Когда же увижу, что листья в лесу сочтены,
в порядке дыхания, во исчерпание чуда
откроется нечто прекрасней твоей седины,
и снега, и соли, и черного хлеба под спудом.
Так сыто и ясно, и ты не бываешь родней,
что я не бываю.
Хотя различаю убранство
травы, ожидающей права прижаться к спине
на почве любви, на зеленом глазу мезальянса.
По мере прощения
всякого лыка в строке,
расплеска воды о натруженный ворот колодца.
Но ты изнутри окликаешь меня налегке, и я остаюсь.
Или что-то во мне остается.