Крат Ирина Сергеевна
Рук. – Бабкина Людмила Николаевна
Курская область
Аннушкин сарафан
Пятиклассница Оля Клюквина уныло брела по деревенской улице. Ее не радовала ни чудесная осенняя погода, ни шуршащие под ногами листья. В ее дневнике красовалась двойка. У нее, у от-личницы! Вот тебе и «гордость школы»! Так Олю часто называла учительница математики Надежда Сергеевна. И еще она говорила, что у Оли необыкновенные математические способности. Способ-ности способностями, а занималась Оля по математике всегда много. Ей было интересно решать примеры, разбирать запутанные задачи, учить формулы Она мечтала стать такой же знаменитой, как Софья Ковалевская. Из-за математики Оля и получила «неуд.». Вчера так увлеклась подготовкой к математической олимпиаде, что мама буквально выпроводила ее в кровать. И только утром Оля вспомнила, что по изобразительному искусству ей нужно было подготовить сообщение о сарафане крестьянки девятнадцатого века. «Вот зачем мне, будущему математику, какой-то крестьянский сарафан?» – про себя возмущалась Оля. – И почему это я некультурный человек?» Оля вспомнила, как Ирина Владимировна, выставляя двойку, выговаривала Оле: «Нельзя считать себя культурным человеком, не зная культуры своей страны».
Домой идти не хотелось. Мама расстроится. Конечно, пятер-ки, пятерки, а тут двойка, да еще такая жирная, красная! Оля остановилась перед домом бабы Нюры. Это был не дом, а настоящая русская изба. Резные наличники, красивое деревянное крылечко, необычный палисадник. Муж бабы Нюры, известный на всю округу плотник, умер несколько лет назад. И теперь всю эту сказочную красоту поддерживал ее сын Иван. Он жил в городе, и всякий раз, когда приезжал в деревню, уговаривал мать переехать к нему в город или хотя бы провести в дом газовое отопление. Переезжать в город баба Нюра наотрез отказалась, и о том, чтобы расстаться со своей печкой, даже слышать не хотела. «Да как же я без печки? Она же живая, и огонь в ней живой, и тепло от нее доброе, как от матери. Я тебя на этой печке выходила, и сама сейчас печкой и лечусь. И где же я пироги свои печь-то буду?! Да разве ж можно сравнить пироги из печи с вашими, "газовыми"»?! – причитала баба Нюра. Правнуки бабы Нюры, Санька и Танька, за обе щеки уплетая необыкновенно вкусные бабушкины пироги, дружно соглашались, что пироги из бабушкиной печки ни с какими другими сравнить нельзя. Иван, тихонько ругаясь и что-то бормоча себе под нос, выходил во двор и принимался за дела: подлаживал крылечко, подкрашивал наличники, заготавливал дрова для любимой печки.
Эту единственную оставшуюся в деревне печку (все провели газовое отопление) Оля видела. Печка была такой красивой, как на картинке в книжке: большая, с заслонками, духовочками, полатями, яркими занавесками. Но больше всего Олю поразили необыкновенные узоры и диковинные птицы, которыми была расписана печка. Это баба Нюра художничала. Говорят, в молодости она замечательно рисовала. Да и вообще баба Нюра – мастерица на все руки: она вышивала, пряла, вязала.
Оля стояла перед чудесной избой, рассматривая узоры на на-личниках. «Олюшка, из школы идешь?» – услышала она приветливый голос бабы Нюры. Старушка вышла из дома и села на лавочку. Оля невольно залюбовалась. Красивый цветастый полушалок, теплая пушистая душегрейка. И такое приветливое, светящееся добротой лицо, а главное – глаза… Молодые, лучистые. Недаром в деревне говорили, что в молодости баба Нюра первой красавицей слыла. «Она и сейчас красивая», – подумала Оля.
Девочка присела рядом. Бабу Нюру любили в деревне все. Приветливая, доброжелательная, она умела порадоваться за других и погоревать с теми, у кого случались какие-то неприятности, поэтому к бабе Нюре шли со своими радостями и горестями. И всех она выслушивала, всех поддерживала, ободряла, а кого-то и поругивала по-доброму, по-матерински. И всех угощала душистым чаем с травами и своими пирогами из любимой печки.
– Что-то ты сегодня невеселая, Олюшка? Случилось что? – участливо поинтересовалась баба Нюра.
– Двойку получила… за сарафан, – прошептала Оля и запла-кала.
– За сарафан? Какой сарафан? – удивилась баба Нюра.
– Сарафан… крестьянки… девятнадцатого века, – всхлипы-вая, проговорила Оля.
Баба Нюра обняла девочку.
– Пойдем-ка в избу, чаем тебя напою. У меня пироги еще не остыли. Все и расскажешь.
Оля покорно поплелась за старушкой.
– Проходи, проходи в мою горницу, – баба Нюра широко распахнула двери большой комнаты. Оля уже бывала здесь раньше, когда приезжали на каникулы Санька и Танька. Но она как-то не особенно всматривалась в обстановку комнаты. Печка, правда, тогда привлекла ее внимание, большая, уютная, она красовалась яркими рисунками. Но теперь комната поразила Олю. Это, действительно, была горница. Чувствовалось, что все здесь было сделано с огромной любовью и мастерством. Деревянная кровать, буфет, комод, стол, стулья, диванчик сработаны руками мастера – мужа бабы Нюры. Мебель прочная, красивая, с какими-то завитушками и украшениями. На окнах вышитые яркие занавески, на столе ажурная белая скатерть. На стене вытканный красочный ковер со сказочными персонажами. На полочках стояла глиняная посуда вперемежку с расписными игрушками. Везде белоснежные салфеточки, связанные умелыми руками. Оля не смогла сдержать восхищения:
– Какая красота! Баба Нюра, это все сделали Вы?
– Не я одна, Олюшка. Здесь и мамин труд, и бабушкин. Все мастерицы были. И ткали, и вышивали, и лепили, и рисовали. Ну и я немножко от них научилась. Теперь мне все это трудно, глаза подводят. Вот вязать, вяжу. А вот смотри, сколько навязала.
Баба Нюра принесла большую плетеную корзину. Корзина доверху была наполнена вязаными детскими носочками и варежками.
– В детский дом навязала, чтоб деткам тепло было, зима не за горами, – пояснила старушка.
Она усадила Олю на диванчик, присела рядом и ласково по-требовала:
– А теперь рассказывай, за какой такой сарафан тебе двойку поставили?
Оля рассказала и про математику, и про неподготовленное сообщение, и про двойку.
– Так вот какой сарафан. Сарафан крестьянки девятнадцатого века… – тихо и задумчиво произнесла баба Нюра. Она встала и медленно подошла к комоду. Отодвинула нижний ящик, вытащила какой-то сверток, бережно прижала к груди, потом положила сверток на стол. Ее глаза светились какой-то светлой грустью.
– А знаешь, Оля, – оживилась баба Нюра. – Ведь раньше, в шестнадцатом веке, сарафаном называли длинную одежду для мужчин, и лишь позже такое название перешло к женской одежде, которую либо надевали через голову, либо застегивали спереди. Сарафаны носили «и в пир, и в мир». Это была и повседневная, и праздничная одежда, которую для разных целей шили из разных материалов и интересно украшали.
– Баба Нюра, откуда Вы это знаете? – удивилась Оля.
– А ты думаешь, я всегда бабой Нюрой была? – рассмеялась старушка и продолжила:
– В молодости меня Аннушкой величали. И красавицей была, и певуньей знатной, как моя бабушка. Завклубом тогда работала, хор организовала, вот всем хористкам сарафаны шила.Обычные, из современных тканей. А в девятнадцатом веке простолюдинки для сарафанов чаще всего использовали бязь, лен, хлопок, холстин. В повседневности женщины носили неяркие, неброские сарафаны, чаще всего черные, синие, коричневые или грязно-зеленые. Их не было жалко испачкать. Богатые женщины украшали свои сарафаны не только вышивкой, но часто золотыми и серебряными нитями, бисером, речным жемчугом и даже самоцветами. Крестьянки же довольствовались медными или оловянными пуговицами и цветными орнаментами. А невесты из Курской губернии шили к свадьбе костюм, состоящий из рубахи, сарафана из красного штофа, передника, одного или нескольких поясов, головного убора, нагрудных украшений, серег.
Баба Нюра замолчала. О чем-то задумалась. Молча подошла к столу, где лежал загадочный сверток из комода. «Да, на свадьбу невесты надевали красные сарафаны», – сказала она и развернула сверток. От неожиданности Оля даже на мгновенье глаза закрыла: на белоснежной ажурной скатерти алел сарафан, старинный русский сарафан, с орнаментом, вышивками, отделкой золотыми кружевом и тесьмой, пуговицами и шнурами.
«Аннушкин сарафан, крестьянки девятнадцатого века, моей бабушки, – пояснила баба Нюра. – Меня в честь нее и назвали. Мама говорила, что я на нее похожа, красоту от нее взяла и голос. А голос у Аннушки необыкновенный был. За голос ее дед мой и полюбил. В их крестьянской семье восемь детей было, а Аннушка старшая. Вот начнет сестричек и братишек своих укладывать, пес-ни им петь, а голос звонким ручейком льется, мимо люди проходили, останавливались, зачарованные пением. А в соседней деревне плотник был, Степаном звали. Вот однажды услышал он песню Аннушки, так и запал в сердце голос ее. А уж потом и Аннушку увидел, тут уж и совсем пропал, влюбился без памяти. Да и Аннушка полюбила Степана. Да и как не полюбить: рослый, сильный, рукастый. Родители Степана сначала против были, семья-то у Аннушки бедная, голь перекатная. Но Степан настойчивый. "Никого, – говорит, – мне, кроме Аннушки, не надо. Только ее люблю и любить буду". Ну и сосватали молодых. А свадьбу все откладывали. На свадьбу у Аннушки и надеть-то нечего. Степан подрядился в город к какому-то мебельщику, целый месяц не покладая рук работал. И вот явился к Аннушке со свадебным подарком – этим самым сарафаном и украшениями…
В любви и согласии прожили Степан и Аннушка. Сарафан тот маме по наследству достался, берегли, как сокровище. В войну мама в эвакуации была, так с собой в первую очередь этот сарафан взяла. Могла обменять на деньги, продукты, предлагал ей какой-то собиратель старины. А мама ни в какую, хоть и голодно было. Как можно память продать? Вот и я берегу. Это же не просто сарафан, не просто произведение искусства. Это история наша, наша культура, летопись жизни наших предков».
Баба Нюра замолчала. Молчала и Оля, пораженная рассказом. Девочка бережно провела ладошкой по медным пуговицам на сарафане.
– Баба Нюра, спасибо Вам за все, – взволнованно произнесла Оля. – Я пойду. Меня дома ждут.
– А чай, а пироги? – засуетилась старушка.
– Спасибо, я к Вам приходить буду. Можно? Вы меня научите носочки и варежки вязать детям, в детский дом?
–Ну, конечно, Олюшка, приходи, – обрадовалась баба Нюра.
…Пятиклассница Оля Клюквина весело шагала по деревен-ской улице. Ее радовала теплая осенняя погода и шуршащие под ногами листья. Завтра она обязательно исправит двойку. Она представила красавицу Аннушку в красном свадебном сарафане и другую Аннушку – бабу Нюру в молодости, такую же красивую, поющую в хоре с девушками, разодетыми в цветные сарафаны, сшитые умелыми руками. Оля подумала о том, что на таких, как баба Нюра, держится земля. Ее душевная щедрость, бережное отношение к прошлому, ее сказочная изба, печка с диковинными птицами, старинные вышивки, глиняная посуда, расписные игрушки, Аннушкин сарафан – это и есть русская культура. И чем пристальнее будешь ее изучать, тем больше раскроются сокровенные тайны и законы красоты народной жизни.