Дубы в снегу стоят, как полководцы,
а между ними почта лисьего следа,
январь устал глядеть в зимы колодца,
где стынет днем полярная звезда.
Январь устал, но каждой ночью
её он, обжигаясь, отправляет к небесам,
и, поднимая к небу морды волчьи,
от боли с ними воет сам.
Как было много у меня причин,
с ним петь в постуженный свой голос,
а на снегу с восторгом малых величин,
всем подвывал по насту санный полоз.
Даль открывала все начала без конца,
мела по памяти усталая позёмка,
и под дугою, у гнедого жеребца,
совою ухала на вдохе селезенка.
В санях вставал я в полный рост,
отдав азарту снежную дорогу,
чтоб дотянуться до далёких звёзд,
и хоть на миг быть ближе к богу.
А встречный ветер на пути
жег щёки, заставляя оглянуться,
где от себя на рысь коня уйти,
на рысь коня к себе вернуться.
И в этот миг начало всех начал,
сквозь горизонт и неба бездну,
январь я видел, что меня встречал,
и тот январь, в котором я исчезну.
Я волю дал коню, отбросив кнут,
в дороге потеряв и веру, и надежду,
два января меня к себе зовут,
и искорка любви, что с январями, между.
Не погасить, не оставлять одну,
искать в ночи пропажу до упаду,
держа в руках холодную луну
как лампу, или как лампаду.