Корни

- Чаю воскресения мертвых, - произнесла Фотиния слова Символа веры и замолчала. Слова были ей знакомы, но всякий раз в ней они звучали по-новому. Это было удивительно.
Солнечным морозным утром двадцать седьмого января эти слова остановились, как всегда, в нужном месте, но молитва не прервалась. Она побежала своей дорожкой в личные переживания Фотинии, в её слова, в её опыт, создавая её мир.
- Воскресения мертвых...
Сомнения в том, что Бог воскресил умершую когда-то её душу у неё не было. Немощным человеческим своим разумением она пыталась представить, как это, но не могла. Размеры и очевидность произошедшего с ней чуда казались ей немыслимыми, просто космическими. Она видела объёмно, ощутимо и явно в своём живом теле мёртвую когда-то душу, и то, что потом происходило с ней, всё хождение души. Сердце трепетало. Сказать, что это произошло само по себе, вызывало в ней сегодняшней добрую, едва уловимую улыбку.
Она веровала в Господа, в любовь как в образующую силу всего. Фотиния понимала, что если бы это было не про неё, она бы не поверила да и просто не поняла бы ничего.
Так потихоньку, малыми каплями стала прибывать в Фотинии молитва. Она была разной: напряжённой, ленивой, рассеянной, - а временами - горячей и слезной. Молитва всё ещё оставлялась ею, но уже была частью естества, определяющей составной частью нового человека. Её живой Бог теперь всегда был с ней.
Женщина поняла, что тело оставлено душе не просто так, но для покаянной молитвы, для молитвы о ближних. Для благодарения, для возвращения долгов.
В наступившие дни осмысления новой жизни Фотиния стала внимательнее смотреть на жизнь. Вокруг были люди, такие же, как она, с болячками греха, с духовными ранами. Все они нуждались в её молитве, в её любви. Со временем она поняла и это. Порой ей казалось, что сердце порвётся, так многого и многих хотелось вместить в него. Но чаще она просто благодарила Бога за молитву, за присутствие любви в её жизни.
Первая и самая горячая молитва пришла к ней - мыслями о родной семье. Оплакивая горькие ошибки, Фотиния горячо просила простить её духовную слепоту. Просила прощения у Того, кто всё ей дал и перед Кем она больше всего чувствовала свою вину.
- Господи, как я виновата перед Тобой! Как глубоко раскаянье моё, - мысли бежали по кругу и снова возвращали Фотинию к её недостоинству.
День разыгрался, солнце ярко осветило крышу соседнего дома. Беглый взгляд выхватил радость момента, сосна в окне помахала ей своими тёмно-зелёными ветвями, и добрая детская улыбка приклеилась к сосредоточенному лицу Фотинии. Жива, живу, Слава Богу! Силы появлялись неведомым ей образом, силы жить, творить эту жизнь по воле Бога. Когда она думала о силе жить, мысль приводила её к корням.
- Где твои корни? Они дадут питание жизни, молитве, вере.
Этот вопрос не она задавала себе, но уже некоторое время этот вопрос существовал в её сознании.
Фотиния напряжённо размышляла о корнях.
- А правда, где мои корни?
На первый взгляд, корнями была дорогая сердцу Вятушка, как с любовью она её называла. Места родные в городе были, и всякий раз, когда Фотиния находилась рядом с этими местами, щемило сердце, и слёзы стояли в глазах. Чувство семьи, память об отце. Ниточки внутреннего мира тянулись к родным местам, цементируя ощущение дома в ней: улица Маклина, тридцать второй гастроном на углу с Октябрьским проспектом, через дорогу большое здание сельхозинститута, стадион "Прогресс". Мысль бежала по родным дорожкам, по узеньким тротуарам её любимого старенького города. И она, Фотиния, появившаяся на свет здесь, по втором роддоме на Милицейской, своей любовью и памятью была частью этого города, её живой клеточкой.
Но вопрос о корнях не оставлял её, продолжал будоражить и будто ждал другого ответа. Фотиния внимательно прислушалась к своему внутреннему человеку.
Пора идти на улицу. День ждал от неё дел, был неумолим своим стремительным бегом.
Фотиния слушалась торопыжку-время. Она выключила ноутбук и вышла в морозный городской день.
На Ломоносова её встретили замёрзшие ягодки рябины. Она всегда ходила мимо этой рябинки и наблюдала за разными состояниями пышной красавицы. Более других вятских дерев она любила березу, рябина же, городская умница, следовала сразу за ней. На сморщенных уже морозцем ягодах красовались маленькие снеговые шапочки. Вид у них был очень живописный.
- Любо сердцу, - подумалось на ходу Фотинии.
А на небе ровной серо-голубой тканью красовался день. Правда, солнечную радость скрыли светлые облака. Но всё же, выглядывая из-за них, она весело освещала всё заоблачное пространство, разделяя мир на свет и полутень. Там, над облаками, был праздник. И от того на душе маленькой женщины было светло и тепло, и покойно, как бывает ребёнку в детстве только на руках у мамы.
- Наше северное зимнее солнышко, как не часто ты балуешь нас своей милостью. Но и за эти редкие минуты низкий поклон тебе.
В тот день она спешила на плановый приём к врачу. Своим обычным путём Фотиния шла по маминой аллейке, от Московской к Воровского. Любящим взглядом каждую ёлочку обняла, с каждой поздоровалась, каждой мысленно поклонилась. Снова подумалось о корнях. Из чего сложилось моё настоящее "я"? Корни, основание, исток всего - в чём?
Дорога вела к дому матери.
- Конечно, ты мои главные корни, мама. Я твоё продолжение.
Теперь она вспомнила родину матери, деревеньку махонькую на южном направлении от города с ярким названием Кочегары. Вспомнила страницу маминого паспорта, где указано место её рождения - деревня Кочегары Кировской области. Мама уехала в город из родной деревни в тринадцать лет, в няньки к старшему брату, как часто было в те годы. И осталась жить в городе навсегда. Но душой рвалась домой при первой возможности (на выходные, в отпуск, на праздники), рвалась к родителям, так она сама рассказывала. Да, рвалась. Это слово точно передавало дочернюю любовь матери.
Поток сознания проносился в голове Фотинии, собирая непонятные конфигурации из воспоминаний, отдельных слов, мест, людей, характеров, переживаний, прожитых событий. Этот живой поток создавал новую сущность, освобождая душу от всего наносного, ненужного, оставляя ей только понятое и принятое, уже навсегда.
Деревня была детским воспоминанием. Маленькую, капризненькую горожанку Светку мама возила к бабушке и дедушке летом на побывку. Молоко Светка не любила, тем более парное. Морщила носик и отворачивалась. Говорила ещё немо, совсем мало годиков, видать, ей было.
- Пить чайку, - только и слышала бабушка Марёша от городской внуки.
Так и прозвали Светку в деревенском доме большой семьи деда Вани и бабушки Марёши - Светка "пить чайку". Никакого чайку в деревенском доме, конечно, не было. Было молочко от своей коровы Беляны, белой красавицы-кормилицы. Был квас в большом бочонке с краником. Летом знойно в полдень, соберутся разгорячённые от работы на солнце взрослые в прохладных сенцах, там бочонок с квасом стоит. Сядут на лавки рядком, кваску холодненького да с мяткой заваренного, ароматного, с лёгкой приятной кислинкой, попьют ладком да разговор поведут о делах семейных, о работах дня. Любо вспомнить.
В пути на память пришёл случай из детского деревенского лета, с грибным пирогом.
У Светки "пить чайку" день рождения в конце августа. Она привыкла к подаркам богатым городской бабушки, та её всегда баловала. Торт, фрукты всякие, даже ананас (в те годы большая редкость), конфеты только шоколадные, игрушки, а главное - одной ей всё внимание. А перед самым первым классом так получилось, что день рождения пришлось Светке в Кочегарах отмечать. В деревне бедно, по её-то городскому детскому разумению, и никто с ней как с писаной торбой не носится. Светке казалось, что никому особо и дела нет до её дня рождения да и до неё самой. Обидно было до слёз, и она плакала.
Мать стала её успокаивать, уговаривать.
- Чем же мне тебя порадовать, дочура?
Светка молча размазывала слёзы по щекам, упрямо не соглашаясь на уговоры матери и не сдаваясь в своём упрямстве:
- Домой хочу - и всё тут.
Время шло. И вот настал день праздника.
Выспавшись, Светка слезла с тёплых полатей и увидела на большом деревенском столе, что стоял посреди избы, в красном углу, два больших румяных пирога, величиной с противень, один с грибами, а другой сладкий, с малиновым деревенским вареньем из лесной ароматной малины. Упрямица только носиком повела, но пироги ела и в душе была очарована их красотой. Было приятно, что для неё одной бабушка встала чуть свет и испекла такую красоту. От неожиданности Светка даже опешила. Раньше никогда она не видала в деревенской избе таких красивых пирогов! Вкусные, в русской печке печёные любящими руками, запомнились те именинные пироги Светке на всю жизнь.
Сейчас она вспомнила, как ей казалось, даже запах и вкус тех пирогов, что испекла бабушка Марёша, с такой любовью для неё, упрямицы городской. А у бабушки таких внучат, как Светка "пить чайку" было с десяток. И каждого своего внука любила деревенская бабушка Мариамна Петровна, а попросту Марёша, так в деревне её прозвали, так и внучата её кликали. Слов много бабушка не говорила, и лаской особо не одаривала, но любила, всех и кормила своими ароматными ярушниками из печки. Ради них и большой, неведомой ещё Светке "пить чайку" любви вставала в четыре утра каждый Божий день. Да и когда ей было ласкаться-то с такой семьищей, с таким хозяйством.
Это понимала взрослая Фотиния, с улыбой оборачиваясь на своё далёкое безоблачное детство. Кочегары. Какая воля была там везде. Воздух вольный, сладкий. Травы сочные, высокие. Деревенька на пригорке. А под горой речка узенькой лентой. От деревни к речке Корле (Карлице) угор разлёгся, Кочегаровский угор-батюшка. По угору тому всё ельничек невысок. А по ёлочкам сильная грибница знатного грибочка - рыжичка. Любили люди свою землю, пахали, сеяли. И она кормила их, берегла, пуще мамушки родимой. Тропочки протоптаны, всё хожено-перехожено ножками предков на том угоре. Не один век тут её род жил, потом крестьянским родную земельку поливал да удобрял.
Фотиния замечала, как начнёт вспоминать далёкие родные места, мамину родину, так сила такая обозревается внутренним зрением, аж дух захватывает. Сила родной земли. Увидела свои корни Фотиния, сама ли, открыл ли кто, неведомо, да и неважно. Только потянула эта сила её к родине. И решила Фотиния историей своего рода заняться. Заглянуть вглубь веков. Узнать историю родных мест, историю фамилии, чтобы самой знать и детям оставить. Возвращаясь домой от врача, Фотиния подошла к окну мамы.
- Мама, я тут, у тебя под окошком,- взволнованно говорила она в телефон.
Мать подошла к окну на третьем этаже, долго махала дочке и крестила её вслед.
Пандемия. Опасность. Массовые случаи заражения.
- Мы живём в особенное время, - думала Фотиния.
Мы ограничены даже в общении, едва ли ни самом дорогом, что есть у человека. Общение стало другим, телефонным, интернетным, удалённым. В жизни общественной и личной происходили значительные изменения. Так словами новостных лент размышляла она о текущей жизни, с трудом оставляя мать, всё ещё машущую ей вслед, в окне третьего этажа.
Фотиния нашла свои корни: мать, стоящую в окне, далёкую заброшенную людьми деревню с названием, оставшимся только в архивах, узкую улочку родного города и дом, где её, маленькую хохотушку Светку Вахамурку все любили, - место, где живёт любовь. Любовь и сейчас там, где нет уже времени, но крепкие корни держат человека, придавая осмысленность его жизни.
Подходя к дому, она решила, что летом непременно поедет в Кочегары. Ей нужно было, очень нужно хотя бы одним глазком ещё раз взглянуть на святое место, хранившее землёй предков корни её рода.
В своих мыслях Фотиния будет возвращаться к корням снова и снова. Ей, слабому городскому росточку, зазеленевшему в ста километрах от родного места, непременно нужно было исповедаться покинутой людьми деревенской родине.

<27.01.2022>

На фото: село Верхосунье Сунского района Кировской области.