В армию меня призывали два раза. Первый раз меня призвали в армию в ноябре 1968 года. В институте меня уволили, выдали на руки трудовую книжку с соответствующей записью об увольнении в связи с призывом в армию. До отбытия оставалось пару дней, за которые я успел упаковать свои вещи, раздобыть себе пролетарскую одежду (телогрейку и кирзовые сапоги) для путешествия в воинском эшелоне на место службы. По прошествии этих дней я стоял во дворе сборного пункта с рюкзачком, готовый к отправке на срочную службу.
Вдруг я заметил, что на сборном пункте появился ректор института, который о чем-то говорил с гор. военкомом, подполковником Парфененковым. Через несколько минут ко мне подошел дежурный офицер и поинтересовался моей персоной. Убедившись в том, что я тот, кого он искал, офицер предложил мне покинуть территорию сборного пункта и следовать в институт читать лекции. В ответ я показал ему свою трудовую книжку, где стояла запись о моем увольнении с печатью. Он недоуменно похмыкал, потом подозвал двух своих подчиненных, которые вытолкали меня взашей из военкомата. Я вернулся в общагу и лег спать, разобиженный на весь свет.
Дело в том, что когда я устраивался на работу, то зав. кафедрой обещал положительно разрулить вопрос с военкоматом и получить отсрочку, но в тот момент его не было в городе. Когда он узнал о моем призыве в армию, то сразу помчался к ректору, объяснив, что, если меня заберут, то оголится целый участок работы, который некем будет заткнуть. После чего ректор появился в военкомате. Вечером того же дня В.М. появился у нас в общежитии, чтобы поговорить со мной. Я говорить отказался наотрез, по-детски уткнувшись носом в стенку. На следующий день он снова пришел, я закатил истерику. Он помолчал, потом сказал, что надо воспользоваться моментом, который предоставляет судьба. Если есть возможность продолжить работу на гражданке, то надо этим дорожить. Я не помню, что он говорил, но смысл был приблизительно такой. Короче, на следующий день я вышел на работу и продолжил свою преподавательскую деятельность ещё в течение полутора лет.
После окончания моей стройотрядовской эпопеи, где мой отряд занял второе место по району, меня вызвал ректор и предложил поехать на курсы повышения квалификации в Ташкент. Я отказался от этого предложения, сославшись на то, что не было никакого смысла тратить время на прохождение этих курсов, а лучше была годовая стажировка в Институте ядерной физики. Ректор ничего не ответил, а я оформил отпуск и укатил домой к родителям в Алма-Ату. Не прошло и декады, как пришла телеграмма, сообщающая мне, что я могу оформлять стажировку. Не откладывая в долгий ящик это дело, я договорился со своим бывшим шефом в ИЯФе и помчался в пединститут, чтобы подготовить все необходимые документы для поступления на стажировку. К тому моменту в институт прибыла много молодых специалистов, которые были зачислены в штат в качестве преподавателей. Одному из них, кто должен был читать мой курс теоретической физики, я оставил все свои конспекты, методички и другие материалы. Косте я оставил все книги физике, которые были у меня: получился целый рюкзак. Самого Кости в городе не было, т.к. он был в отпуске, поэтому я пригласил нескольких моих коллег в ресторан, сейчас это называется «отвальная», и попросил их, что как только появятся какие-то вопросы с военкоматом, то оперативно сообщите Косте, а он мне. Я тогда ещё по молодости не знал, что люди, которые пьют за твой счет, могут наобещать тебе с три короба, клясться в вечной любви и дружбе, а когда дело доходит до реализации этих обещаний, то все принятые обязательства мгновенно улетучиваются, как утренний туман.
Прошло полгода, как вдруг однажды на адрес моих родителей приходит розыскное письмо на мое имя, подписанное гор. военкомом, уже полковником Парфененковым, с обвинением, что я скрываюсь от воинской повинности и с требованием немедленно явиться в районный военкомат г. Алма-Аты для уточнения своей будущей судьбы. Розыскное письмо – это уже «уголовка». Это были двадцатые числа апреля 1971 года.
Когда я явился в рай. военкомат, где был приписан ранее, пока был студентом, то меня направили на комиссию. Врачи комиссии нашли некоторые ограничения, связанные со зрением и плоскостопием, и дали направление на перекомиссию с целью установления возможности прохождения нестроевой службы. С результатами этой перекомиссии я явился в рай. военкомат, это было 30 апреля, канун Первомая. В военкомате уже никого не было, оставались лишь главврач медкомиссии и рай. военком, причем оба были уже в хорошем подпитии. Увидев меня рай. военком встретил меня радостным воплем: «А, землячок, привет. Тебе досталось место службы на родине предков, на Дальнем Востоке, в мотострелковой части. Поздравляю. Ик. Ещё раз, ик».
Потом уже, по прошествии многих лет, когда я стал намного старше и приобрел определенный жизненный опыт, а также получил некоторую дополнительную информацию из пединститута, где раньше работал (я был в командировке в том городе через 15 лет после описываемых событий), то я понял, что это была тонкая месть со стороны ректора института, который не мог мне простить того, что ему пришлось кого-то упрашивать из-за меня и что я не соглашался с его предложениями, а настаивал на своих. Он был на местном олимпе, а я – мелкая сошка, которая имела наглость отстаивать свои позиции. Каждый сверчок должен знать свой вершок…