DER PRIVATE UNGL;CKSFALL
Das PAUL BLOMERT-
ЛИЧНЫЙ НЕСЧАСТНЫЙ СЛУЧАЙ
ПАУЛЯ БЛОМЕРТА,
Он произошёл в почтенном католическом епископском городе Мюнстере. Участвовали в нём такие видные личности, как бывший старший прокурор, главврач большой больницы и большое количество известных и влиятельных членов обособленного аэроклуба, - короче говоря, избранное общество Мюнстера.
Пятница, 25 августа 1961 года. В один час сорок пять минут в кабинет прокурора земельного суда на площади Гинденбурга сорокатрёхлетний адвокат Пауль Бломерт снял свою чёрную мантию. Он одел свой светлый нейлоновый плащ , ибо на улице падали первые капли грозового дождя. При одевании Бломерт дружественно болтал с несколькими коллегами-защитниками, которые были в кабинете, осведомлялся, когда после обеда состоится назначенный гражданский процесс, и точно без десяти два покинул кабинет. Бломерт шёл на обед в свою квартиру, находящийся напротив земельного суда. Дом №22 на площади Гинденбурга, в котором, кроме его четырёхкомнатной квартиры, находилась и его приёмная, он купил несколько месяцев раньше. Бломерт никоим образом не был из дома зажиточных. Он происходил из вестфальской ремесленной семьи, и был седьмым ребёнком в той, имеющей в итоге одиннадцать детей. Как единственный из семьи он посещал гимназию, и после этого мог изучать юриспруденцию. Понятливостью, а ещё больше упорством он, в конце концов, добился высоты. Уже десять лет он теперь с обербургомистром города Мюнстера Буссо Пейсом занимался адвокатской практикой; загруженный политической и обербургомистерскими делами Пейс действовал больше как вывеска, в тоже время Бломерт заканчивал адвокатскую работу по большей части вплоть до глубокой ночи. Он был женат на бывшей машинистке-стенографистке своей конторы, которая была моложе его на шесть лет, такой красивой, как и честолюбивой, женщине. От брака произошло трое детей. Жену Урзулу Бломерт особенно волновала общественная карьера своего мужа. Она позаботилась о том, чтобы Пауль вступил в обособленный аэроклуб, она добилась, чтобы он был выбран президентом клуба, она располагала дружбой богатейших и влиятельных членов. Извне Бломерт считалась одной из знаменитейших семей города. В аэроклубе; правда, за спиной Пауля Бломерта рассказывали различные толки и деликатные истории, шушукались, что жизнерадостная, неудовлетворённая Урсула Бломерт своей несколько неповоротливостью основательно обманывала мужа, занятого лишь своей профессией. Рассказывали, что она с большим торговцем стали Густавом Краббе, у которого щедрая жена Хелена, и торговцем медицинского оборудования доктором Фрайбергом установила четырёхсторонние связи.
Ещё были слухи, и до сих пор никто не замечал по Паулю Бломерту, или совершенно ничего не слышали, что он зал об этом, что он, может быть, поэтому носился с мыслями покончить с собой. Особенно в этот предобеденный день 25 августа 1961 года он ни в коем случае не произвёл впечатления о жизненной усталости, как заявили позже под присягой четверо его коллег-защитников. Но вскоре после четырнадцати часов в квартире на площади Гиндербурга, 22 прогремели три выстрела, которые оборвали жизнь прокурора Пауля Бломерта. Персонал конторы в адвокатской приёмной на первом этаже слышал выстрелы, и позднее служащие уголовной полиции в углу спальной комнаты квартиры нашли три гильзы..
Это, разумеется, единственное объективное основание, никого не приведшее в сомнение в случае с Бломертом. Кто произвёл выстрелы, почему стреляли, и стреляли ли, чтобы замять, что Пауль Бломерт отравлен, или же убит – выяснение всех этих вопросов мешали мюнстерскому правосудию и административным учреждениям со скандальным упорством. Способами, которые ни один автор романов-детективов не отважиться выдумать, наложили покрывало на действительное происшествие, и каждый, кто до сих пор брался сорвать это покрывало, был изгнан из службы, лишался звания и привлекался к суду. В наихудшем случае предписывали направление в дом умалишённых. О смерти Пауля Бломерта мюнстерское начальство выдвинуло положение, которое не могло быть изменено и обосновано на нижеследующих доказательств.
Высказывание вдовы Урсулы Бломерт: «Мой муж Пауль пришёл 25 августа 1961 года где-то без пяти минут два часа в квартиру на обед. Дети уже пообедали и были в своей комнате. Стол был накрыт и еда была принесена, когда мой муж вошёл в комнату для еды. Я сразу по нему заметила, что он был очень взволнован внутренне, и нечто что-то важное, что касалось меня, имел на сердце. Только что он взял себе кусок, и снова отложил нож и вилку, и поведал мне, что Пейс, его компаньон по адвокатской практике, поставил ему ультиматум. Он должен подать на развод, если это не произойдёт, он должен уйти из адвокатской практике. Дальнейшая совместная работа была бы невозможной, пока в городе ходят слухи, что я, нарушая супружеские отношения, развлекаюсь с Густавом Краббе. Я сказала на это своему мужу, что о разводе со мной не может быть и речи. Кроме того, это невозможно принимать такое решение опрометью. На такое нужно время. Я его затем убеждала расстаться с Пейсом. У тебя самого достаточно мужества открыть собственную практику. После этого мой муж неожиданно встал из-за стола и сказал мне глухо: «Прощай. Тогда впредь о детях будешь заботиться ты», - и пошёл в ближайшую спальню. Я не представляла, что всё это дальше окончится трагически, однако была очень раздосована по поводу этого, и начала убирать посуду со стола. Аппетит у меня к еде прошёл. Когда я была в кухне, как услышала два выстрела. Когда я после этого поставила тарелки на кухонный стол, которые я держала в руках, хлопнул третий выстрел. Я побежала назад в обеденную комнату, а оттуда в спальню. Мой муж лежал мёртвый у кровати на ковровой дорожке. На дорожке он лежал на спине, лицо его было повернуто в угол комнаты. Его глаза были закрыты. Под его головой растекалось по дорожке красное пятно. В руке он держал своё охотничье ружьё. Но я заметила, что он ещё жив. Он хрипел и выдавливал другие звуки себя, которые мне отчётливо подсказывали, что он только без сознания, и не мёртв. Как госпожа Бломерт в дальнейшем сообщила, она пошла к телефону и попыталась домашнему врачу профессору Коху, квартира которого рядом, а после этого в больницу. По её изложению эти хлопоты остались безуспешными. Она не смогла дозвониться до профессора Коха.
В противоположность этому, профессор Кох после года смерти Пауля Бломерта уверял, – раньше его об этом никто не спрашивал, – 25 августа 1961 года в то сомнительное время ему можно было дозвониться в больницу. Но госпожа Бломерт при нём об этом не сообщила.
После своей мнимой попытке тотчас получить врачебную помощь, госпожа Бломерт не подумала вызвать пожарную команду, скорую помощь или полицию; она также не позвала на помощь никого из работающих конторских служащих в адвокатской конторе, а попросила по телефону семью Краббе прийти до неё. Постоянно занятый торговец сталью Густав Краббе в этот обеденный час был действительно дома и, спустя несколько минут, появился в квартире адвоката; его дом находился только лишь на расстоянии трёхсот метров. Он даже пришёл со своей женой, которая работала врачом. Врач Гелена Крабе , каким-то странным образом, не позаботилась о тяжелораненым Пауля Бломерте, а позвонила хорошо знакомому главному врачу госпиталя «Клеменс». Доктор наук Тивизина, также авторитетный член аэроклуба города Мюнстера, был готов тотчас прийти.
Во время этого телефонного разговора на медицинские темы, полностью несведущий торговец сталью Густав Крабе заботился о Бломерте. Он пошёл в спальню и посмотрел, жив ли ещё раненый. Это он мог – позднее громко заявить, но сначала установили, после того, как он забрал охотничье ружьё, защитник держал ег в своих руках. Эта кажущая второстепенное замечание имело то значение, когда узнали, что на ружье криминальная полиция нашла только отпечатки пальцев Густава Краббе. Для мюнстерской полиции и учреждений правосудия это, разумеется, было без значения, ибо об этом сказал сам Густав Крабе, что он сам вынимал ружьё из рук Бломерта, чтобы послушать билось ли сердце у адвоката.
Пауль Бломерт был ещё жив- это также подтвердил, вызванный главврач, доктор медицинских наук Тивизина. Несмотря на то, что Тивизина уже по телефону отсвоего коллеги доктора Гелены Краббе , что Бломерт ещё живой, ему не пришла в голову мысль, что нужно взять с собой «Скорую помощь», чтобы суметь отвезти тяжелораненого в больницу. Таким образом, он был вынужден вести дальнейший телефонный разговор о «скорой помощи» и, чтобы прислали двух носильщиков. При этом главврач запутал адрес и номер дома так, что санитары со своими носилками почти десять минут ездили вокруг площади Гиндербурга, пока нашли квартиру Бломерта.
Доктор медицинских наук Тивизина позднее дал занести в протокол, что он на голове Пауля Бломерта определил два ранения: на левой щеке с малым входным отверстием и в черепе рану с выходным отверстием величиной с ладонь, сделанную жаканом . Рана в голове застреленного Пауля Бломерта, и, конечно, рана величиной с ладонь в черепе действительно имело выходное отверстие от выстрелившего охотничьего ружья должны были дать много споров и волнений, но, по меньшей мере, доктор медицинских наук Тивизина точно знал одно: Пауль Бломерт находится в величайшей опасности для жизни и его нужно срочно оперировать. Непонятно и то, почему Тивизина тотчас не смог на пожарной машине пробраться сквозь транспорт на помощь.
Теперь есть в случае с Бломертом гораздо худшее и бросающаяся в глаза бессмыслица, чем эта ошибка. Санитары госпиталя «Клеменс», несмотря на фальшивое указание адреса, прибыли всё же ещё ко времени жизни Пауля Бломерта в настоящую квартиру. Без дальнейших церемоний они уложили раненого на носилки, накрыли его с головой простынёй и снесли по лестнице вниз до «Скорой помощи». Когда, несущий за изголовье, мужчина только что открыл дверь автомобиля, его коллега сказал ему: «Остановись-ка! Я думаю, что нам совершенно больше не нужно доставлять его в больницу».
Они поставили носилки на улице, передний носильщик высоко поднял простыню и заглянул туда. Пауль Бломерт был мёртв. Его голов до сих пор ещё была направлена в небо, как будто бы Бломерт увидел нечто ужасное, беспомощно завалилась в сторону.
Доктор Тивизина был вызван из квартиры. На обочине улицы у площади Гинденбурга, усевшись на корточки у сточной канавы, он установил, что Пауль Бломерт в четырнадцать часов пятьдесят минут умер. При всём уважении к своим докторским знаниям Тивизина в этой ситуации, наверняка, ни под каким видом не смог установить одного – причину смерти. Но это, без сомнения, должно было показать вскрытие трупа. Доктор Тивизина, однако, отказался от этого и, подумав, написал в свидетельстве о смерти: «Причина смерти: - остановка сердца, отказ кровоснабжения и паралич дыхания. Вид смерти приватный: несчастный случай».
Когда санитары спросили, доставлять ли теперь мёртвого в институт судебной медицины (они знали из практики, что трупы с неустановленной причиной смерти постоянно отправляли для вскрытия в институт судебной медицины), Тивизина, к их удивлению, приказал отправить труп в свою больницу.
После того, как Пауль Бломерт был умерщвлён, тотчас наступило странное усердие всех возможных людей, которые старались изобразить его смерть как самоубийство. Чернила, которыми доктор Тивизина заполнял свидетельство о смерти, ещё не высохли, как вдруг, «чисто случайно» и, яко бы неизвестно кто вспомнил, чтобы навестить Бломерата, всплыл старший прокурор Дюме. На лестнице дома Бломерта «ничего не подозревавший» прокурор встретил медицинского коммерсанта доктора Фрайберга, четвёртый угол квадрата внебрачной любовной жизни теперешней вдовы Бломерта. Фрайберг, который, видно, был не менее наивным, чем Думе, рассказывал господину прокурору о странной встрече ещё перед входом в квартиру Бломерта с ним.с общим приятелем аэроклуба Пауля Бломерта.
«Мне Пауль совершенно не нравится. Я сегодня в первой половине дня в его приёмной разговаривал. Он сидел на своём стуле в в конторе совсем слабый, обвислый и подавленный и рассказывал мне, что он хотел бы пустить себе пулю в лоб; его жена изменяет ему и лишает его средств к существованию. Буссо Пейс из-за болтовни хотел с ним расстаться. Разве вы не знаете об этом? Я хотел раз с ним побеседовать «
На редкость на странное очевидное происшествие в этой странной истории пытались подготовить доктор Фрайберг с прокурором Дюме, о котором обои в позднейшем высказывании - ещё не имели предчувствия – было следующие. В то время, когда, уставший от жизни, вялый и угнетённый Пауль Бломерт, повесив голову, сидя в кресле своей конторы, изъявил намерение совершить своё самоубийство, он находился, как клятвенно утверждали четверо мюнстерских адвокатов, в адвокатской комнате земельного суда в хорошем настроении. Однако, кто же уже рассчитывал с тем, чтобы год спустя подробнейше расследовать смерть Пауля Бломерта и обсудить это на общественности? При этом же было всё сделано именно так, чтобы этому помешать.
Главный прокурор Дюме, которому теперь сообщили, что Пауль Бломерт был склонен к самоубийству с того утра, больше не удивился, когда услышал, что товарищ по клубу наложил на себя руки. Само собой разумеется, он согласился взять на себя обременительные полицейские и прокурорские формальности, которые неизбежны в случае самоубийства. От главного врача он получил на руки свидетельство о смерти и от вдовы Бломерт три письма усопшего. Они лежали, как утверждала супружеская чета Краббе на ночном столике, и были адресованы жене Бломерта, отцу Бломерта и напарнику Бломерта Пейсу. Письмо отцу, которому было восемьдесят один год, было следующего содержания: «Дорогой папа! Прости меня, как простил бы меня бог. Но я больше не могу. У каждого мужчины когда-то кончаются силы. Прощай! Твой Пауль».
Письмо бургомистру города главный прокурор Дюме уже не мог читать. Один новый странный участник помешал ему в этом – старший городской директор Аустерманн, который появился в квартире. Исполняющий, в известном степени, обязанности пребывющегося в то время в Италии бургомистра, взял прощальное письмо немедленно себе, а затем повёл долгий двадцати минутный срочный разговор по телефону с Буссо Пейсом, в котором он информировал его о происшедшем.
На следующий год многие гадали и спорили, почему городской директор Аустерманн появился на месте преступления. В сообщении о случае с Бломертом западноберлинская ежедневная газета «Шландадер Фольксблатт» и другие уверяли, что жена Бломерта звонила Аустерманну. Западноберлинский ежемесячный журнал «Пардон» высказался против этого. Он заявлял, что старший прокурор Дюме звонил Аустерманну и поставил его в известность о существовании прощального письма бургомистру. Старший бургомистр, напротив, возражал против обоих версий: он сказал, что он узнал о смерти Пауля Бломерта позднее, во второй половине дня в адвокатской конторе, и после этого поспешил на квартиру, чтобы выразить соболезнование вдове и узнать подробности о прискорбном происшествии. Каким способом он был на самом деле информирован – во всяком случае, старший бургомистр довольно заблаговременно был на месте преступления, чтобы убрать мнимое прощальное письмо старшему бургомистру, прежде чем оно могло попасть в нечестные руки. Указанный прокурор Дюме, как это требует закон, второй добросовестный, но не слишком способный сыщик, появился в квартире, чтобы во всех деталях составить протокол о случае самоубийства.
Очевидно, что причастные к делу Бломерта не сочли целесообразным видеть имя мэра, увековеченное в полицейском досье, поэтому письмо Буссо Пеусу пришлось исчезнуть. Отважные криминалисты использовали то, что произошло на бумаге, как рассказывал им генеральный прокурор. Они больше не осмеливались сомневаться в том, что уже расследовал сам генеральный прокурор. Они не провели никаких рутинных расследований, таких как осмотр рук всех присутствующих на предмет следов дыма, что является обычным в таких случаях. С помощью этого испытанного метода судебно-медицинской экспертизы можно было бы четко установить, кто на самом деле производил выстрелы из охотничьего ружья в квартире Бломерта, как утверждает Урсула Бломерт, или она, Густав Краббе или доктор. Это сделал Фрайберг
Оба сыщики прокурора Дюме посчитали это также полностью ненужным опросить всех в доме, слышал ли кто-нибудь из жителей выстрелы и, возможно, иные, и в связи с этим сделали стоящие наблюдения. Для этой цели они должны были только сходить на нижний этаж конторы убитого адвоката. Трое служащих, незадолго до этого, практиковались, когда раздались выстрелы в квартире Бломерта, и слышали взволнованное бегание многих личностей, ругань и, наконец, глухое падение, которое произвело на них впечатление, что, как будто бы кто-то свалился. Это было приблизительно, после двух минут упал, но сначала были выстрелы. Как говорят служащие уголовной полиции, они не видели причины для такого выяснения, хотя служащие конторы имели своё мнение, однако остерегались громко высказывать свои мысли. В конце концов, они были служащие города и хотели оставаться ими ещё долго. Только лишь, когда «личный несчастный случай» Бломерта до громкого юридического скандала, и по праву и порядку беспокойных судей их принудили к высказыванию, они должны были сделать эти чрезвычайно важные сообщения.
Но 25 августа 1961 года об этом обследуемом месте ещё мало кто знал. Служащие уголовной полиции даже не предавали этому значения, чтобы произвести осмотр мёртвого, лежащего в госпитале «Клеменс» очевидно, они не хотели удостовериться, оставили ли три выпущенные пули сзади, на его голове соответствующие раны. При этом такое освидетельствование выдали опытным криминалистам почти более, чем две дюжины свидетелей. Зачем понадобилось эти хлопоты? Старший прокурор, главный врач, вдова и три других, видевших людей, сказали, что смерть защитника была «личным несчастным случаем». Как тут могли двум маленьким сыщикам прийти другие мысли? Со спокойной совестью они поставили свои фамилии под подставленным им протоколом. Дело Бломерта для них было закончено. Они, как раз, обдумывали, заносить ли в их протокол прощальное письмо мёртвого своей супруге, своему отцу, когда старший прокурор Дюме попросил их очень дружелюбно: «Дайте мне письмо, я изготовлю из него фотокопию, а затем верну его родственникам».
Служащие были рады, ведь такая забота освобождала их. С поклоном они простились с участниками траура. Возможно, это было так, что позднее, когда было подтверждено, что прощальное письмо не принадлежало Паулю Бломерту, установи слабовидящий восьмидесяти восьми летний профессор Брюниг, эксперт по письму, который получил только копии обвинительных документов от общества адвокатов.
К тому же мёртвый Пауль Бломерт лежал нетронутый всю вторую половину дня. 25 августа 1961 года в госпитале «Клеменс» не воспользовались главной операционной комнатой. Никто до сегодняшнего дня не знает, почему это произошло. Проводи ли главный врач доктор Тивизина ещё частное вскрытие, чтобы подтвердить правильность своего показание на свидетельстве о смерти? Кто-либо манипулировал вокруг трупа, чтобы согласовать свидетельство о смерти и о состоянии трупа для ещё возможного правильного вскрытия? Шла ли догадка многих людей в Мюнстере в том направлении, это обстоятельство никто не мог доказать. Установлено, что главный врач доктор Тивизина только лишь около шестнадцати часов, следовательно, , приблизительно, два часа после смерти Бломерта звонил с госпиталя «Клеменс» директору института судебной медицины города Мюнстера и уведомил его о перевозке трупа защитника.
Доктор Кубиш совсем спокойно спросил: «На вскрытие?» «Нет, не нужно, - возразил Тивизина, - Всё выяснено. В придачу, я бы возражал против всякого вмешательства в труп, даже для научных целей. Семья мёртвого строго католическая, и с истинным влиятельным общественным местом. Она бы получила только неприятность».
Однако после того месяца, когда первые сомнения по так называемому личному несчастному делу Бломерта , были громко доведены до общественности Мюнстера руководящим старшим прокурором , бывшим военным судьёй доктором Гансом Зоммером: «Проведенное в институте судебной медицине вскрытие без сомнения подтвердило, что Пауль Бломерт застрелил сам себя».
Директор института доктор Кубиш об этом сообщил старшему прокурору Зоммеру в гамбургском «Вечернем листке».
«Сообщение прокуратуры, что, будто бы труп Бломерта был вскрыт в нашем институте – не верно. Она совершенно не подавала заявление на вскрытие. Кроме того, мне советовали воздержаться от вскрытия из-за уважения к семье. Практически институт судебной медицины использовал мёртвого только для хранения до разрешения на похороны».
Разрешение на погребение трупа последовало быстро и без многих церемоний. 26 августа 1961 года в первой половине дня, благодаря руководителю старшему прокурору Зоммеру. Это шло так быстро, даже похороны назначили на лесном кладбище Лаугайде. Они должны состояться 28 августа в одиннадцать часов.
Но до того времени произошло ещё одно событие, которое покой «в тихом смирении оплакивали дорогого мёртвого», как это называлось в извещении о смерти, грубейше помешали.
Уже вечером в день смерти произошёл сильный спор между вдовой с одной стороны и отцом и братьями усопшего – с другой стороны. Клеменс Бломерт, мастер по обивке сидений автомобиля, самый старший брат Пауля узнал от кое-каких людей, что его брат застрелился после закрытия магазин. Вдова Урсула Бломерт не нашла времени поставить в известность брата и отца об ужасном происшествии и передать последний письменный привет несмотря на то, что зять жил невдалеке, около пяти минут езды. Разумеется, брат Клеменс хотел иметь точную информацию, до подробностей совершенно неожиданного смертельного случая.
Клеменс Бломерт и его отец сначала засомневались в том, что Пауль совершил самоубийство. Они были убеждены, что правоверный католик по причине, которая тесно связана с его христианскими убеждениями, никогда не наложил бы сам на себе руки. Кроме того, они не видели основания, которое могло бы довести до такого отчаяния Пауля. И они были окончательно недоверчивы, когда Урсула Бломерт предъявила им охотничье ружьё, с которого, якобы её муж лишил себе жизни. Это было так называемое запретное ружьё, бесшумное, малокалиберное ружьё, которое используют охотники во время запрета на охоту, чтобы не напугать охраняемую дичь. Отец и брат были родом из деревни, и были, как Пауль, старые охотники. Они знали, что охотник, который имел замысел застрелить себя, не использовал бы для этого мелкокалиберное, запрещённое для охоты, ружьё. Опасность, с которой не очень сильнодействующие патроны могут причинить увечье, была в сто раз больше, чем шанс найти смерть.
Мадам Урсула Бломерт выслушала сомнения родственников своего мужа, и затем упрямо возразила.
«Однако Пауль застрелился с этого ружья. Хотите верьте в это, или не верьте! Уголовная полиция обследовала предмет, и мы ведь все видели смертельную рану на его голове.
Таким ответом вдова Бломерт побудила родственников покойного на нежелательные действия, которые доктора, полицейские и прокуратура тихо и незаметно замяли. Но братья Бломерта, снова, невзирая, ни на что, взрыли. Они требовали посмотреть мёртвого брата, чтобы иметь возможность самим убедиться в смертельном огнестрельном ранении из малокалиберного ружья.
Вдова Бломерт категорически воспротивилась согласиться на это «»оскорбление мёртвого». «Мы все с уважением относимся к намерению Пауля. Мы должны не мешать вечному покою, который он искал».
Так как без согласия ближайших родственников покойного вскрытие гроба не было достигнуто, братья Бломерта 26 августа 1961 года собрались в путь, чтобы получить служебное разрешение на вскрытие гроба. Они не нашли в Мюнстере учреждение, которое занимается этим. После этого они искали совета и помощи коллег-адвокатов, хорошо знавших усопшего. Защитники испуганно поднимали руки, они поклялись не раздувать скандал.
«Они совершенно ничего не добьются. Прокуратура разрешила выдачу трупа на похороны, не допуская никаких изменений. Или они хотят публично заверить, что правосудие оказало пособничество в преступлении? Они только бы память о умершем затянули бы в грязь. Он также был юрист».
Братьев Бломерт не заботила престиж правосудия, они не видели опасности, которая бы опозорила авторитет мёртвого. Они только лишь хотели узнать, убит ли был их брат. Они имели на то своё право, и они хотели этого добиться со служебным разрешением, или без него.
В первой половине дня 27 августа 1961 года, в день похорон появились двенадцать членов семьи Бломерт во главе с отцом в возрасте восьмидесяти один год на тихом заброшенном языческом кладбище и добились, уже благодаря многочисленной силе своей ударной группы, исключающей всякое сопротивление, доступа к покойницкой на кладбище. Тогда же они на голове мёртвого брата действительно нашли доказательство своего предположения, что Пауль был убит чужой рукой. Три больших пластыря были наклеены на лбу, на виске и на черепе. Таким образом, вынужденное последние официальное сообщение, которое свидетельствовало, что единственная пуля попала в Пауля Бломерта и оборвала его жизнь. Одна единственная пуля никоим образом не могла оставить три раны. С этого момента Бломерты были твёрдо убеждены, что их брат был убит. И от этого убеждения они никогда, ни за что не отказывались. Однако их убеждение совсем не помогло им продвинуться дальше ни на шаг. Они, прежде всего, хотели помешать тому, чтобы, назначенные в первой половине дня 28августа 1961 года, состоялись. Комиссия по расследованию убийства должна была изъять труп и произвести вскрытие, и донесение об убийстве должно быть сообщено в соответствующие органы. Но это было воскресенье, и учреждения, занимающие этими вопросами, были закрыты. И к тому же не только в Мюнстере.
В полицейском участке, куда они хотели заявить об убийстве, им отказали. Дежурному вахмистру ситуация показалась усложнённой, и он порекомендовал им немедленно на следующий день отправиться в прокуратуру.
В понедельник, 28 августа 1961 года, в восемь часов утра делегация Бломертов седела перед дверями доктора наук Зоммера, руководящего прокуратурой. В восемь часов пятнадцать минут появился Зоммер и отклонил заявление об убийстве. Он сослался на то, что донесение делается письменно и должно быть точно обосновано. И притом случай давным-давно выяснен. Когда, наконец, отец Пауля Бломерта огласил, что они сами убедились, как Пауль был разукрашен, и что ни в коем случае благодаря одной единственной пули он был убит, старший прокурор схватил уголовный кодекс и отчётливо указал старому человеку, за какие нарушение и преступление он сейчас будет наказан. Нарушение неприкосновенности жилища, осквернение могилы, беспорядок, нарушение воскресного отдыха, - перечислил он.
Похороны были назначены на одиннадцать часов У Бломерто были ещё трудности, своевременно прийти на пустынное языческое кладбище. С твёрдым намерением предотвратить похороны до тех пор, пока полиция не приступить к расследованию случая, они вошли в маленькую келью кладбища. Однако гроб не находился на площадке, ни одного человека, кроме них, в келье не было. Служащий кладбища объяснил им, что похороны Пауля Бломерта по желанию вдовы были перенесены на более короткий срок, и состоялись в пять часов тридцать минут утра.
Управление по кладбищенскому порядку Мюнстера предписывало, что похороны должны проводиться только во время работы управления кладбища между восьмью часов утра и семнадцатью часов вечера, после обеда. Кто разрешил вдове Урсуле Бломерт похоронить своего супруга в такой необыкновенный утренний час до сих пор остаётся втайне. Все попытки братьев Бломерт привлечь вдову к полицейской ответственности остались безуспешными.
В уголовном кодексе не было параграфов, по которым её действия попадали под закон. Потом они долгие месяцы добивались найти защитника, который должен был оформить им донесение по всем правилам об убийстве и заявление на извлечение трупа своего брата из могилы. В Мюнстере не нашлось ни одного защитника готового на это. Они только давали им советы: «Отступитесь от этого дела. Это стоит больших денег, беготни и неприятностей, и при этом, в конце концов, ничего не выйдет. Вы ведь не сможете снова воскресить своего брата!» Начальник канцелярии защитников, которому они торжественно обещали, что они свои имена не будут изменять, наконец, составил им текст для заявления об умышленном убийстве и ходатайствие на извлечение трупа из могилы, и потребовал за это сто пятьдесят марок в качестве пошлины за консультацию
По этому донесению пока ничего не двигалось. Прошёл 1961 год. Также прошли первые три месяца 1962 года. Бломерты ничего не слышали о местонахождении своего заявления. В начале апреля 1962 года Клеменс Бломерт со своим отцом посетили иогилу своего брата на пустынном кладбище. Они хотели обсадить могилу новым садочком; вдова Урсула, которая сейчас работала в качестве личного секретаря большого торговца сталью Густава Крабе, больше не заботилась за могилой. К своему удивлению оба Бломерта обнаружили могилу уже заново обсаженной. Со второго осмотра они обнаружили, что могильный холмик брата был переделан больше, чем требовалось для обсаждения. Садовник кладбища Лабуес, которого они спросили, сказал: «Никто из нас здесь ничего не переделывал. Вообще, это сделал не садовник. Это я вижу впервые».
Клеменс Бломерт сообщил в полицию. Один служащий полиции пришёл на кладбище и составил протокол, в котором он зафиксировал, что «при местном осмотре могилы были обнаружены следы выемки песка площадью, примерно, три квадратных метра». Заявление Бломерта осталось без результатным. Полиция Мюнстера установить, кто был ответственным за выемку песка на пустынном кладбище. Три недели спустя после своего заявления Клеменс Бломерт получил ответ, что расследование прекращено, так как не достигнуто общие мнение о розыске возможных преступников.
Восьмого августа 1962 года получил от доктора наук Зоммера, руководящего главной прокуратурой, ответ на своё заявление об убийстве и на своё ходотайствие по извлечению трупа из могилы. Оба были отрицательные. Мотировка гласила: «Прокуратура не видит повода ставить под сомнение уже установленному расследованию смерти Пауля Бломерта. Оно проводилось законно и не имеет основания для подозрения, по которому смерть Пауля Бломерта считать за наказуемый поступок».
С этим ответом Клеменс Бломерт вложил жалобу в Верховный земельный суд города Намма. 13 августа 1962 года. Верховный земельный суд отверг жалобу, как необоснованную.
В то же самое время в этот Верховный земельный суд два видных защитника города Мюнстера подали от имени своей клиентки Урсулы Бломерт оспаривающий иск по оставленному завещанию умершего Пауля Бломерта. В завещании, которое было готово за четверть года до смерти Пауля Бломерта, защитник установил, что в случае его кончины, его имущество в размере сто двадцать тысяч марок достаётся, исключительно, его троим детям при исполнении им совершеннолетии каждого в равных частях. Оспаривающий иск был при этом обоснован тем, что Пауль Бломерт не был больше в своих полных душевных силах с тех пор, когда он из-за мнимой неверности своей жены носился с намерением покончить жизнь самоубийством.
Братья Бломерт были полностью беспомощны; они не знали, как могут сломать тишину, которая окружала таинственную смерть Пауля Бломерта, и которая по невидимым причинам Вестфальского правосудия всё больше усиливалась. Они уже были к тому, чтобы капитулировать, когда однажды они неожиданно раздобыли адрес мужчины, который уже несколько раз отваживался яростно протестовать против решения правосудия федеральной республики.
Мужчину звали Гюнтер Вайганд. Был он тридцати восьми от роду, доктор наук, исполняющий обязанности защитника на общественных началах, выдержавший государственный экзамен с отличием, и жил, несмотря на высокую экономическую конъюктуру безработных в Мюнстере в меблированной комнатке. Выраженное чувство права и законности, открытый взгляд на теневую сторону и блат восхваляемой вольной демократии, может быть, новоявленный кольханский борец за справедливость, против нарушений, борющийся необычными средствами, наносило ему гнев властей. Если Вайганд брался спаривать решение суда федеральной республики, он это делал тогда отнюдь не из слепого усердия или ради честолюбия, а потому что он хотел сделать выгодное дело. За дело братьев Бломерта Вайганд взялся после того, когда он опросил триста персон, которые хорошо знали умершего и его окружение и которые играли в правосудии роль при происшествии смерти защитника. Пятьдесят девять процентов опрошенных людей представили в противовес официальному мнению, что Пауль Бломерт был убит. Когда этот результат опроса предстал, защитник на общественных началах набросился, как писала западногерманская газета «Время», со «сжатой в кулак силой пикирующего бомбардировщика» на почтенное мюнстерское «избранное общество».
И действительно, куда попадал Вайганд, он оставлял после себя ужас, разрушал запрет. Населению Мюнстера, которое было неповоротливым на хороший слух, теперь хотелось знать, что со слухами о смерти Бломерта, он приготовил званый обед. Он громко провозгласил: «Убийство!», и зашагал по дворцу правосудия на площади Гинсбурга от двери до двери, закидывая прокуроров и судей заявлениями, что они только ещдё в состоянии спастис от него -надписями «Вход воспрещён».
Только лишь, когда ему запретили вход в здание правосудия под страхом лишения свободы, Вайганд отказался от служебной переписке с тугоухими да почти глухой госпожой юстиции, и продолжал борьбу за правду о смерти Пауля Бломерта способом, который, казалось, в стране экономического чуда обещал большого успеха. Подобно организатору рекламы универмага и универсама, он изготовил листовки и раздавал их на привокзальной площади собственноручно пятидесяти тысячам любопытным гражданам Мюнстера. В первый раз здесь открыто высказывалось, что происходило свыше года назад в квартире адвката на площади Гинбурга. Листовки заканчивались такими словами: «Общественный порядок, безопасность и честность требуют срочного объяснения загадочной смерти. Прошу, помогите мне при этом, так как я только бессильное частное лицо без денег и связей. Но я призываю пказать мне обвинение и подозрение, чтобы я мог, наконец, сказать правду перед судом».
«Обвинение и подозрение!» Руководитель старший прокурор Зоммер, главный врач доктор наук Тивизина, а также Урсула Бломерт, Густав и Гелена Краббе и доктор наук Фрайнберг предусмотрительно остерегались действовать против доктора наук Вайганда. Они просто не принимали к сведению акцию листовок подобной прессе и учреждениям правосудия.
Однако в аппарате правосудия города Мюнстер началось разбухать негодование о настоящих очевидных козней прокуратуры. Смелый член совета участкового суда Галл, который к этому времени был в Мюнстере следователем, вспомнил о свободе и независимости западногерманской юстиции, торжественно обещанной конституцией. Он распорядился произвести вскрытие трупа Пауля Бломерта. А чтобы тому, чтобы результат вскрытия был подделан прокуратурой, член участкового суда Галл послал приглашение доктору наук Вайганду и брату покойного Клеменсу Бломерту присутствовать при эксгумации, и в последующем вскрытии в институте судебной медицине в качестве свидетелей.
Следователь Галл не посчитался с коварством прокуратуры. Как раз молодой доктор наук Вайганд хотел свою меблированную комнатку, чтобы отправиться на кладбище, постучались. У двери стояли три служащих уголовной полиции, позади них три сильные резвые, надрессированные овчарки. Возникшие служащие с руководителем старшим прокурором доктором наук Зоммером представились, что им поручено провести обыск, ибо против него, будто бы имеются подозрения, что в его квартире изготавливается незарегистрированная брошюра..Судебный ордер на обыск служащие уголовной полиции не могли предъявить Вайганду. И тот добровольно смирился на такую формальность, иб он знал, что у него не может быть найден такой изобличающий материал.
Все полные пять часов понадобилось троим сотрудникам уголовной полиции на обыск. Они обстукивали каждый квадратный сантиметр скудно обставленного помещения величиной едва ли в пятнадцать квадратных метров, каждую ножку стула, каждый кумушек стены.Чтобы не нарушать закон, Вайганд вынужден был присутствовать от начала до конца на этом бессмысленном быске. Это было очевидно, что обыск проводится только, чтобы помешать Вайганду принять участие во вскрытии трупа Пауля Бломерта.
Правда, ещё в качестве свидетеля был приглашён Клеменс Бломерт, но беззастенчивый старший прокурор Зоммер мог с безопасностью положиться на то, что немного сведущий в практической судебной медицине человек, едва ли бы вынес более, чем пять минут взгляда на преврщённе в сильное разложение тело. Что Зоммер ожидал, то и получилось. Когда руководитель вскрытия профессор Закс начал свою работу, Клеменс Бломерт вынужден был покинуть помещение, потому что больше не был в состоянии дольше присутствовать при вскрытии трупа.
Результат вскрытия позднее был сформулирован следующим образом: «В состоянии разложения обнаруженного трупа уже было невозможно убедительного установления причины смерти. Ещё имеющиеся следы выстрелов на черепе, их направление и положение входных и выходных отверстий расположены, безусловно, так, и не иначе, как они встречаются при самоубийстве. А, следовательно нацеленное убийство чужой рукой, обычно в в таком положении, не производится». Этим было сказано, что уже и при вскрытии не была установлена истинная причина смерти. Тайное раньше проведенная эксгумация «неизвестной рукой» выполнила свою очевидную роль.
Руководитель, старший прокурор Зоммер сообщил прессе о результате вскрытия и добавил: «Назло, пущенным в обиход, слухам, лишь, без сомнения, доказали то, что Пауль Бломерт был не убит, а лишил себя жизни сам». В качестве дальнейшего доказательства Зоммер предъявил отчёт экспертизы восьми десяти восьмилетнего плохо видящего эксперта профессора Брюнинга., который исследовал обои фотокопии прощальных писем вдовы и отцу, и установил, что письма были написан защитником Паулем Бломертом.
Во второй листовке, которую Вайганд снова собственноручно раздавал на улицах Мюнстера, адвокат пытался опровергнуть доказательства экспертизы.. Профессор Брюнинг со своим письменным отчётом уже раз способствовал осуждению невиновного за так называемый подделанный вексель лишь тогда, когда осуждённый смог разыскать действительного подельщика векселей, он был из-за доказанной невиновности на возобленном деле оправдан. В своей В второй листовке Вайганд, кроме того, называл свидетелей, которые готовы были дать показания перед судом, что Урсула Бломерт при жизни при жизни своего мужа тем, что может подделать с поразительной точностью подобный почерк.
Когда обстоятельства стали известны, следователь Галл потребовал от прокуратуры все акты Бломерта и вызвал всех лиц, впутанных в случай, на допрос. Однако к этому времени старший прокурор Зоммер подготовил умный ход, благодаря которому Вайганд должен был установить новлен мат. Однажды у Вайганда появился маленький круглолицый человек, который детским голосом представился как советник земельного медицинского учреждения доктор медицинских наук, специалист по психиатрии и нервнобольных. Нежно и добродушно, постоянно стараясь не раздражать защитника, дал понять удивлённому доктору Вайганду, что было бы необходимо перепроверить состояние его психики.
В коротком отчёте об этой первой проверке господина доктора Вайганда советник земельного медицинского учреждения Антон сообщил старшему прокурору доктору Зоммеру, в частности, следующие: «У названного был необычный клюющийся, навязчивый взгляд…»
И, хотя это первое посещение врача-психиатра должно было стать только предостережением для Вайганда, уже можно было осознать, какой опасностью ему угрожали, если он будет дальше яростно нападать на мероприятия образ действия федеральной республиканской власти.
Пронизывающий, навязывающий взгляд, который советник земельного медицинского учреждения установил у Вайганда , позволял , если это потребуется, по-настоящему, легко истолковать как признак, вызванной внутренними причинами, неизлечимой душевной болезни. Если молодой мятежный человек заболевал таким недугом, то те учреждения, в которых он работал, более не нуждались. Его можно было без всякой сенсации упрятать в психиатрическую больницу.
Доктор Вайганд попытался эту опасность предостеречь. Он отправился установить состояние своего головного мозга и своей нервной системы у трёх видных профессоров-психиатров Кёльна, профессора, доктора наук Вольфанга де Бора, доктора наук Шайда а также доктора наук фон Керера, заведующего кафедрой психиатрии в университете Мюнстера, и исследовался на, продолжавшимся двадцать часов, заседании.
Три учёных пришли к следующему согласованному результату. «Доктор Вайганд, ни в коем случае, не душевнобольной, и во всех своих отношениях полностью ответственный за свои поступки. Его интеллектуальный уровень лежит в районе верхней границы нормы». С этим отзывом доктор Вайганд намеривался защищаться против всех попыток прокуратуры заставить его замолчать с помещением его в лечебное учреждение.
Также Еберхард Галл полагал, что он по конституции охраняется и уполномочивается, когда он вечером 21 января 1963 года после трёхнедельного основательного расследования, выдал ордер на арест Урсулы Бломерт, Густава Краббе и доктора наук Фрайнберг из-за серьёзного подозрения на участие в убийстве Пауля Бломерта. Уже во второй половине дня 22 января следователь Галл за это действие должен был отвечать перед четвёртой судебной коллегией первой инстанции города Мюнстера, на которого подали жалобу против своего ареста. Старший прокурор Зоммер, с тайно прибывшим сюда из Хама генеральным прокурором Аманом поддержали эту жалобу обвиняемых, и позднее четвёртая судебная коллегия первой инстеции под председательством президента аэроклуба доктора наук Каммерриха собрались, чтобы решить отмену приказа на арест.
Советник участкового суда Галл присутствовал в качестве единственного свидетеля. Напрасно он пытался объяснить, явно настроенных против него, судьям причину, которой он руководствовался при распоряжении отдать приказ об аресте. Председательствующий отчитывал его, как будто н был обвиняемый, хотя Галль возмущался и оборонялся от этого. Заседание четвёртой судебной коллегии первой инстанции закончилось тем, что изданный Галлеем приказ на арест ликвидировали, и задержанные снова были выпущены на свободу. Судебная коллегия впредь постановила, чтобы Галль акты расследования вернул в прокуратуру. На следующее утро советник участкового суда Галл по распоряжению вестфальского министра Стретера был временно освобождён от своей судебной должности. Было возбуждено дисциплинарное дело в должности по поводу незаконного лишения свободы. В своём выступлении перед парламентской следственной комиссией Галль готовился заявить о результате своего расследования и объяснить смерть защитника Пауля Бломерта. До сегодняшнего дня ещё ни одна «демократическая партия» федеральной республики ФРГ не предлагала собранию такую следственную комиссию.
В то время, когда Галл в своём служебном кабинете укладывал свои вещи, он получил от главной прокуратуры письменное, зарегистрированное, заявление, которое приостанавливало возбужденное им расследование по «делу Бломерту». По краю этого постановления-установки Галль сделал заметки. Почему игнорируются обстоятельства? Почему принимаются во внимание только снимающие обвинения возможности, и ровным счётом, неправдоббодойбишее? Почему к показаниям обвиняемых относятся, безусловно, с доверием и не проверяют их на подлинность? Почему не был допрошен ни один свидетель обвинения?
При таком повороте в случае с Бломертом доктор наук Вайганд пытался найти выход из положения, почему высший орган правосудия земли таким очевидным способом содействовал тому, чтобы захоронить случай с Бломертом. Вайганд уже не верил тому, что Бломерт должен был умереть, так как он был излишним в четырёх сторонних отношениях своей супруги: он и теперь считал это за неправдоподобность, что вышестоящие служащие правосудия, и даже включая министра, если бы это только при случае вышло за пределы общественного престижа избранного общества аэроклуба.
Когда Вайганд стоял ещё в начале своего расследования, до него доходили бесчисленные более или менее внятные указания, которые касались политического прошлого господ, которые очень уж старались представить смерть Пауля Бломерта, как самоубийство. Теперь, когда заключительная точка зрения в деле Бомерта была представлена, Вайганд последовал этим указаниям и поехал в демократический сектор Берлина и ознакомился с актами о нацистах юристах, которые сегодня снова занимали высокие положения в ФРГ. Когда он возвратился в Мюнстер, Вайгандсочини новую листовку, в которой говорилось:
«Уважаемые, граждане города Мюнстара, уже с ноября 1962 года я публично спрашивал, почему должен был умереть Пауль Бломерт? Ответа ещё нет. Сегодня я даю его сам. Ответ гласит: «Более тысяча триста восемьдесят нацистских юристов, которые в настоящее время не острижены, работают в нашем так называемом демократическом правосудии. В Мюнстере их имеется восемь, которые, как когда-то, попирают закон. Наихудший из них, старший прокурор, отвечает за семь смертных приговоров, назначенных и приведенных в исполнение невиновным полякам и евреям».
В заключение этой листовки говорилось: «Пожалуйста, не доверяйте нашему католическому епископату Вюрцбургу, который будто бы является чистым и неприкасаемым. Именно в тени собора и церкви слятся преступники, мнимо перешедшие в другую веру».
Также Вайганд высказывал здесь неясно причину убийства Бломерта. Возможно, он её ещё сам не совсем точно знал. Несмотря на это, прокуратуры было достаточно того, что он написал, чтобы заставить его замолчать. Эта седьмая листовка, которую смог издать Вайганд , была последней.
С указанием на восемь юристов-нацистов в аппарате правосудия города Мюнстера и ясным намёком на семь смертных приговоров и причастного к ним старшего прокурора доктора наук Зоммера, он окончательно проиграл учреждению суда.
Зоммер, сославшись на краткое заключения медицинского советника Антона, ходатайствовал о направлении доктора наук Вайганда в лечебное учреждение. Он потребовал основательного обследования состояния его психики. Вайганд мог догадаться после первой встрече с доктором наук Антоном, как завершилось бы это обследование. Поэтому он исчез из города Мюнстера ещё до решения о направлении его в лечебное учреждение и вместе с этим, объявленным советником суда Иоханном приказом на арест, имеющего обязующию законную силу. Долгие месяцы Вайганд прятался у друзей и знакомых. Только лишь 2 апреля 1964 года его выследили агенты по охране конституции в Западном Берлине. Пока его оставили в Западном Берлине, ибо там имелся «доктор-специалист» по душевнобольным, который соизволил сделать для начальства услужливую экспертизу предоставленному Вайганду.профессором Зольбахом, который при проведении Гитлером программы уничтожения психических больных особо выделился.
В своей психиатрической и неврологической клинике при «Фрае университет» профессор Зольбах сделал из доктора Вайганда, которого три западногерманских научных работника признали полностью нормальным и с высокой интеллектуальностью, за четыре месяца государственно и общественно опасным склочником, от которого общественность должна быть защищена.По мнению профессора Зольбаха Вайганда следует закрыть в лечебное учреждение. На двухстах страницах всеохватывающего отчёта к тому же говорилось: «Его бесчисленная писанина и угрожающие письма на судей и прокуроров составляют чудовищную помеху надлежащей работе учреждений и с ними осуществление правосудия, и поэтому представляет угрозу общественном спокойствию и безопасности. Его усердная борьба, опять-таки, с помощью неправильного истолкования конституции беспрерывно вычерпывают новые жалобы. Новые жалобы и обвинения, кроме того, являются водой на мельницу некритического народного мнения. Порядочное государство должно быть защищено от него». Зольбах признал за доктором наук Вайгандом все эти поступки по параграфу № 51, абзац №1; с ним он сделал ходатайство на направление Вайганда в лечебное учреждение. Свой отчёт он закончил предложением: «Опыт научил, что при чрезмерном кляузничестве, как его производит Вайганд, возможности содержания его под стражей нужно уделить большое внимание».
О дальнейшей судьбе судебного спора Вайганда сообщил журнал «Зеркало» в своём номере за 18 ноября 196 года следующее:
«Четырёхмоторный самолёт DC 6 N 6105 «Pan American World Airways”, специально заказанный рейс № 24, стоял, готовый к полёту, на взлётной полосе Берлин- Темпельгоф . В маленьком автобусе вывозился пассажир, для которого была заказана машина. Три полицейских ещё в машине подготавливали его к отлёту. Они замкнули наручники вокруг его запястьев, примкнули цепь вокруг его руки и заткнули ему рот кляпом, чтобы он не выкрикивал от боли. Спустя несколько минут машина, с прикованным Вайгандом, подкатила к самолёту, готовым на старт. Это было 22 сентября 1964 года, в 12 часов дня. Для преступника, конечно, это было чересчур; дипломированный экономист , доктор наук Гюнтер Вайганд был отправлен из Берлина в тюрьму горда Мюнстера, а оттуда в лечебное учреждение Элькельборн –на- Зесте. С тех пор он был там запрятан за двадцатью восемью дверями запертыми дверями!»
В ноябре 1964 года я получил письмо, адрес отправителя которого мне неизвестен. В конверте лежали все, без исключения, сообщения, которые были опубликованы в западногерманских газетах о случае с «Бломерт-Вайганд», и, напечатанное на машинке, письмо без подписи Письмо в дальнейшем гласило: «Я знаю, что Вы регулярно публикуете интересные уголовные случаи. Я хотел бы обратить Ваше внимание на случай «Бломерт-Вйганд». Наибольшую часть фактов Вы можете выбрать из прилагаемых сообщений прессы. Для Вас, кроме того, важно знать: защитник Бломерт взял на себя защиту одного человека, который предъявил частную жалобу на старшего прокурора доктора наук Зоммера из-за оскорбления и клеветы. Этот мужчина в большущем письме в газеты Вестфаля и Мюнстера сообщал, что старший прокурор доктор наук Зоммер осенью 1944 года в Польше в качестве военного советника суда приговорил его сына из-за дезертирства и проявления пораженчества к смерти, и был казнён.Он требовал от газет выступить для этого, чтобы доктор наук Зоммер был привлечён к ответственности за своё преступление. Редакция это письмо не опубликовала, а вместо этого она вручила это письмо доктору наук Зоммеру. В ответ на это Зоммер подал жалобу за оскорбление на мужчину. В соблюдении интересов своего доверителя защитник Бломерт произвёл следствие о прошедшей жизни доктора наук Зоммера, и, действительно, собрал доказательства, которые подтвердили предположение его доверителя. Неоднократно, отложенное слушание дела по жалобе за оскорбление, было, наконец, назначено на 29 августа 1961 года в учреждении суда города Мюнстера. К этому сроку защитник Бломерт хотел, для верности, применить правдивые доказательства, выдвинутые в письме своего клиента, подтверждения. Поэтому, прежде до этого, произошла стычка между Бломертом и его коллегой – адвокатом Буссо Пейсм. Пейс просил Бломерта отказаться от защиты ответчика, и к тому же не способствовать возбуждению скандала перед выборами в Бундестаг, которые были назначены на осень 161 года. Бломерт отклонил это предложение и настаивал на том, чтобы довести процесс до конца. Но до этого больше не дошло.25 августа 1961 года адвокат Бломерт, по невыясненным до сегодняшнего дня обстоятельствам, был застрелен. Из его шкафа в приёмном кабинете с тех пор исчезли акты описано дела по жалобе со всеми собранными материалами для доказательства.
Сто пятьдесят дней и ночей психиатры обламывали доктора наук Вайганда в хорошо защищённой стальными прутьями, толщиной в дюйм, камере для буйно помешанных. Его держали под арестом в условиях недостойных для человека, как общественно опасного душевнобольного. 18 февраля 1965 года земельный суд города Мюнстера под давлением общественного протеста, наконец, отменил приказ о направлении в лечебное учреждение.
Но ещё должно было пройти в стране тринадцать с половиной лет, пока Вайганду удалось, чтобы суд ФРГ реабилитировал его. И признал его умственно нормальным гражданином. Лишь 29 ноября 1978 года федеральный конституционный суд, как последняя достигнутая инстанция для жалобщика, решил, что доктор наук Гюнтер Вайганд, благодаря халатно осуществлённому лжерассмотрению понёс ущерб, и за это ему от профессора Гельмута Зольбаха, судебного заказного эксперта, взыскать убытки.
Немногим более чем этих небольших строчек хватило газетам ФРГ рассказать об этом случае, который произошел двадцать лет назад. Кто ещё знал из современников, и точно помнил об убийстве двадцатилетней давности и его последствиях. Одна гамбургская газета ещё к тому же написала: «Если, впрочем, кое-что иногда очень долго продолжается в федеральной республике, то каждый ещё взьмёт свое по праву, даже такой преступник, как этот доктор наук Вайганд. У нас господствует гарантия справедливости». Стеснённая, урезанная гарантия справедливости, если она к тому же служит, чтобы замять убийство и его раскрытие, чтобы скрывать в собственных рядах военные преступления убийц.
КОНЕЦ. Перевод с немецкого Вальдемаруса.