***
Как много смерти, да и мы не живы
один другому. В странных деревнях
на место похороненных сажали
тряпичных кукол с нарисованным лицом,
как можно ближе сходных с человеком.
Их одевали в вещи мёртвых, набивали
вещами мёртвых, выставляли у окна
с утра, а к вечеру в кровати укрывали
одним с собой прозрачным одеялом,
чтоб звёздный свет, сочащийся в окно,
касался куклы так же, как не куклы.
Не куклы уходили. Куклы, куклы
друг друга шили рваным грубым швом,
и набивали, зренья не имея,
всем, что под ватные ладони попадалось.
Смешение тряпья в телах тряпичных
породу уравняло, и с тех пор
в деревне — ни убавить, ни прибавить —
все жили счастливо — читай, спокойно.
Но знаешь, иногда в ночи беззвёздной
забытые до времени булавки
во мне вращаются, и капли красной краски
текут по снежно-белому белью.
И рифма вспоминается "люблю".
И я её зашитым ртом пою.