...
Был дождь виноват. И слова её
капали, падали,
По зимнему стыло, и зябко
осенне притом.
Она говорила, а наху... простите,
а надо ли
Ей эта лиричность его, под
дырявым зонтом.
Она говорила, что в жизни пора
не весенняя,
И то что пропащая дура –
с таким вот вдвоём.
И как патриотка, в извечном
судьбы невезении,
Страну поминала, и всех
президентов её.
Обычное дело – вернётся,
несёт околесицу,
Ведь чувство со смыслом она
не сводила никак.
Ну, что это значит: чем жить здесь,
так лучше повеситься?
И разве поэт и художник –
алкаш и мудак?
Нет, всё это глупости, всё это,
то проходящее.
Он чувствовал что-то другое,
звучащее в ней.
За грохотом слов, то негромкое
и настоящее,
Которое…
(даже не знаю: важнее? нежней?)
Как трудно увидеть далёкое за занавескою.
Как сложно порою понять,
кто мы в сущности есть.
Возможно, мудак ей сказал, что-то
злое и резкое.
И может, алкаш
подоспел с матерщинкою влезть.
Блеснула частица, скатилось
в ладонь междометие.
Смешались слезинка с дождинкой,
с обидой печаль.
Нет, он был поэт! и не мог слишком грубо
ответить ей.
Нет, он был художник! а живопись
учит молчать.
И дождь, умывая любовь,
уносил – за ненадостью –
Слова, сквозь решётку ливнёвки,
в дренажный гольфстрим.
...Что ж, встреча как встреча,
житейская, с горькою радостью.
А главное?
Главное то, что Она уже с Ним.