуть.
Небо — море синее,
а балкон — как чёлн...
Выпади слезинкою,
улыбнись лучом.
***
На балкон прилетает птица...
Не успели с тобой проститься.
Не успела сказать прости...
Нас уже с тобой не спасти.
Если бог закрывает двери –
он окно открывает вере,
но не видела я окно
сквозь завешенное сукно.
И коктейль из любви и боли
я мешала в неравных долях,
чтоб до дна его пить одной
ночью лунной и ледяной.
А небесное и лесное
будут радовать вновь весною.
Птице высыплю горсть пшена...
Передай, его ждёт жена.
***
Ты ушёл, но оставил мне тень твою возле,
отголоски тревожные скрипа полов...
На мне словно загар – нестираемый отсвет
твоих ласковых взглядов, объятий и слов.
Я живу в ожиданье немого ответа,
что кофейная гуща таит и зола.
Никогда не забуду, как ты с того света
разноцветные шарики мне посылал.
Когда вышла сомнамбулой полночью душной
и с балкона всё бездной манило вокруг –
связка шариков розово-белых воздушных
мне слетела с нездешних спасительных рук.
И тогда мне одной было внятно, откуда,
трепеща надо мною — ну вот же, лови! –
это розово-белое лёгкое чудо
прилетело напомнить о вечной любви.
Это всё не конец, есть ещё послесловье,
детским жестом вселенной мне боль утоля.
Как и прежде я у твоего изголовья,
только вместо подушки пуховой — земля.
Тяжесть камня вдруг переплавляется в нежность,
сердце лёгкое тянет как волка в леса,
сквозь земную безгрешность, минуя нездешность,
под ладони твои и родные глаза.
***
Загадывала желание:
с тобой бы увидеться мне вот…
Но все мы — бычки на заклание,
и небо закинуло невод.
Вид выдан на небожительство...
О, всюду одни драконы.
Лишь в небе они пушистее,
но волчьи у всех законы.
Какое же это мучение,
какое тягучее горе!
И слёзы текут по течению,
впадая в солёное море.
Природа мне круг спасательный.
Приходят, когда тону я –
весна — слегка по касательной,
а осень с зимой — вплотную.
Весна только кружит голову
и кормит пустой надеждой,
а осень всех видит голыми,
срывая с души одежды.
Спасает не водкой с тоником,
не снадобьем, что пила я,
а веткой с балкона тоненькой
соломинку посылая.
***
Я разжигаю памяти костёр,
запечатлеть пытаюсь наше Нечто.
У моего таланта нет сестёр.
Я говорить готова бесконечно.
Как мир старо, что я твоё ребро...
Как ночь зарницей разрывает утро,
так строчка разрывает мне нутро,
которую рождаю у компьютра.
Не думать, почему или зачем,
не вырвать это с корнем или с кровью.
Любовь моя не лечится ничем,
ни временем, ни новою любовью.
Каштана ветка машет мне в окно
с застрявшим на конце кусочком ткани.
На белый флаг похожее сукно
беду мою разводит как руками.
Балкон укрыт листвою что бронёй...
Грудное я вынянчиваю слово,
и всё живое кажется роднёй,
и каждый день я начинаюсь снова.
***
Я плыву на ковчеге балкона
в окружении неба и птиц...
Жизнь – копейка, страна – вне закона,
все законы в защиту убийц.
Что ж, сусанины, дальше ведите,
от земель отрывая свой куш.
Души мёртвые, как вы смердите
у живых процветающих туш.
Зомбоящик что ящик пандоры
выпускает чудовищ на свет.
И естественнее отбора,
чем война эта мерзкая, нет.
О, какого растите вы зверя
в душах нас ненавидящих стран...
Станиславский кричал бы «не верю»,
услыхав, как фальшивит экран.
Тьма сгущалась… ей было не нужно
дополнительной помощи туч.
Дым кварталов, сгорающих дружно,
поднимался до неба, летуч.
Здесь вершила расправу с врагами
неготовая к подвигам рать,
и горела земля под ногами
у пришедших её отобрать.
***
Жизнь что подарит – вмиг отнимает.
Счастье, когда тебя обнимают.
Я на балконе. Вьюга стихает.
Так здесь легко мне. Боль отдыхает.
За ночь деревья стали седыми.
Белые перья в призрачном дыме.
То, что любимо – благоуханно,
даже когда уже бездыханно.
Письма кружатся в белом конверте...
Не надышаться мне перед смертью.
***
Всё оказалось невозможным:
травинки крепче тротуар,
наш поезд не прошёл таможни,
двоих не вынес Боливар.
Любовь не видела пропажи,
она держалась дольше всех,
отсутствие скрывая наше
руками нежными, как мех.
Но хоть красив огонь бенгальский –
пожара он не породит.
Декабрь Январьевич Февральский
нам кровь и губы холодит.
И я пишу уж третий короб
о том, что я уже не я,
и я машу тебе с балкона,
любовь ушедшая моя.
Но та, что у меня украли,
та, что, казалось, умерла,
переселилась в воду в кране,
в конфорки, лампы, зеркала...
И там, среди вселенской ночи,
оно, незримое, горит,
как будто что сказать мне хочет,
и мне оттуда говорит.
***
Огонь погас, осталась дымка
от жизни брезжущей былой.
И я как будто невидимка
вишу меж небом и землёй.
Каштан всё тянется куда-то,
навек застывший на бегу...
Мой собеседник, соглядатай,
хранитель, сторож, опекун.
И верить хочется наивно,
что он со мной не потому,
что пригвождён судьбою дивной
навек к балкону моему.
А потому, что тоже любит,
и мы с ним не разлей-друзья,
и никогда его не срубят,
поскольку без любви нельзя.
Он в душу врос мою корнями,
ещё запомнив молодой,
и ветви листики роняли
как слёзы на мою ладонь.
Но не напрасно цвет защитный
его парит над головой.
Любви смятенной, беззащитной
он словно памятник живой.
***
Я вышла на балкон с утра, раздвинув сумрак ночи.
Акация ещё спала, не видела меня.
Ночь начинала отступать и делалась короче,
и солнце брезжило, маня в незнаемое дня.
А я парила над землёй, презрев её законы.
Акация, меня узнав, затрепетала вся.
А я глядела на неё с высокого балкона,
над тем, что было и что есть, на ниточке вися.
Что день грядущий на плите на завтрак нам готовит?
О мироздание моё, привет тебе, привет!
Попробуй снова доказать, что жить на свете стоит.
Ночь кончилась, а в свете дня не хочется реветь.
Как хорошо встречать рассвет такою светлой ранью,
когда всё в мире говорит: живи, не умирай!
И может повернётся жизнь какой-то новой гранью…
Но снова ранит эта грань: заточен остро край.
***
Мой балкон среди клёнов,
я б тут сидела век.
Словно в волнах зелёных
в небе плывёт ковчег.
Надо всем, что немило,
высоко вознеси,
всех, кого я любила,
сохрани и спаси.
Небо из звёзд над нами,
нравственный в нас закон...
Из сокровенных знаний
смутно он мне знаком.
Я улетаю в небыль
и растворяюсь в дым
между землёй и небом,
будущим и былым.
***
Я бы целыми днями сидела
под каштаном, раскрывшим крыла,
просто так, безо всякого дела,
и к тебе сквозь дремоту брела.
Где-то страны, селения, люди,
красоты и роскошества пир,
но то место, которое любим,
заключает в себе целый мир.
Здесь страна меня нежит иная,
укрывает зелёный шатёр,
что на самом-то деле – я знаю –
это ты надо мной распростёр.
Ах, любовь, она вышла из моды,
все считают, что это враньё,
и остались одни лишь юроды,
что по-прежнему верят в неё.
Пусть ладони пусты без улова,
но я знаю особый секрет:
если долго твердить это слово –
станет истиной лепет и бред.
В небесах голубая расцветка,
мир меня обнимает как свой.
И кивает певучая ветка:
«Это я! Я с тобой! Я живой!»
О помедли, летящее лето!
Но несёт меня дальше, скользя,
мой балкон, уплывающий в Лету,
в ту, в которую дважды нельзя.
***
Не плакать надо по ночам,
а разговаривать с природой.
Она откроется речам,
какой её не знали сроду.
Иль просто молча постоять
под небом или над водою.
Попробуйте её обнять,
поговорите со звездою.
Природа нас не предаёт
и с полуслова понимает.
О сколько нам она даёт,
и ничего не отнимает.
Мне душно без её ветров,
мне сухо без её капели,
мне пусто без её даров
и жёстко без её постели.
Когда прижмусь к её груди
под лепет шороха лесного,
мне верится, всё впереди,
и я тебя увижу снова.
***
Высоко-высоко зажигали звезду,
и её мне затмить не могли
ни фонарь, освещающий дом на посту,
ни горящие окна земли.
Та звезда зажигала сама небеса
маяком занебесных морей,
над балконом моим что ни ночь нависав,
над душою стояла моей.
И всё то, что нам видится поверх голов,
излучало таинственный свет.
Я вела с той звездой разговоры без слов,
а она мне мигала в ответ.
Все желанья мои она знала сама,
их загадывать нету нужды.
Мне и тьма с ней не тьма, и зима не зима,
потому что она – это ты.
***
С неба можно спуститься к земле
по невидимым дождика нитям.
Я узнаю тебя и во мгле
и почувствую как по наитью.
Скрип пружины или половиц
звук шагов твоих мне выдавали,
голоса пробудившихся птиц
твоё имя в окно называли.
Ты во всём, что я вижу вокруг,
и запретов бессильно тут вето,
мой далёкий единственный друг,
растворившийся в облаке света.
По невидимым нитям скользя,
капли падают звёздами в лужи.
Это в небо подняться нельзя,
а спуститься – за милую душу.
Потому мне не писан закон,
если вдруг ошибаюсь орбитой,
и открытым держу я балкон,
и держу свою душу открытой.
***
Как небо сегодня радушно,
и, кажется, всё по плечу,
и я, как на шаре воздушном,
в корзине балкона лечу.
А в небе то сине, то ало,
и солнце теснится в груди,
как будто я горя не знала
и всё у меня впереди.
***
Я по ночам отпугиваю смерть
и звёзд пасу разбредшееся стадо.
За маленькой вселенной присмотреть
кому-то надо.
Чтоб не затёрли полчища вояк
её сияние следами грязи.
Балкон - мой пост бессменный и маяк.
И Бог на связи.
***
Улица наискосок от меня
с именем Луговая
мимо бежит, за собою маня,
ветками клёнов кивая.
Вижу с балкона её колею,
где ни людей, ни трамвая,
и почему-то её я люблю,
там никогда не бывая.
Думаю изредка, надо пройти,
и каждый раз забываю.
Ну не лежит у меня на пути
улица та Луговая.
Но почему-то лежит на душе,
чем-то её согревая,
мимо плывущая как в мираже
улица как таковая.
***
Коснись колен моих травой,
а сверху облаком укутай.
И там, за пеной кучевой
меня ни с кем не перепутай.
Да нет, шучу, конечно, нет...
Ты закажи, хотя и помер,
на самой лучшей из планет
нам пятизвёздочный там номер.
Пусть это будет наш причал…
В твоём любимом балахоне
его я часто по ночам
высматриваю на балконе.
Как будто я не здесь, а вне,
ищу какого-нибудь лаза...
А ты подмигиваешь мне
звездой такой же кареглазой.
***
Ныряю в былое как рыба в море,
и Афродитой встаю из горя,
из белой пены Летейских вод,
из бездны тлена — в небесный свод.
Мне как помазаннику икона —
вид на закат и рассвет с балкона,
а вечером слева — твоя звезда
сигналит мне, что со мной всегда.
Я не учла, что мы будем вечно,
что Бог — это не Ничто, а Нечто.
Светоч, небесная почта, мечта,
строчка, которой не прочитав,
жить будешь, вечно не зная покоя,
пока не узнаешь, что Это такое.
***
На балконе птичье пёрышко
опускается на лёд.
Это мне родная кровушка
так привет передаёт.
Мама, папа, Додя, Лёвушка
пёрышком ко мне прильнут.
Не сиротка я, не вдовушка
в эти несколько минут.
Я читаю в этой весточке,
что со мной они всегда.
Рвётся боль из каждой клеточки,
словно птенчик из гнезда.
***
Луна так плавала в тумане,
как будто камбала в сметане.
Я любовалась на балконе
на свет и мглу в одном флаконе.
Мой мир с базаром и аптекой
мне мог бы слабой быть утехой,
когда б не те, кого люблю я,
кого в стихах своих малюю.
Когда б не твой звонок вечерний,
животворящий и лечебный,
когда бы не туман с луною,
укрывший душу пеленою.
Между землёй и небом между
стою и пестую надежду,
что и когда меня не станет,
любовь моя не перестанет,
что мы как ёжики в тумане,
как лунный шарик над домами,
всё будем плыть и плыть куда-то,
оставшись без последней даты.
***
Когда мне на балкон нежданно
слетает палая листва
с акации или каштана,
я нити чувствую родства.
И не сметаю, словно мусор,
а сохраняю как узор,
чтоб разным несерьёзным музам
был для фантазии простор.
Как сладки эти мне объедки
с родного барского ствола,
что как от горести таблетки
той, что сама уж отцвела.
И тешу я себя надеждой,
что строчки бедные мои,
однажды ставшие одеждой
любви, симпатии, семьи,
вот так же вот порывом ветра
кому-то в сердце занесёт,
как зёрна в земляные недра,
и тем от голода спасёт.
И он поймёт, глаза приблизя,
что сор порой – как сон-трава,
что это всё не просто листья,
а письма, музыка, слова.