Картина бельгийского художника-сюрреалиста Рене Магритта (холст, масло) была создана в 1937 году, когда автор жил и работал в Париже.
Картина построена на одном приёме остранения, характерном как для Магритта, так и для некоторых других сюрреалистов: берётся реалистически выписанный кусок действительности, в котором центральный элемент фантастически заменён на какой-либо другой. В данном случае перед нами en face изображен сидящий на дюнах путник – или, согласно заглавию картины, Терапевт – в шляпе и в красном плаще, с тростью в правой руке и туго набитым вещевым мешком в левой.
Главная же странность и стержневой элемент работы заключается в том, что вместо туловища и лица терапевта из-под распахнутых пол плаща виднеется большая полутёмная клетка с двумя белыми голубями, один из которых уцепился за прутья внутри клетки, а другой сидит на площадке снаружи.
При попытке дать смысловую интерпретацию творчеству Магритта вообще и этой картине в частности мы сталкиваемся с двумя основными проблемами.
Во-первых, Рене Магритт обычно высмеивал и оспаривал любые попытки исчерпывающе объяснить его творчество, что не мешало ему при случае комментировать свой художественный метод, отдельные картины и их названия, которые почти всегда связаны с изображением лишь суггестивно и в ряде случаев вообще были придуманы друзьями художника.
Как ни парадоксально, в автокомментариях Магритт настаивает на том, что его картины являются плодом мысли и показывают загадку вещей, т. е. не должны сводится к символам или видеться, как проявления помешательства. Большинство сюрреалистов – художников и поэтов – ко второй половине 1930х изрядно увлеклось автоматическим письмом, психоанализом и тому подобными взываниями к бессознательному, тогда как Магритт этот путь решительно отвергал. Поэтому его произведения могут шокировать неподготовленного зрителя, однако в сравнении, например, с некоторыми «фрейдистскими» работами Сальвадора Дали, смотрятся мягко и умеренно: детали, хотя и взятые в странных сочетания, выписаны ясно и не выворочены; если у Дали пейзажи часто пустынны, как в кошмарном сне, то Магритт ненавязчиво окружает персонажа живой природой: желтизной травы и песка, синевой моря и неба.
Что же касается «замены» составляющей художественное ядро произведений Магритта, то ей тоже можно найти обоснование (в каждом случае – своё), отнюдь не углубляясь в психоаналитические дебри. Между заменяемым и заменявшим обьектом в картинах всегда прослеживается соотносимость; Магритт рассказывал, что впервые додумался до этого приёма, когда однажды ночью взглянул на клетку с птицей, и в сумерках ему на миг показалось, будто птица превратилась в яйцо.
В картине «Терапевт» клетка с двумя голубями может заменять торс и лицо персонажа по ряду признаков:
1) внешнее подобие клетки для птиц и грудной клетки, которое не во всех языках подкреплено метонимией, однако более-менее очевидно для все: ведь как в груди, так и в клетке за мёртвым (железными или костяными) каркасом бьётся жизнь – птицы или сердца. Так, в год создания «Терапевта», квебекский поэт Гектор де Сен-Дени Гарно независимо от Магритта пишет:
Я птичья клетка,
Костяная клетка
С птицей внутри.
2) в различных культурах белый голубь символизирует чистое духовное начало: мир, благодать, живущую в сердце душу человека, Святого Духа. Наличие таких голубей внутри Терапевта – весомый довод не считать данного персонажа страшным или обезличенным, т. к. лицо человека традиционно воспринимается в первую очередь, как место, где отражается жизнь человеческой души. И если эту жизнь мы у Терапевта можем наблюдать напрямую, то функционально лицо у него как бы есть.
В таком случае второй голубь, умиротворённо сидящий на дощечке снаружи клетки олицетворяет душу пришедшего к Терапевту пациента.
Вторая трудность, с которой мы сталкиваемся при интерпретации живописи Магритта, является одновременно ключом к более глубокому её пониманию. Дело в том, что большинство картин мастера имеют множество копий с вариациями, так что подчас трудно сказать, какое именно полотно считать оригиналом. В этом плане отношение Магритта к творчеству несколько пересекается с символистской, однако заходит ещё дальше: если Моне пишет, например, любимый пруд в разные времена суток и года, то Магритт поступает подобным образом с идеями собственного внутреннего мира.
Сличая различные варианты «Терапевта», можно выделить в этой работе главное т второстепенное, а также выявить то, что в наиболее известной нам копии отходит на второй план.
Во всех вариантах сохраняются общие пропорции изображения, одежда, спокойная, сидячая поза персонажа. От изображения к изображению незначительно меняется задний фон и драпировка плащом, трость иногда «переезжает» из правой руки в левую и т. д. Из общего ряда выделяются некоторые более радикальные вариации, где тело Терапевту заменяет не клетка, а кусок ясного голубого неба не фоне окружающего фигуру ночного горизонта или белая доска, на которой в виде силуэтов отпечатаны излюбленные символы Магритта, повторяющиеся во многих его работах: ключ, птица, кубок, трубка.
Наиболее радикальная из таких вариаций относится к 1947 году – то есть, отстоит от основного цикла на 10 лет, что показывает важность запечатляемого образа для художника. На ней на заднем плане вместо пустого горизонта видны белые конические башни какого-то фантастического города, а персонаж вместо чемодана держит в левой руке богато разукрашенный кубок и переименован в Освободителя (« Lib;rateur»). Перемена названия здесь – своего рода кредо Магритта, который говорил, что его творчество предназначено для ума, «освобождённого от маниакального желания давать предметам утилитарный смысл». Кроме того, об Освободителе его «отец» замечал, что тот «живёт в стране, чья логика не ведёт к безумию».
Можно предположить, что в картине 1947 года Терапевт - по-прежнему представая перед нами в сидячем положении! – наконец возвращается из путешествия домой, откладывает багаж, приглашает зрителя отпраздновать это событие, сполна раскрывая освободительный смысл своей профессии. На изначальное присутствие этого смысла может указывать в т. ч. такая деталь, как ярко-красный цвет плаща у Терапевта. Прежде всего, красный – традиционный цвет театрального занавеса, цвет, открывающий нам некое зрелище, в данном случае: клетку с голубями, доску с пиктограммами или ясное небо… Но кроме того красный плащ, багряница – это традиционный атрибут царя, в христианстве ассоциируется со спасительным для нас мученичеством Христа и Его угодников:
«Надели на Него багряницу и, сплетши венец из терна, возложили Ему на голову и дали в правую руку трость; и, становясь пред Ним на колени, насмехались над Ним, говоря: радуйся, Царь Иудейский!»
(Евангелие от Матфея, глава 27)
Наконец, примечателен фотографический вариант композиции: терапевта здесь изображает сам Магритт, спрятав тело и голову за мольбертом, накрывшись сверху тканью, шляпой и выставив наружу руки и ноги. В этом художественном жесте – ещё один аргумент, против инкриминируемого художнику «обезличивания». Ведь сам творец, даже частично спрятавшись, всё же присутствует в своём произведении – причём даже более ярко, чем если бы мы видели его повседневный физический облик.
И в заключение ещё несколько слов о названии картины: не надо в спешке мысленно громоздить перед словом «терапевт» второй корень «психо»! При всём внешне сходном жесте отстранения методы Магритта проивоположны психотерапевтическим: психотерапевт отстраняется, чтобы заглянуть в душу пациента, отыскивая в ней болезнь и лекарство, а Магритт и его герой – чтобы распахнуть перед читателем свою душу и подать лекарство из неё. Недаром отец-основатель сюрреализма Андре Бретон называл Магритта поэтом от живописи.
Поэтому и мне, как поэту, эта картина дорога.