Меня терзает лютый, жуткий голод,
Кишки корёжит, режет и сосёт.
Мне триста лет. А я всё так же молод.
Мне двадцать пять, уже который год.
Всё, больше не могу. Ну сколько можно
Терпеть, и объясните, для чего?
Желание моё совсем не сложно,
Легко смогу исполнить я его!
Всё, больше не могу. Я одеваюсь
Небрежно, но изящно, как змея,
И медленно наружу выбираюсь
Под душный, скучный сумрак бытия…
Там мрачные, невзрачные картины
Вечерней жизни, бедной и скупой,
И отражают битые витрины
Неряшливый, безрадостный покой
То там, то тут бредут неспешно люди,
Смешно ногами шаркая в пыли,
Они мне как говядина на блюде,
Могу позвать, чтоб сами подошли.
Но – не зову. Сперва хочу добиться
Какой-то наивысшей глубины,
А уж потом допОлна насладиться
Той страстью, для которой нет цены.
Я прохожу бесшумно, как виденье,
По улицам, бульварам, площадям,
Я знаю, это всё мои владенья,
Я их возделал и засеял сам!
***
Я помню, этот город был деревней,
Убогой, покосившейся, кривой.
А рядом, монастырь какой-то древний
Стоял почти безлюдный, но живой.
Там жили два отшельника-монаха,
Один – старик, другой – почти дитя.
Они ходили в тёмный лес без страха,
Я их обоих там поймал шутя.
Потом я спал. Почти четыре года.
Потом опять ходил за пищей в лес.
Там было много разного народа,
Хватало мне. А монастырь исчез.
Потом деревня стала городишком,
Там появилась школа и костёл,
Меня он беспокоил, но не слишком,
Я даже как-то раз туда зашёл.
Любезно побеседовал со служкой,
Чего-то вроде даже предложил,
Он подошёл ко мне с церковной кружкой,
В неё я золотые положил.
Мне, почему-то, страшно захотелось
Чтоб что-то за монахов тех двоих
Проговорилось или же пропелось,
Они ведь тоже были из «своих»!
Но, в общем, в церкви было неприятно,
Какой-то запах, затхлый и густой.
Толкается народ, от воска пятна,
И я ушёл, чтоб свой сберечь покой.
Потом была война. Ужасно долго.
Земля стонала, в крови и огне,
Но воевали как-то всё без толка,
Лупили кулаками по броне…
***
И я пошёл поспать, и спал полвека,
И видел сны, сверкавшие, как снег.
Но вдруг – почуял запах человека,
И он явился, этот Человек!
Точнее – предо мной возникла дева,
В простом венке из полевых цветов,
Она стояла словно королева,
А я, я был уже на всё готов!
Я подошёл и протянул ей руки,
Держаться не хватало больше сил.
Услышал пульса сладостные звуки,
Но я не СЪЕЛ её, а УКУСИЛ…
Она сперва негромко застонала,
Потом прижалась шейкою к зубам,
И сердце моё биться перестало,
И молча я упал к её ногам.
Потом мы очень долго были вместе,
Я был великой страстью окружён,
Я приносил цветы своей невесте,
Ведь у вампиров не бывает жён.
Потом я отлучился. Ненадолго.
Поездка деловая, ерунда.
И вышло, что и съездил я без толка,
И опоздал, похоже, навсегда…
Вернулся я в её укромный домик,
Увитый виноградом и плющом,
И увидал, что он совсем разгромлен,
И маленькое тело под плащом.
Она смотрела синими глазами
Куда-то, где ни времени, ни снов,
И грубый кол, омоченный слезами,
Торчал у ней из сердца, как засов.
Я схоронил её. И съел деревню.
Всех тварей, до последнего щенка.
Что, милосердие?! Какие, к чёрту бредни!
Поверьте мне, цена не высока.
Потом я снова спал, не помню сколько,
Хоть был я сыт, но нелегко спалось,
Мне было так невыносимо горько,
Что встать на годы раньше мне пришлось.
Здесь город стал под сенью небосвода,
Дома, фонтаны, много лошадей,
Но главное, в любое время года
Огромное количество людей!
И я плыву сейчас по переулку,
Подобен небольшому кораблю.
Друзья мои, я вышел на прогулку!
Мои родные, как я вас люблю!