Дед Помога

Нагибина Светлана Витальевна
Дед Помога
Сказ
     Давно ли это было, нет ли, не помню. Только завёлся в Вятской слободе человек один, обличием старичок совсем, а на добрые дела скор да охотлив. И имя у него приметно было. Дай вспомню. Не то Дорога, не то Серёга. Ой, да как же это? Помога, вроде. Да, так и звали - Помога Иванов сын, по-нонешнему Иваныч, выходит. Сколько лет было деду Помоге никто не знал. Был он росточком невелик, сложением суховат, а спиной-от болё сильно к земле клонился.
     Так вот, где бы Помога этот ни появлялся, везде чудеса начинали происходить. У нас, на Вятке-то, народ особенной, смекалистой да приметливой, так ужо веками повелось. А в последние времена слабеть стал люд вятской добротою да щедростью. Неужто изведется корень любви на земле родимой?
     Забота пришла. Избы-то тапереча совремённые, богатства в них немерено. Вот и стали на хитрые замки люди хоромы-то запирать (чего раньше не было), а вместе с хоромами и сердца свои на те замки заперли. И стало неладное на родной землице происходить. Год от году всё хуже и хуже. Жадность да скудость душевная обуяла всех от мала до велика. А за скудостью душевной скоро и грубость да злоба подоспели. И сделалось на светлой Вятушке темно, холодно, будто солнышко закатилось.
     В эту саму лютую пору и появился в наших краях невесть откуда старичок неприметной - Помога. С лица обычной такой, видать, из наших, а чё говорить начнёт, в толк не возьму, будто не с пути лопочет, не по-нашему. Дивился люд, но к деду стал приглядываться. Худого никому Помога не делал и не желал, вот и полюбили его, пришлого человека (издалека, видать, пришлого).
     Так вот и стал жить сухонькой дедушка Иваныч в слободке нашей заречной. У нас на ту пору много уж брошенных домишек по деревням-то скучало. Стояли понуро остатний свой век, окнами в землю врастая да былое времечко поминая на зорьке уходящей. Глухомань, одним словом.
     Вятушка-то наша - сторонка лесная, глубоко под сердцем России-матушки упрятана. Где-то в ней тоскуют о своих жильцах-кормильцах, о бывшей добротной да справной жизни поля Кочегарские. Высоченные тополя росли вдоль всей деревни. Сколько им было, поди лет двести, а то и поболе.
     Как вымерла деревенька Кочегары (мой-то дед родный последний из нее ушёл, не по своей воле - ранами боёв в Отечественную да годиками), так тополя те в кучу сгребли тракторами на серёдку поля. Высится, поди, и таперича ещё горе-горемычное мест родных да щемит сердца наезжающих потомков, в ком ещё память сердца дышит.
     От тех ли тополей или бери куда выше, но  пришёл под Вятку дед Помога. Лапотцы на ту пору ужо не носили. Так вот не в лапотцах и пришёл. Нашлась ему избушка-складушка, со дня на день вот-вот и сложится по брёвнышку. А Помоге деду в аккурат. Печку изладил, белилами обласкал, натопил жарко. Тепло в избе, сухо. Так и стал жить.
     И пошёл Помога к людям, видать, за тем и приходил. Уменье у него редкое было: о чём подумает, в сей миг там и очутится. Стал он среди люда вятского ходить да примечать, о чём люди бахорят, чем, значит, дышат. И видели старичка во многих местах: то в школу к робятам заглянет, то к купчишкам наведается, а то и в богатых лавках среди народа пройдётся.
     И странно дело - нигде деду запрета не было. Где увидит, что помощь его нужна - чем может, тем и поможет: то словом добрым, то советом, то улыбкой простой, а то и копеечкой. Копеечка-то у старика водилась, трудовая, руками заскорузлыми заработанная.
     Мастеровой был дед: шкатулочки из дерева вырезал (умением этим наши вятские от веку славились). И так он их с любовью изготовлял, что каждая будто улыбалась ему и силы придавала всякому, кто в руки ее брал.
     Прознали о поделках Помоги в слободе, стали к деду захаживать и шкатулки покупать. Кто копеечку какую даст, а кто еды принесёт. Так и прижился в слободе старичок безответной. И стали люди к нему тянуться, кто в гости к себе позовёт, а кто и сам в его убогую избушку заглянет с угощением да малых деток своих приведет душе поучиться.
     Дети шибко полюбили Помогу. Потому как тепло от него шло, от слов его спокойных да глаз ласковых. Странный он был, чем-то сильно отличался от всех в округе. Не взгрызнётся никогда, всем улыбается, живёт спроста, а словами - так светится весь. И коли видит в ком нужду какую, сам первый помощь свою и предлагает, не дожидается, покуда его попросят о чём.
     Слух по Вятке прошёл о чудесном поселенце за рекой, о чудных делах его, о сердце, милостью согретом. Стала Вятка оживать, будто оттаивать, отходить душой от долгих суровых холодов.
     Как-то прознали о Помоге киношники, поехали в слободку, в избушку-складушку, кино про безответного деда сымать хотят. Стучали-стучали, нет ответа. Не показался им старичок. Другой раз приехали с Вятки писаки. Книжицу, видать, о нём затеяли али ещё чё, кто ж их знат. Тока опеть напрасно стучали. И им не показался. Дверь бадогом подпёрта, печка не дымится. Не солоно хлебавши восвояси вернулись.
     А дедушка тот и по сю пору, бают бабы, ходит среди нас, только не всякому открывается. Всё может быть на Божьем свете, в ком нужду видит Помога, к тому и спешит с добром да любовью, открытое-то сердце и исцеляет.
     Я сама его не видала, но знавала много народу нашего, вятского, кого дед Помога от стужи лютой сердечной спас.

27.12.2021