1.Свитки многовековой давности
Эти истории о насмешнике, балагуре, остроумном философе по имени Ходжа Насреддин можно пересказывать бесконечно.
Не претендуя на авторство, не добавляя ни единого слова, я постараюсь поведать о них в той последовательности, в какой долгими зимними вечерами за пиалой душистого чая излагал их мой старинный друг Исфандияр.
Сам он восторгался ими, внимая любимому деду. Тот, в свою очередь, слышал пересказы о Ходже от целого сонма досточтимых предков.
К сожалению, ушедших в райские кущи.
В семье из уст в уста передавалось, что один из его возможных предков, поэт Рашиди, якобы имел отношение к появлению на свет Божий весёлых и мудрых историй о возмутителе спокойствия.
Я позволил себе не поверить ему.
В ответ друг сразил меня поразительной историей, запечатлённой в древних свитках, найденных не так давно на раскопках развалин старого медресе в благословенной Бухаре, где когда-то Ходжа Насреддин встретил ненаглядную Гульджан, и которой без остатка посвятил всю свою жизнь.
— Имеющий уши – да услышит. — Величаво произнёс Исфандияр. — Когда захудалый поэт того времени Амаком Бухарский на сборище поэтов заявил с усмешкой, что стихам Рашиди не хватает соли, тот с изысканным поклоном ответил:
«Ты говоришь – в моих стихах нет соли.
Ну что ж, я соглашусь с тобой, изволь!
Мои стихи душистый мёд и сахар,
А к этому не требуется соль.
Твои же – баклажан, фасоль и репа.
Без соли пресны репа и фасоль».
— Как ты догадываешься, — снисходительно завершил рассказ мой друг, — его ответ был встречен язвительным хохотом собравшихся сочинителей. Амаком был посрамлён и скоренько покинул дружеский круг.
Мне, правда, показалось, что сборище поэтов в замкнутом пространстве трудно назвать дружеским кругом. Ибо каждый из них в отдельности считал себя светочем, а остальных – букашками, карабкающимися к вершине поэтического олимпа. Примеров тому несть числа.
Но я воздержался от пришедшего на ум тонкого замечания. Вряд ли бы Исфандияр оценил его по достоинству.
И поспешил заверить, что его история глубоко проникла в моё сердце.
— Вот ещё что, старинный друг, — не обратив никакого внимания на моё вычурное заявление,— когда будешь пытаться сделать из моих россказней удобоваримое чтиво для почитателей Насреддина, не особо щеголяй восточной вязью выражений и слов. Постарайся любознательным читателям давать тут же доступный перевод. Ну что так смотришь на меня? Ты-то прожил в Средней Азии не один десяток лет и знаешь, что означает на узбекском языке, к примеру, слово дувал.
— Забор, изгородь! — воскликнул я, радуясь, что не забыл язык земли, где был произведён на свет.
— Вот и действуй в этом духе.
— Слушаю и повинуюсь, — я почтительно прижал руки к сердцу.
Исфандияр ответил тем же.
Так что, любознательный читатель, повесь свои уши на гвоздь внимания.
Я приступаю к повествованию с учётом всех замечаний досточтимого Исфандияра.