ЮРИЙ ГЕЛЬМАН
ИСПОВЕДЬ РИФМОПЛЁТА
Стихи, вошедшие в этот сборник, придуманы и написаны в разные годы. Более чем полувековое творчество, как таковое, время от времени рождало размышления, так сказать, о самом себе – о том, что вообще является стихосложением, из чего состоит, как возникает и какие имеет причины и последствия. Во всяком случае – для меня…
Разбросанные по разным сборникам, эти стихи жили своей обособленной жизнью, вкрапляясь в другие темы и будто являясь какими-то вехами авторского творчества. Для меня такие стихи чаще всего были своеобразными остановками, привалами на пути, моментами размышления и осмысления того, что со мной всё-таки происходит. И всегда хотелось, чтобы мой читатель тоже замедлил свой шаг и задумался.
А некоторое время назад у меня возникло стойкое желание выудить из всего прежнего наследия именно стихи о стихах, чтобы поставить их в один ряд, чтобы познакомить их друг с другом, чтобы скомпилировать новый сборник, обозначенный одной неувядающей темой – как всё-таки возникают стихи.
Об этом писали в разные годы практически все поэты, и я не собираюсь заниматься перечислением известных имен, чтобы ненароком никого не обидеть своей забывчивостью. Но то, что получилось у меня – не скажу, что претендует на какую-то оригинальность, но, во всяком случае, как кажется, заслуживает читательского внимания и той самой остановки – для размышлений.
Большинство стихов, написанных в ранние годы, мне захотелось переделать, поправить или что-то дописать: жизненный опыт и несколько увеличившийся в связи с этим словарный запас – позволили это сделать. Дотошный читатель при желании мог бы отыскать в различных сборниках, так сказать, оригиналы и сравнить с новыми версиями. Но лично я не вижу в этом никакой необходимости.
Кто-то может подумать: что это он так разошелся-расписался? Ну, сочинил одно-два-три стихотворения о творчестве – и хватит. Или он думает, что чем больше – тем лучше? Или переплюнуть кого-то хочет? Отвечаю на гипотетически возможный вопрос: никого переплёвывать я не собирался, просто размышления о сути творчества, о механизмах стихосложения не возникали спонтанно, так сказать, одноразово, а сопровождали меня всю жизнь, заставляя время от времени находить какое-то объяснение тому, что со мной происходило и до сих пор происходит.
Почему я назвал новый сборник «Исповедь рифмоплёта»? Кому-то действительно нужны пояснения или оправдания? Лучше листайте страницу за страницей – и поймёте всё сами. А я посижу в сторонке и скромно понаблюдаю за вашими лицами…
***
Я устал от поисков в себе,
я устал от поисков себя.
Если так устроена судьба, –
разве можно изменить судьбе?
Я устал от ссор с самим собой:
этот бесталанный рифмоплёт,
сколь ни изгоняй его – живёт
и стихи бубнит наперебой.
Он засел во мне, упрямый чёрт,
и рифмует всё исподтишка,
и ползёт с карандашом рука
по листу…
Но я здесь – ни при чём!
Мы грыземся часто по ночам,
только он удачливей в борьбе,
и лежит обидная печать
на стихах моих
и на судьбе…
***
Ночь по наклонной плоскости
тихо сползает в песок.
Улицы, скверы и площади –
от полночи на волосок.
Двери подъездов распахнуты,
по этажам – сквозняки.
Мысли копаются в памяти
в поисках новой строки.
И это ночное бдение
увы, не сулит тепла:
за взлетом – опять падение,
за светом – новая мгла.
Но слова за слова цепляются,
вырастая из шелухи –
так иногда появляются
непростые, как жизнь, стихи.
***
Образы нечаянно приходят,
оставляя в памяти следы,
а потом подолгу колобродят
в ней незавершенные труды.
Образы являются некстати,
вызывая в памяти разлад –
будто крепдешиновое платье,
будто много лет тому назад…
В жизни всё случается недаром:
и, вопросы повернув ребром,
образы уходят, как вандалы, –
оставляя в памяти разгром.
***
Стихи рождаются невнятно –
из бормотания дождя,
несовершенно, неопрятно –
покой сомненьем бередя.
Из подсознанья, издалёка –
на рубеже последних сил –
душа выплёскивает строки,
вслед высыхающих чернил.
Который год сплошное действо,
и в этой гонке пауз нет.
Стихи меня ведут из детства,
сопровождая много лет.
Мои зализывают раны,
целебны, будто лопухи.
Дорогу освещают к Храму
мои невнятные стихи.
***
Голову кружат десятки прожектов –
ни бросить, ни отложить…
И я застреваю в рамках сюжетов,
себе усложняя жизнь.
Ищу равноденствия между строчек,
в душе ковыряясь ножом.
И мой аккуратный, разборчивый почерк
становится куражом.
Выходит, всерьёз присосало к жизни,
она для поэта – ликбез,
где, корча гримасы и строя ужимки,
стихи вырастают из бездн.
Они угловаты, они не круглы,
они – не терпят лекал.
Жмутся друг к дружке знакомые буквы –
я их так долго искал…
И ладонями грел сравнений пригоршни,
в попытках забыть грехи.
Правда, мир с годами становится горше,
как и мои стихи…
***
Вереница строчек по бумаге тянется,
в клеточки тетрадные впадая ручейком.
За окном – ни звёздочки.
Карандаш мой – пьяница,
еле-еле двигает шершавым языком.
Спотыкаясь, падают в обморок сравнения,
им подняться на ноги не хватает сил,
но разносит по миру мои стихотворения
Тот, который образами мыслить научил...
***
Асфальт стал цвета мокрого асфальта,
когда снега январские сошли.
И улица с простуженным контральто
стекла на холст угрюмого Дали.
И город обнажил больные нервы
трамвайных линий, язвы площадей,
и начал перемалывать консервы
из вечно торопящихся людей.
И запахи струились отовсюду –
то свежести, то прелого дерьма,
и будто горки вымытой посуды –
стояли просветленные дома.
Засуетился город, отражая
в смолистых лужах – что кому милей,
и воробьи, весну опережая,
расселись на скелетах тополей.
Всё ожило,
и только водостоки
не зло ворчали около тюрьмы.
А у меня в тетрадь упали строки,
оттаявшие посреди зимы...
***
В соседнем доме тысяча окон,
и в каждом – брызги новогодних ёлок.
А у меня – простужен телефон,
и за столом – герои с книжных полок...
Без экивоков, без обиняков,
без лести и на грани постоянства –
я приглашаю этих чудаков
со мною разделить святое пьянство.
Потом глушу за каждого коньяк,
бубня под нос затасканные тосты –
за старый год, за новый, просто так…
И может быть – давно уже не просто...
Увял мой торт, растаял холодец,
а ночь устала колотить в литавры.
И я встречаю утро, наконец,
в обнимку с теплым корпусом гитары.
Потом два пива –
и полёт души
всё ловко восстановит по порядку…
И я опять точу карандаши
для пары строчек в старую тетрадку...
***
Проходит жизнь контрастными полосками,
порой удачу напрочь заслоня.
Ну, а стихи –
они, конечно, лоцманы,
что на фарватер выведут меня.
Они – моя надежда и спасение,
и в каждом слове,
в каждом падеже
всегда моё таится воскресение,
хотя казалось – не восстать уже.
Стихи – моя опора и пророчество,
костер, в котором хочется сгорать.
Когда подступит к горлу одиночество, –
я вновь раскрою чистую тетрадь.
И строки лягут бисером по белому,
свои тревоги выдохнет душа,
и станет легче сердцу огрубелому,
и жизнь опять чертовски хороша!
***
Исподволь, будто нарочно –
изысканно, не спеша –
ночь подступила порочно
к вывеске скромной "ДУША",
и расшатала нервы,
как старый скрипучий мосток,
и рассовала, стерва,
в каждый её закуток –
гроздья блуждающей боли,
спрессованной в долгий стон –
для новой, трагической роли:
склониться над чистым листом.
***
Со мною снова это наваждение –
как эфемерный болевой поток,
и я опять пишу стихотворение,
где Космос проступает
между строк.
Там вихри искажают расстояния,
и плазма порождает свет и тьму,
там воскресают прежние желания,
но одиноко сердцу моему.
И я лечу за мыслью –
в эту бездну,
где никогда приюта не найти,
и в темноте рисую арабески
на полотне Молочного пути.
А на рассвете – вспыхнет на востоке,
бумага примет главные слова,
и состоятся пламенные строки,
и упадет на руки голова…
***
Когда ты падаешь и знаешь,
что это – сон,
что это – бред,
когда ты точно понимаешь,
что никакого страха нет;
когда лишь серое предгрозье
лелеет мысль о торжестве,
и дождевых порывов гроздья
размечет ветер по траве;
когда закружит цепь событий,
и сердце входит в резонанс,
когда оборваны все нити,
и не спасет последний шанс;
когда невидимые токи
выдавливают кровь из жил, –
тогда к тебе приходят строки,
с которыми ты жизнь прожил.
***
Рифмы – как звезды:
они не видны поначалу.
Если захочешь, не сразу отыщешь слова.
Рифмы – как сны – посещают поэтов ночами,
чтобы кружилась от музыки слов голова.
Рифмы – как дети:
обманешь и тут же погубишь,
сразу тебе перестанут они доверять.
Рифмы – как женщины:
если действительно любишь,
сделаешь все, чтоб ее никогда не терять.
Рифмы приходят,
ложатся на лист осторожно,
и для поэта нет лучше минуты такой.
Как это просто!
И как это все-таки сложно,
если от каждого слова теряешь покой.
***
Когда над домом вспыхнет Орион,
когда душа сама с собой в разладе,
и давит пустота со всех сторон –
я достаю забытые тетради.
В них – миражи и юношеский пыл,
чужое сердце, взятое с наскока…
Но пыл с годами начисто остыл,
и выстудил стихи мои до срока.
А сердце, разоренное тогда,
другому было отдано навеки…
Менялись рифмы, даты, города,
но вспять не поворачивали реки.
Они текли, как жизнь – и утекли,
и в эту воду не вступают дважды.
Ушли стихи,
предательски ушли –
по следу тех, кто был со мной однажды…
И вот, когда черно на всей земле,
и в бездну погружается планета,
родная лампа на моем столе –
единственный живой источник света.
Душа в разладе и почти мертва:
ни крика в ней, ни ропота, ни стона.
И я ловлю заветные слова,
летящие ко мне от Ориона…
***
Минутная, к зениту приближаясь,
не оставляла шансов на враньё.
И ночь, во мне покоем отражаясь,
шептала завещание своё.
В нем были клады словосочетаний –
бесценный опыт тридцати веков –
как резюме бессмысленных скитаний
по глупой жизни в поисках стихов.
Но, впрочем, что искать, когда без меры –
наслаиваясь, путаясь, вихрясь –
надежды и любви, любви и веры
во мне жила безудержная вязь.
И безоглядно, зло и скоморошно,
перелетая пропасть на скаку,
я ловко находил изъяны в прошлом,
нанизывая буквы на строку.
***
Я тревогу в стихи запрягаю,
оставаясь у жизни в долгу –
будто вновь от себя убегаю,
но никак убежать не могу:
от проспектов, прожаренных зноем,
от стремительных стрел тополей –
всё опять остаётся со мною,
на бумаге, что мела белей.
И марать я её не устану,
безотчетно рифмуя слова,
сотни раз и сгорю, и восстану,
нарушая закон естества.
Я у жизни всю жизнь отбатрачу,
доверяясь упругости слов,
и последние рифмы потрачу
на синонимы к слову Любовь.
***
Я долго не писал.
Должно быть, сожаление
сквозит из каждой сложенной строки.
А просто – умирает поколение,
другое – мне не подаёт руки.
Я где-то в середине, в центре,
между
вселенской мудростью
и нигилизмом тех,
кто носит безалаберно одежду,
и видит жизнь в конвульсии утех.
Я – перекрёсток мыслей и культуры,
как средоточье выстраданных слов.
Вспотевший пахарь от литературы,
угрюмый толкователь мрачных снов.
Я – лабиринт для собственных исканий,
во мне – клубок загадочной судьбы.
Я – полигон для новых испытаний
и бесконечной внутренней борьбы.
Как уцелеть,
как не сорваться в бездну?
Как устоять под ветром перемен? –
Писать стихи по прихоти Небесной
и ничего не получать взамен...
***
Из звёзд нарождаются схемы созвездий:
Орел, Геркулес, Волопас…
Я жду сообщений, я жажду известий
из тьмы, не смыкающей глаз.
Но закономерность причудливых линий
рисует в окне миражи,
и хлещут потоки космических ливней
в мою одинокую жизнь.
И множат сомненья, сминают страницы,
стихов размывая гуашь.
Но я убираю росинку с ресницы
и снова точу карандаш.
А утром...
А утром – на свет из потёмок
я выберусь, полон идей.
И мир станет ластиться, будто котёнок,
к разбухшей тетради моей.
***
Мне лучшее лекарство – воздух детства,
родных дворов ухабистая ртуть,
где я слагал стихи не для кокетства,
и до утра не мог потом уснуть.
Писать стихи – наверное, удача,
они текли из космоса ко мне.
А как в семнадцать может быть иначе,
когда – косые взгляды по спине…
Писать стихи – наверное, награда,
я заслужил её не впопыхах,
а месяцы – как гроздья винограда –
потом нашли пристанище в стихах.
Писать стихи – такая же морока,
как собирать смородину с куста.
И седина упала раньше срока
за пару строчек поперек листа.
Писать стихи – такое наказанье,
не пожелаю даже и врагу!
Как мамино забытое вязанье:
давно не греют…
Просто берегу…
***
От торжества не пишутся стихи.
Бывают рифмы: просто слово – к слову.
Но вот, когда согнут тебя грехи,
когда сомненья – заново и снова;
когда давно не расслабляет ночь
и монитор к рассвету не погашен;
когда не может друг тебе помочь,
когда твой дом и в праздник не украшен;
когда приходит мыслей караван,
а от болезни никуда не деться,
и ты устало ляжешь на диван
и думаешь: теперь не отвертеться…
Когда разлука тянется не год,
а пару дней, но кажется, что – вечно;
когда ты что-то знаешь наперед,
и ожиданье – тоже бесконечно;
когда весна уходит от тебя,
и звон души уже никто не слышит;
когда однажды скажешь "нет", любя;
когда осенний дождь стучит по крыше;
и, наконец, когда от шелухи
захочется себя надежно спрятать, –
тогда лишь только пишутся СТИХИ,
которые… не смогут напечатать…
На затухание поэтической деятельности
Я свой уход не объясню стихами:
от желтых колосящихся полей,
от города со всеми потрохами,
от стройных изумрудных тополей,
от неба в разлохмаченных заплатах,
от яхты, ускользающей в лиман,
от окон, что, зажмурясь виновато,
неловко прячут в темноте обман.
Я свой уход не объясню стихами:
от безупречной схемы бытия,
которую не осязать руками,
но без которой невозможен Я.
Безветрие не порождает страхов,
а сон, увы, не делает сильней.
И я свои стихи кладу на плаху
летящих и невосполнимых дней.
Молчание оправдывать не смею,
рассыпав то, что чудом собралось.
И буду притираться, как сумею,–
к остатку жизни, что бы ни стряслось...