Этот цикл написан с июля по ноябрь 2006 года, причем большая его часть - во время моей стажировки в США в Университете Миссури, Сент-Луис. Это до сих пор моя любимая и, возможно, лучшая серия стихотворений. В 2018 г этот цикл мы выпустили в виде книжки, но тираж почти закончился. Здесь я постараюсь сохранить порядок всех стихов, эпиграфов, бонусов и комментариев, но боюсь, что здесь это не всегда возможно. Одно из послесловий поместить не вышло, т.к. оно содержало таблицу, как ее тут передать - непонятно. Верстка стихов также страдает.
С аккуратной версткой этот цикл опубликован еще здесь: http://www.mumidol.ru/gorod/seeds.htm
поехали
эпиграф
Я ничего не пишу, не писал и не буду писать для того, чтобы повлиять на Ваши намерения против Вашей воли.
Я не верю, что это технически возможно.
LXE, из подзаголовка интернет-дневника
контрэпиграфы
Господи, ты веруешь в меня?
А.Галич
Идем вместе, «Авось и Ёри»,
с тобой не боюсь я никакой хвори,
ни кори ни ветрянки, ни горя ни пьянки…
Н.Верстовская
Чьи-то тонкие руки плетут пустоту вокруг нас…
Л.Б.
Мне придется выбирать:
кайф или больше,
рай или больше,
смерть или больше…
Е.Летов
I - Мой Гамельн
…горячей слезой покатилась по грязным рукам
звезда – низачем, ниоткуда…
Лилия Борисова, «Стриж»
Зга
subj.
Где на полу зола
обломлен ключ в замке
кому рубить салат,
делиться хлебом с кем?
камин калится зря – ни пузыря на стол
где твой горит цветок.
От кошевых канистр
голубобоких льдин
не повредив границ
следов не наследив,
в ошеломленный мир иду на ринг и торг
где твой горит цветок.
Мне фонарем мигать
на черноту и неть
где не валили гать
где не искали нефть,
где благодатный край вязал ветра винтом
где твой горит цветок.
Свечка
стырено из LXE – «Асимптотам второго рода»
Я войду в десять, и косяк-колун
музыкой китайской обольется.
Еле тлеешь в своем углу,
еле держишься да на колесах,
чистый праздник внес в узелке кулич –
отпихнула – не разговариваешь,
на скупое солнышко скулишь,
как сова в неволе, гложешь варежку.
Но в глазах – крадешься, горишь – такая!
Целишься, зовешь – и сам совею…
Тронется кругами живая ткань,
распадется от прикосновенья
к пустоте, о которой скрипач сверчит,
от которой вешаются в хомуте галстука,
куда девается пламя свечи,
когда свеча погасла,
к той лесной кромке, что стрижет сыч,
к тумбочке, где вертится диск голубой.
Провалюсь в тебя – с огнем не сыщешь,
искорки не схватишь над головой.
***
…возвернулось в сустав незалеченной хворью,
расплясалось – поди разбери письмена
незамеченной искрой упало под хвою,
расплевало смертельные семена.
Я вернусь – по ноздрям пограничное зелье,
мегаполис сочится в подвалах радоном
обживай благодарное нечерноземье,
береги этот дом.
…я гостинцев несу – открывай, дорогая,
волчий порох и хлеб – узелок не просыпь
человеческой солью кровавый рогалик,
судорогу в горстях, в рюкзаке образцы.
Все соратники тут, батарея поллитра,
во хрену и укропе ножом шевеля,
поднимаю за то
…но сгорела калитка,
ты не видишь меня.
ни беда не свербит ни награда не сверит
по волнам через вересковый кагор
сквозь мохнатые хоботы сосен на свет
я срываю чеку и всплываю, как город,
я всплываю отстроенной Астаной
где бывалый без весточки сгинет лазутчик
тихим клювом хрусталику – не остановишь –
прорастает в глазу.
Мой Гамельн
И перебесятся маховики
на масле теплые в своей вендетте.
Когда уздечки будут велики
и Ты решишь, что больше не свидетель,
глаза заделаю балетным тюлем,
всю кожу - стрелками колючих люстр.
Все девять этажей панельных тюрем
сквозь долгостройки к чорту провалюсь!
Все пропадут молекулы и мили,
в сухом остатке пепел из меня.
Пускай убогий шарик катит в мире,
в утробе трахаются дизеля,
на сочных просеках земля бушует,
гудят коричневые жилы вольт.
Кто обо мне потерянном пошутит,
когда не веруя сгнию живой?
И свой кусок, что ненасытно зыркал,
весь зябкий мир - лоскутный - приживал,
тяну с собой за целой сушей зыбкой,
за целым небом, едущим по швам!
II – Марш памирских хатифнаттов
…у всех моих единоверцев
след танковых гусениц в сердце.
Лилия Борисова, «Вайа-Верево»
Солнышко для всех
Б.К. – последнее
Кто на крыше – тише – ты:
только пальцы за щеколду,
только мельница и дышит –
белый месяц за щекою,
в паутине лунный лучик
нам подаренный висел –
утром самым лучшим
солнышко – для всех!
Край, где дуют облака,
низкий дым сосут из люлек,
кто нездешний оболгал,
нашептал: тебя не любят?
Где сосновый обнял корень
верность средней полосе –
избранному – горе,
солнышко – для всех!
Только слезы не слизали
со щеки кого любили,
занялись стога сказали
принесли твою погибель,
что война промчала краем,
что не выплакал вокзал –
тело избуравил,
выколол глаза!..
Подорожник рад теплу,
воробей зерном прожорлив –
будь гнедому полю плугом,
струйкой золота под жернов,
званым праздником в слободку,
тростником речной косе,
песней на свободу,
солнышком для всех!
Стихи про круглые сутки
Увольняй хоть черепом на щиток
челнока в мыле из своей прялки!
Подбодри меня еще чуток,
дай отмашку: все в порядке,
не припаркой трупу – живым пламенем,
жжением в ладоши, в лопатки, внутрь!
С флагом вафельным, с барабанным лаем
в голубых вагонах едем на войну.
Нарисуй радугу, голубя пошли,
выйди, отврати, образумь,
губы мои расшевели,
Господи, глаза мои разуй!
В ****ях у глобуса на виске
радио без крышки зашлось в панике.
Мордами в шапку спят в грузовике
завтрашние братские памятники,
белый день прореживал их бег челночный,
вечер выкрасть не успел тела.
Проволочка в радио плакала ночью,
в ультразвуке пела тетива:
нарисуй радугу, голубя пошли,
выйди, отврати, образумь,
губы мои расшевели,
Господи, глаза мои разуй!
…как беда наваливалась тенью на сарай,
как сочилась в небе розовая семга!
Вывели к котельной спозарань
лечь у незнакомого поселка,
вывели навстречу миру-совету –
в волосах гореть клещом сенным,
улыбаться целому рассвету
в полосе от ружей до стены:
нарисуй радугу, голубя пошли,
выйди, отврати, образумь,
губы мои расшевели,
Господи, глаза мои разуй…
***
в моей катакомбе чего бояться –
пламя убаюкало обноски срочника.
мне несет в пике крутые яйца
перепел бомбардировщика.
вечер – конских губ седая шерстка –
отжевал еще от солнечной краюхи.
пусть у невезучего зажжется
розовый прицел на синем брюхе!
лопаясь в коленях, расступаются колонны,
в газовые грелки трубит район,
восемь склянок на запястье Твоем,
в воздухе – час пик, на земле – время оно!
воя скорой помощью, ластится ко мне
ночь – вращает пьяными глазами на крапиве,
шпорят на скаку сферических коней
солнечные лучики – солдаты энтропии.
…когда ломовая тварь с рассветной гривою
в погорелый ландшафт протащится,
я поставлю мат – я эмигрирую
отраженным зайчиком со щита,
реактивным росчерком бухому небосклону,
белым двудымным взмахом за окоем –
в восемь склянок на запястье Твоем!
в воздухе – час пик на земле – время оно
***
ответ "Зенитному блюзу" О.Болдырева
"Баллистика круче любых наук"
Мы в саван парашютный пеленали
прощальную, бедовую посылку
на головы несчастным под Тобой.
И трапы расступались перед нами,
и летчики в отравленных косынках
по трапу поднимались на убой.
Нам вслед махало на далеких сопках,
на пьяных мачтах эльмово каление,
труба трубила: в горних посели.
Нам - пленным - ела черные колени,
купала пятки молочайным соком
живая кислота из-под земли.
За лепестками топливного жара
тот берег для небесного колумба
в разрыве туч дай видеть хоть разок!
Синицей и соломинкой держала -
меня в ладони берегла скорлупка,
турбины пили облачный рассол,
где дикой вишней копоть оклубила
косой хребет разрушенного дома,
меня обнимет мертвая земля -
неси меня, крылатая кабина,
на белые клыки аэродрома
и дыма кружевные вензеля.
Марш памирских хатифнаттов
Мы шли метлой терновой
прессованным векам,
когда звезда Чернобыль
не грела ни фига,
когда землей безумия
забылся Стиксов плес –
мы шли, ее связуя
в лучи из-под колес.
Струна того не тешит
и пуля не берет,
земля того не держит,
кто выжил поперек,
кто курткой оборачивал
глухое: подорву.
Кто уходил прозрачным
отрядом под траву.
Над Кемью и Кубанью
под плетью похвалы
терпи ее губами,
кури звезду-полынь,
космическому холоду
ладонью пригорай,
летальному исходу
в обетованный край.
III - Сон-кладенец
…забери меня в свой параличный покой,
меня не обломает перемена мест…
Егор Летов
***
Хватит всем на спящие дни
кислого к постели питья.
За ухо меня ущипни –
правое плечо – аэродром для Тебя.
Видишь – провода оборвало,
лампочку холодную с плеч свинтили,
именной в пути аэрофлот
жжет морзянку на ночной светильник.
Колокольный не дают салют –
затекло, угрелось – окоснело,
ущипни, а то просплю –
бусы клюквы под подушку снега.
…это я под снегом веду войска,
сам – лесничий, сам – Сусанин,
целый мир – к виску от виска –
натяженье между полюсами.
Колыбельная, в которую булочка заворачивается
Б.К.
Мне подземным парусом повеяло –
запах детства, метростройных нор.
Засыпаю булочкой кофейной,
навертев на кулаке руно,
плавает и тонет бескозырка,
сыплется дресва на козырьки.
Балерину заводного цирка
рафинадом потчую с руки,
голыми руками под подушкой
краденое солнышко ***.
В горемычном яблоке потухшем
ничего не надо наяву.
Вдох – коленкой шелкового пони,
розовый свисток нашатыря,
тихий свет – не поминай, не помни,
умерли твои учителя…
Так и не принес чего хотела,
в рюкзаке там нету не смотри
больше не дыши, квашня – утеха,
ласковою мятой изнутри.
Наклонись к моей кушетке шаткой,
лапой отжени дурную хворь.
Выброси меня, моя лошадка, –
крепкая земля под головой.
Из школьных сочинений про рублевскую Троицу
Только то и держится на гвозде,
что не делится без остатка на два.
Иосиф Бродский
Мне кириллицыной грудью
прется мир в любой проем,
летописцы свиток крутят,
свиток тлеет от краев,
тает в солнечном мажоре
мертвый город – красный яр,
где под небом все чужое,
только азбука Твоя!
Соки давят, кости мелют,
на столбе частят в дуду,
за наградой не промедлят –
гражданину – по труду,
арлекину – ключик в жопе,
зодчему – что сам сваял,
где в столице все чужое,
только азбука своя!
Тишину из всех мелодий
свищет-ищет воронок,
пьет Пожарский, пьет Мефодий
с Тем, Кому не все равно,
Кто машинку запрягает,
гладит ногтем ламинат,
Кто садится за пергамент,
пишет наши имена…
Сон-кладенец
Так – куранты искололи
всю подстилку-простыню,
я учую тень у изголовья,
только ночь перестою.
Это ты кормою чалишь –
пьяный танкер рулишь,
это ты у пояса качаешь –
сорный хворост рубишь.
Лягут в снег суда и пальмы,
белый сплав имей и тырь –
ты вовеки будешь ископаем
в покрывале мерзлоты.
Высох-помер вязом в поле
стой солдатом спору нет
снись мне дальше в огненной попоне,
трилобитовой броне.
Это ты кормою чалишь –
пьяный танкер рулишь,
это ты у пояса качаешь –
сорный хворост рубишь.
Всё.
Есть такие камушки внутри, которые никто не может извлечь.
Есть такие препятствия, через которые никто не в силах шагнуть.
Нет действия без следа.
тщательно ведите бортовой/классный/лабораторный журнал
не ужинайте в одиночку
мойте голову
может быть, выкарабкаетесь
cправка
Зга – растение-паразит, живущее у корней хвойных деревьев в погибающем от заболачивания еловом лесу, единственный представитель своего отряда. В одну ночь в конце июня оно выбрасывает тонкий, лишенный хлорофилла стебель с ярко-белыми цветками, похожими на цветы сурепки или дикой горчицы, опыляет себя само, разбрасывает мельчайшие семена, вянет и уходит под землю.
Поэтому о нем никто не знает.
Скоро оно вымрет, не в силах приспособиться к современной миграции заболоченных областей и не выдержав истребительской конкуренции с иван-да-марьей, белой омелой и раффлезией Арнольди.
Активные фитонциды попавшего в глаз семечка зги провоцируют аллергическую реакцию с такими симптомами:
-болезненное увеличение контурной резкости видимой картинки (как в сильных очках), цвета кажутся неестественно яркими,
-обостренное восприятие слабых запахов,
-ощущение пустоты между пальцами рук и в легких,
-паника,
-отчаяние,
-суицид.
Это моя версия, есть и другие.
cправка
С очень мною любимой одноименной рязанской музыкальной группой эти стихи связаны не более чем любая моя подборка позднее апреля 2002 г.
Бонус
«мое открытие»
***
Заплутать не дашь – спасибо! – красная
шелковая ниточка во рту.
Вентилятор из проема крался,
грел мне ноги в аэропорту;
в люстре бередил паучью бороду,
против ворса жег по голове.
Привела к гороховому борту
звездная дорога в рукаве.
Лайнер дул упругие бока,
оба моря – холодней и шире –
в оба горла поперек пахал,
клепаными крыльями пружинил,
так волшебный кончился клубок
брызгами нелетаных дорожек.
Лишь морозный свист над снежным лбом,
синим боком близкой из горошин.
***
M.N.K., в основном
Чумовым замри октябрем,
на подкорку врежься гравюр фатальней –
у меня арахис с руки берет
ручная радуга в колесе-фонтане!
Пусть висит – дамоклов надгробный камень, –
будит ночью парой метро встык
вся природа – с аэромаяками,
флагами на полвысоты,
югом под водой – но чур меня, чур! –
далеко во сне все ее ужасы…
Скоро ли тебя приручу,
солнышко мое, рули-за-ушки?
Шутки плохи, поздно меня учить им…
пальцы мне оживи-согрей
в кулаке весточка с сердцем птичьим,
счастье отсрочить рейс.
***
M.N.K., на защиту и отъезд
Закатило – копыта порознь –
икар-поползень-Маресьев
в трех соснах вьюн прыток
окно открыто у дома на рельсах.
Горло не расклеив, не сполоснув кружку,
лезу наружу безостой рожью –
иди ко мне, сердце-лампочка,
я и без лапок тебя не брошу!
А ты оседлала иглу-попутку,
мне верхнюю пуговку приладила,
со мной обедала, заплатила:
четверть – полтина – платина.
Не спрятаться на шарике не пригнуться
майору не вернуться в свое кадетство
земля закругляется – тебя не видно,
с той половины куда деться
лишнему, как полымя посеву,
как собаке сено, как немцу – пощада?
над ручным лесом, над облачным плесом
гроб на колесах, моя общага…
И на свет Божий застежкой клацаю,
на слепой акации белый шум,
городу и миру несу спросонья
с хлебом и солью, и тебе машу –
чтобы тебя часики стерегли,
кошки не скребли – лизали блюдце,
верно, как сосны качают патлами,
как планета падает, как я люблю,
верно, как четыре колеса оземь –
чтобы осень – мокрые глаза в надир,
прошлое – послушной замочной щелью,
прощением позади.
см. также сингл «Снегирь»
Бонус
<второе крымское>
Б.К.
…так я вырвался – дверь без замка отворяй,
где по веникам вялятся лавр и донник,
где с камнями во рту рукоплещет прибой.
День рождения – в пене юбка твоя,
весь в сетях до бровей твой закопанный домик,
кольца рыбного запаха в миске рябой.
Ты – когда окружило, зазвало на мель,
корабельным червем ослабело ребро,
сжег свой короб в десант напросившийся груздь –
ты была ожерельем, ножом на ремень,
змейкой-вязью на черное серебро,
амулетом на грудь.
…Мой обдолбанный город недолго тужил.
Там по мне – где меня не нашли не упрятали –
арматурины точит Казанский вокзал.
В полуночной, самшитовой, нашей тиши
освещай мне дорогу горячими пятками,
колокольчиком на волосах.