I
Воробьи играют в салки,
И, вертясь, как флюгера,
Снег размечивают галки
Штрих-пунктирами пера.
А церквей да колоколен
Золоченые кресты
Осеняют день Николин,
Мясоеды и посты.
На Полянке та церквушка
Царских рыжиков рыжей,
На Ордынке что игрушка
В белом войлоке Пыжей.
Но Руновский и Казачий
Предпочел торговый люд.
Там, обласканный удачей,
Он вкусил горячих блюд.
А на Пятницкой в субботу
Участь пьяницы горька:
Не унять никак икоту
У заветного ларька.
Где брусничным стянут фраком
Ладно сложенный собор,
Пирожок с брусничкой лаком,
Как целительный кагор.
И чуднее, чем апостроф
В нашем имени простом,
Возникает узкий остров
За изгорбленным мостом.
А оттуда Горке Вшивой
Пушки жерлами грозят —
Стерегут они ревниво
Желтый Комиссариат.
И, куда ведет кривая,
Меря путь на свой аршин,
Катит «Аннушка», встревая
В пререкания машин.
Чем быстрее, тем охотней
Прокатился бы и я,
Но пропала в подворотне
Юность глупая моя...
II
Тут несла нелегкая ордынца
На Москву дорогой столбовой
И обронен перстенек с мизинца
Храбрым королевичем Бовой.
Тут избенки, рубленные споро,
Не хранили ни острог, ни вал
От мечей, пожаров и разора,
Но посад из пепла восставал.
Тут вещали вороны со звонниц,
Облаченных в белую фелонь,
И слюда косящатых оконец
Холодила девичью ладонь.
Тут жестокой силой наводнений
Обращались крыши в острова
И пестрел цветами луг весенний,
Где тянулась к солнцу мурава.
Тут у трона царственной Софии
Величаво плыл за годом год
И росли кварталы городские
На обломках мытниц да слобод.
Тут углы, расчерченные рустом,
Огибал извозчик, пьян и лих,
И тянулись в лавки мясопустом
Вереницы розовых купчих.
Тут верстали улицы, как строки,
Что для мысли не были узки,
И звучал над ними лад высокий
Золотой ахматовской тоски.
Тут ручьями плакал снег, подтаяв,
А на них ворчал народ честной,
И бродил блаженный Полетаев
Им самим оборванной весной.
Тут и я взывал к Замоскворечью:
«Сделай так, чтоб ожил Васнецов!
Обогрей мне душу жаркой печью,
Озари блистаньем изразцов!»
Но морозной полночью недаром
Так глядит сюда сиротский дом,
Что застыл в своем отрепье старом
За рекой, иззябшей подо льдом.
Ведь с Ордынки или Якиманки
Первопутком в дальние концы
Не промчатся ухарские санки,
Не зальются трелью бубенцы!
Оборвался колокольчик звонкий.
Все мертво, что было испокон,
И остался только хруст щебенки
Да обман рисованных окон.
Светлый дух натуры уходящей
Отлетел, как легкая пыльца.
Не восстанет беспробудно спящий,
Не проснется совесть у дельца.
Все продаст и купит дикий рынок:
Не видать нам, как своих ушей,
Ни манящих прелестью Ордынок,
Ни величьем полных Кадашей.