Эта история о самой глупой, о самой нелепой любви. Неуклюжей. Неловкой. Тяжёлой, обременительной, как болезнь. Неизлечимой. И ничего на свете нет бессмысленнее такой любви. Но и дороже неё на свете ничего нет.
Старик (по его внешности можно судить, он француз), прибыл в Израиль. Ведь в Израили лучшее лечение онкологии. Здесь он и встретит своего... Кого? Сына? Брата? Реципиента? Это останется неизвестным (да это и неважно), просто он найдёт друга, лучшего друга и навестит его. И больше никогда не оставит. Ни в горе, ни в радости, ни в покое.
Загадочный старик будет спонсировать лечения умирающего. Тс-с-с... Только тише! Пожилой француз запретил произносить это слово. Так что чок-чок зубы на крючок, а язык на палочку. Следите за своим языком. Нет? Тогда старик придёт к вам, и вы ничто не сможете ему возразить. Бешеные (такими бывают только голодные лисы или глаза, расширенные от боли и ужаса) деньги Он станет выкидывать на химиотерапию, на лучевую терапию, на питание и классифицированный уход, на содержание и пребывание в лучшем хосписе (тс-с-с... Только тише! Пожилой француз запретил произносить это слово. Так что чок-чок зубы на крючок, а язык на палочку. Следите за своим языком. Нет? Я вас предупреждал), то есть, больнице. На ветер. Тс-с-с... Только тише! Пожилой француз живёт Надеждой и наполняет смыслом каждую минуту продлённого им существования больного. Что поделать, если наш француз слеповат?
***
Я приходил к тебе, и мы разговаривали, ворочали тяжёлыми, разбухшими, как страницы от времени, непослушными, как капризные дети, языками. Я говорил, что нужно надеяться. Я говорил, что Надежда никогда не умирает. Я говорил, что с Надежды нужно брать пример. Мы открывали окна и смотрели на пепельно-розовые облака. Мы наблюдали розово-пепельные облака. Ты — курил. А я — пассивно наблюдал. Пассивно курил. Мы так много курили, что пепельные облака дыма стали пепельно-розовыми, а потом и розово-пепельными от твоих кровавых слюней. Я бы хотел, чтобы ты бросил курить. Я бы хотел, чтобы ты бросил мне вызов. И ты бросишь мне вызов, вот только я тебя никогда не брошу. Твои волосы уже стали осыпаться, как хвоя у вечнозелёных деревьев, мой вечно молодой и вечно пьяный хозяин. Когда я тебя выбрал, восхищался твоими чёрными длинными локонами, и вот они падают, как осенние жухлые листья.
***
Поставить бы Рак раком и выебать, но сухой лысый старик с отяжелевшим от разбухших, как страницы от времени, лимфоузлов кадыком не может этого. На серой тяжёлой двери вопит жёлтый, как звезда Давида, треугольник «Радиация»!
***
Меня облучали, меня выгоняли, меня ненавидели. Убивали. Я ощущал к себе ненависть твоих родителей каждой клеточкой своего существа. Казалось, будь у них такая сверхспособность — облучать, они бы меня облучили. А я дал себе слово своим непослушным языком — ты не умрёшь от онкологии. И терпел.
Сегодня люди в белых халатах принесли чёрно-синие фотографии.
***
Полупрозрачный сухой урот просил людей в белом показать ему те и смотрел их на свет. Он гладил их рукой, губами осторожно трогал...
На чёрно-синих фотоснимках Он узнал себя.
Рак Корня Языка вышел из мавзолея, служившего его хозяину палатой, поплёлся медленной шаткой походкой. Ему казалось, что бежал. Он умел целовать по-французски. Он не умел уходить по-английски. Он прогрессировал. Он был уже в четвёртой стадии. Он не мог покинуть друга. Он покупал смерть. Он сам за неё платил. Он убивал себя. Нет. Он убивал их вместе. Шансы редели, как волосы друга. Больнее лучевой, больнее химио страдания друга впивались в его каждую клеточку...
***
— Эта ложечка за...
Рак Корня Языка хотел накормить своего Хозяина. Но его Хозяин разучился глотать. Нет, его больше не рвало. Он только выталкивал «ложечку за» обратно. Рак Корня Языка не хотел видеть своего хозяина с зондом. Лучше он убьёт друга сам.
Рак Корня Языка положил сухую, как пожухлый лист, руку на разворочанный лимфоузлами кадык Хозяина. Сдавил. Язык (большой собачий) вывалился из пасти Рака Корня Языка. Язык Рака Корня Языка (тонкий змеиный) проник в измученный рот (и пепельные облака стали кровавыми от заката).
Бешеные (такими бывают только голодные лисы или деньги, кинутые на ветер) родные глаза превратились в две монеты, на которые жизнь не купишь. Потом монеты закатились куда-то под, закатились, как два воспалённых солнца, и закрылись. Спокойно. Если Рак Корня Языка целовал, целовал по-французски.
***
Шёл ещё один неисчисляемый год Вечности. Шёл суд. Он шёл, как пепельно-розовые облака (когда те ещё не стали кровавыми), над пожилым французом. На облаках сидел Бог:
— Рак Корня Языка! Вы имеете право приходить только к стареющим людям. Почему Вы выбрали молодого человека?
— Его... волосы... — Заворочал француз тяжёлым, как преступление, языком.
— И поэтому Вы решили его убить?
— Нет! — Раку Корня Языка показалось, он закричал, но вслух лишь просипел. — Он курил много, — забулькало где-то в гортани. — Много курил. Я хотел... Чтоб он бросил. — Немного задохнулся Рак.
— Почему же тогда Вы обернулись французом и стали им платить за своё убийство?
— Я. Его. Полюбил.
— Что? Что значит «полюбил»? Рак — это опухоль, злокачественное образование, сумма клеток! Что это значит «полюбил»?!
— Как ангела.
— За грехи надо платить. За каждую монету Вам придётся заплатить.
Рак Корня Языка! Вы проговариваетесь к расстрелу!
Выпустить в Рака Корня Языка очередь!
Очередь выпустили.
И тысячи, и тысячи свинцовых, как пули, монеток тыкались, кололись в грудь Рака Корня Языка.
И Суд вынес приговор:
— Рак Корня Языка, Вы будете быстро метостазировать. Когда Вы будете вступать в четвёртую стадию, Вас уже никто не сможет убить. Вы неизлечимы, Рак Корня Языка. Вы похороните каждого, кого полюбите, если полюбите. Ваше последнее слово!
— Мы друг с другом случились. Я приходил к нему, и мы разговаривали, ворочали тяжёлыми, разбухшими, как страницы от времени, непослушными, как капризные дети, языками. Я говорил, что нужно надеяться. Я говорил, что Надежда никогда не умирает. Я говорил, что с Надежды нужно брать пример. И мой ангел бросил курить. И мы целовались. Целовались по-французски. Это было самое счастливое время. — Сказал Рак Корня Языка совершенно отчётливо.