— Безупречная укладчица сахара и чашек, как бы тебя кольнуть, заставить чуть-чуть смутиться, в чем-то нарушить свое совершенство? А ведь ты не такая, я-то знаю, что ты не такая, что все эти штуки — зеленый цвет и третья полка — вроде математически рассчитанной защиты твоего одиночества, нечто такое, что мужчина смел бы одним взмахом руки, даже о том не ведая, между двумя поцелуями и прожигающей ковер сигаретой. Хуан.
Я-то ей этого никогда не скажу, — что его имя для меня как иные духи, которые и влекут, и отталкивают, как искушение погладить спинку золотистой лягушки, зная, что пальцы ощутят что-то противно клейкое. Как сказать об этом кому бы то ни было, даже если тебе никогда не узнать, что звук твоего имени, твой образ в чужом сознании меня обнажает и ранит, бросает мне в лицо меня самое с тем абсолютным бесстыдством, которое ни в зеркалах, ни в любовных объятиях, ни в беспощадной рефлексии никогда не бывает столь жестоким; а ведь я по-своему люблю тебя, и в этой любви твой приговор, она делает тебя моим обличителем, который, именно потому, что любит меня и любим, меня обнажает, разоблачает, показывает мне, какова я на самом деле, — да, меня томит страх, но я никогда об этом не скажу, я превращаю свой страх в силу, помогающую мне жить так, как я живу.
Бедный Хуан, далекий, горький друг, все это могло бы каким-то образом быть для него, окажись он здесь, у кровати, в темноте, в который раз ожидая ответа, теперь звучавшего слишком поздно и ни для кого.
Хулио Кортасар, «62. Модель для сборки»
***
Наши уста вроде стройных песочных часов
с тонкою струйкой безмолвного праздного времени,
тело — долина коралловых островов,
«сильванера», звезд, шафрана и вечной зелени.
Мягкохолмистый рельеф, духота и миндаль,
одеколон / прости, повернись / тень рентгена,
трубка, туман усталости и рояль /
два утомленных тела / ночная пена.
Чувства — конструктор; возьми, вот еще деталь —
брошь с василиском и площадь с трамваями, Вена —
слой ассоциаций, хтоническая печаль,
две комбинации из химерической сферы.
Че, обменяйся метафорами и снами,
теплой постелью, абстракцией чистоты,
девственной песней о первой любви, голосами
лютни и клавесина. Сгорают мосты,
площадь с трамваями, тень твоя вдоль канала,
город — любовь, возникшая из пустоты:
в нем я насвистывал танго под запах сандала,
в нем ты хоронила меня, не страшась наготы,
в нем мы сплетались лианами и обвивались
пальцами / руки – тарантулы из тафты /
тело рождалось заново. Постоялец
этого города вновь рисовал холсты
в воображении: Элен — дыхание мрамора,
слишком холодная, но идеальная,
с нордическим взглядом статуи императора,
страждущая и ждущая острия.
Сусальное золото, свидетель моих бессонниц
в романском пейзаже Сены, прости меня
неистовой пассакалией, плачем звонниц
за сумму чужих поступков, создавших мя.
Вот ясли и агнец, грехи омывающий кровью,
Сочельник в вертепе гомона Polidor,
смычок, точно ангельский, смазанный канифолью,
пронзает насквозь мое сердце как матадор…
Гало тишины, дыра в молчаливом пространстве:
пластинка со струнным трио остановилась,
и око господне закрылось. Прошу, останься,
среди d;j; vu последняя неповторимость.
Молчание — тоже предательство. Фокус слова —
алхимия, превосходящая alleluia.
Мой город был пястью блаженства, слюдой медовой
с коньячною горечью привкуса поцелуя.
Не увязай в теплой топи из слов и слез,
брось эту куклу, разбитую на две части,
в блуждании по улицам под моросящий дождь
нет радости, нет ничего — только смерть и напасти.
Видения, спайки из слов в глубине естества,
дым ресторанов, унылые лица друзей
и сотни зеркал, где ты в канун Рождества
жива, и улыбка твоя для меня из частей
модели для сборки веселых самоубийц.
Стою в нашем городе по пояс в твоей крови
среди проплывающих мимо сердец-гробниц.
Бедный Хуан, он не сможет тебя найти.
5 января 2022 года