Лялька всякий раз, когда я наезжал до Одессы, строила из меня мужика. В тот раз она вышла на максимум.
Некогда, при муже ещё, заперли они громадный телевизор на шкаф.
– Это бельмо пятый год пялится мне на подушку!
Шкаф с привидением в спаленке!
Тащи его вниз и давай уже отвезём до сестры.
– Лялька, выдай мне табурет. – Сообразил я, что с паркета мне не достать.
Мебель, где мне привалил этот бизнес, массивная и впритык.
Табуреты же за тремя дверями. На кухне.
А Лялька, в аккурат, посерёдке. В гостиной.
– Стул подойдёт? – оторвала она взгляд от кроссворда.
Стул был утончённый, но мягкий. Словно из гостиной известной литературной мадам.
Но в уравнении, где производные – лишь безопасность и стиль, очевидного решения нет.
И стоило мне оторвать от плоскости шкафа тот ящик, как тут же подо мной надломилось.
Стул в дребезги.
Тело с негабаритной нагрузкой - в полёте.
Внизу частоколы мебельных штучек и ножек.
И наивная мольба на удачу – вместиться бы в ту щель.
И пожить!
Ляля у нас в терапевтах. Учуяв этот трагический треск, забросила все эти штучки и понеслась. А там уже занавес – тело в самом низу и без признаков. Но в обнимку со всем, что в остатке.
Доктор плеснула с графинчика и стащила с живота телевизор. Тело счастливо вздохнуло и отозвалось благодарной гримасой.
Ляля усекла ту гримасу, чуть погрустила за стул, и немедля определилась с диагнозом: «Понятно, шо здесь сотрясение!
- Но телевизор же мог и взорваться…
Надо же, шо б так повезло!»