Когда наступают самые краткие дни в году,
а душа просит света, что издавна ей обетован
Рождеством божественного Младенца —
когда все, у кого есть дом,
стол, дети, семья, очаг,
праздничные огни, уголок гостиной
с наряженной ёлкой,
празднуют рождение извечно Бездомного —
я вспоминаю одно Рождество
в самом начале наступившего века —
века, полного неясных обещаний —
когда я нежданно обрел подобие семьи
на далеком европейском острове.
Несколько дней, полных ярких зимних красок,
вкусов, запахов, света, искреннего веселья.
Казалось, что у них будет продолжение
длиною в жизнь.
И вот — сегодня нет никого,
кто помнил бы их вместе со мной.
Ты становишься от меня дальше с каждым годом.
Ты стал воспоминанием, в твои уста
каждый теперь вкладывает собственные мысли.
Дочка, что сама была младенцем —
почти божественным —
то время помнить не может.
А твоей матери, которую
я все еще каждый год поздравляю с Рождеством,
я теперь не решаюсь о нем напомнить.
~ ~ ~
И вот, накрыв стол праздничной скатертью
и украсив дом,
в дни, когда душа ждет приращения света,
мы смотрим кино, которое
никому из нас не напомнит начало века, время надежд.
Оно снято еще на двадцать лет раньше, в Америке,
которая всегда нагоняла на меня грусть, в городе,
внешне похожем на театральную декорацию.
В городе, населенном гротескными персонажами,
вышедшими из книг Диккенса
и за сто пятьдесят лет
порядком огрубевшими.
В городе, на фоне декораций которого
мы были картинно счастливы
несколько кратких дней.
~ ~ ~
Мальчик издевается над двумя убийцами.
Он швыряет в них кирпичи, сбрасывает их с лестниц,
обливает их краской и обваливает в перьях.
Если во всем этом есть мораль, то она банальна.
Бездумный смех возвращает меня
в доисторическую Америку —
на континент, еще не заселенный мной.
Не проснулся еще певчий дрозд, не разыгралась еще
ни одна моя личная история.
Во всем этом, в отличие от фильма,
нет никакой морали,
но есть некая логика выживания.
Немота не проснувшегося еще человека без языка,
выброшенного за пределы всякого бывшего с ним опыта.
Незаселенный континент
не вызывает у меня никаких ассоциаций.
Я не вижу здесь ничего своего,
ничего, отдаленно похожего на дом.
Но, глядя в большой плоский экран,
я хотел бы уснуть,
и снова проснуться на пустом континенте мальчишкой,
у которого нет ничего, кроме его немоты
и оцепенения перед вечной тайной
ускользающего от него
незапечатленного времени.