МИХАИЛ АНИЩЕНКО
(1950 - 2012)
ШИНЕЛЬ
Когда по родине метель
Неслась, как сивка-бурка,
Я снял с Башмачкина шинель
В потёмках Петербурга.
Была шинелька хороша,
Как раз – и мне, и внукам.
Но начинала в ней душа
Хождение по мукам.
Я вспоминаю с «ох» и «ух»
Ту страшную обновку.
Я зарубил в ней двух старух,
И отнял Кистенёвку.
Шинель вела меня во тьму,
В капканы, в паутину.
Я в ней ходил топить Муму
И – мучить Катерину.
Я в ней, на радость воронью,
Возил обозы хлеба,
И пулей царскую семью
Проваживал на небо.
Я в ней любил дрова рубить,
И петли вить на шее.
Мне страшно дальше говорить,
Но жить еще страшнее.
Над прахом вечного огня,
Над скрипом пыльной плахи,
Всё больше веруют в меня
Воры и патриархи!
Никто не знает на земле,
Кого когда раздели,
Что это я сижу в Кремле –
В украденной шинели.
***
Спи, моя родина, спи, неутешная.
Ночь за окошком опять.
Светлая-светлая, грешная-грешная,
Надо подольше поспать.
Спи, моя родина, спи, мое горюшко.
Горе еще не беда.
Если погасло осеннее солнышко,
Выйдет на небо звезда.
Спи, моя родина, спи, горемычная.
Мучаясь, плача, скорбя,
Я непременно отраву столичную
Выведу всю из тебя.
Спи, моя родина. Тучка осенняя
Тает, бессонницу лья.
Где-то рождается час воскресения,
С печки слезает Илья.
Спи, моя родина: сени, наличники,
Лавочка, печь, домовой...
Завтра умоем мы грязное личико
Мертвой водой и живой.
Спи, моя родина. Светлыми, юными
Будут грядущие дни;
И полетят над тобой Гамаюнами
Лучшие чувства мои.
ПОЭЗИЯ
Не надо искать в ней какого-то лада,
И Виктора звать непременно ВиктОр.
Поэзия – это сияние клада,
Зарытого там, где не знает никто.
Не надо грустить под ночную сурдинку,
Что дар не велик, что не жарки угли…
И облачко тоже бывает с овчинку,
А тень убегает до края земли.
Не плачь, что темна и убога избушка,
Что в стоге соломы не видно иглы.
Поэзия – это царевна-лягушка,
Живущая дальше полета стрелы.
Поэзия – поле для вечного боя,
Когда и в душе и на небе война,
Когда разрывается, плача и воя,
На два полумесяца в небе луна.
Поэзия, как предсказание инка,
Как память ещё не родившихся дней;
Порой она тонкая, как паутинка,
Но мир выживает, повиснув на ней.
СМЕРТЬ
Я знаю: смерть не помнит зла
Не причиняет людям боли.
Она всю жизнь меня ждала,
Как обезумевшая Сольвейг.
Ждала под снегом, под дождем,
Болела, мучилась, искала,
Но в одиночестве своем
Ни чем меня не попрекала.
Ну что же, смерть, свечу задуй,
Ликуй и радуйся на тризне,
И подари мне поцелуй
Длиннее всей прошедшей жизни.
ПОБЕДА
Необъятный простор мне отцом заповедан!
На девятом листке не горит календарь.
Вся Европа сжимается в слове «Победа»,
Как шагренева кожа, в дрожащую тварь.
Еще вынесет много обмана бумага,
Еще бросят историю под ноги злу...
Но проходит сквозь дыры победного флага
Вся история мира, как нитка в иглу.
***
Я печально меняю суму на тюрьму,
Подчиняюсь конвою и бою.
Я не знаю – зачем, я не знаю – к чему
Это всё, что зовётся судьбою.
Мне мои горизонты почти не видны.
Слеп я сердцем, душою и глазом.
И виновен я в том, что не помню вины,
За которую жизнью наказан.
ДЫМ ОТЕЧЕСТВА
Опускай меня в землю, товарищ,
Заноси над бессмертием лом.
Словно искорка русских пожарищ
Я лечу над сгоревшим селом.
Вот и кончились думы о хлебе,
О добре и немереном зле...
Дым отечества сладок на небе,
Но дышать не даёт на земле.
* * *
Хотя б напоследок – у гроба,
Над вечным посевом костей,
Подняться на цыпочки, чтобы
Стать выше проклятых страстей.
Подняться туда, где и должно
Всю жизнь находиться душе.
Но это уже невозможно,
Почти невозможно уже.
* * *
Я разговор о Боге не веду,
Но, господа, скажите мне на милость:
От грешников, сгорающих в аду,
Кому из вас теплее становилось?
Я выйду вон, напьюсь и упаду,
Но я не Бог, и я не стану злее.
От грешников, сгорающих в аду,
Мне никогда не делалось теплее.
РОДНЫЕ
Память – базарная площадь.
Сердце – холодное дно.
Русские русским не помощь,
А наказанье одно.
Так вот, увязли в делёжке.
Ссорятся, бесятся, врут.
Словно живут понарошке
И понарошке умрут.
* * *
Когда всю ночь трещат морозы,
Хочу, потерянный, как «ять»,
Стереть с твоих подглазий слёзы,
Последний скарб в охапку взять.
Пойти продать штаны и платья,
Купить конфет, сказать: «Люблю!»
Потом шагнуть в твои объятья,
Как Франсуа Виньон в петлю.
ЖЕМЧУЖИНА
Ни зла не осталось, ни желчи.
В избушке светлей и светлей…
Как будто рождается жемчуг
В ракушке печали твоей.
Наш дом промерзает, как ящик,
Но я, молодой и босой,
Стою, как глубинный ныряльщик,
Над жуткой твоей глубиной.
Я ВОДУ НОШУ
Я воду ношу, раздвигая сугробы.
Мне воду носить все трудней и трудней.
Но как бы ни стало и ни было что бы,
Я буду носить ее милой моей.
Река холоднее небесного одра.
Я прорубь рублю от зари до зари.
Бери, моя радость, хрустальные ведра,
Хрусти леденцами, стирай и вари.
Уйду от сугроба, дойду до сугроба,
Три раза позволю себе покурить.
Я воду ношу – до порога, до гроба,
А дальше не знаю, кто будет носить.
А дальше – вот в том-то и смертная мука,
Увижу ли, как ты одна в январе,
Стоишь над рекой, как любовь и разлука,
Забыв, что вода замерзает в ведре…
Но это еще не теперь, и дорога
Протоптана мною в снегу и во мгле…
И смотрит Господь удивленно и строго,
И знает, зачем я живу на Земле.
ПОЛОВОДЬЕ
Склоны сопок оползли,
В воду канули деревья.
Пядь за пядью край земли
Приближается к деревне.
Поздно, милый, морщить лоб,
Лодку старую латая.
Это даже не потоп,
Это ненависть святая.
В небе грозно и светло.
Напрочь срезана дорога.
Позабыв про барахло,
Люди вспомнили про Бога.
И сосед мой в небеса
Смотрит грустно, как калека…
За такие вот глаза
Бог и любит человека.
ПРОЩЕВАЙ
Прощевай, моя опушка,
Прощевай, тропа в бору!
Ухожу… Но, словно Пушкин,
Весь я тоже не умру.
Положил себя, как требу,
Я на камушек лесной…
Журавли летят по небу,
Словно ангелы – за мной.
В час распада и распыла
Грешный мир нам не указ.
Не страшусь… Всё это было
И со мною много раз.
Поклонюсь Борису, Глебу…
И над Родиной святой
Буду гром возить по небу
На телеге золотой!