Что за день сегодня выпал, в толк никак я не возьму,
как это напасть на жилу, что не в жилу самому.
Спотыкаешься тем паче, что совсем не по душе,
да внутри я мальчик-с-пальчик, пусть снаружи-то уже
не детина – тучный образ грубияна-старика,
«тОрмоза со страстью», то бишь без крылатого стиха.
Где наигранная слабость, что взлелеянный елей, –
тошнотворная отрада, как бы вдруг не заболеть.
Снова дома на балконе в ожиданье тишины
на спокойном майском фоне лучезарной синевы.
Не пора ли опериться в серебристых облаках
перистых, пером жар-птицы освещая путь в веках.
Выше зелени кудрявой разгулялся ветерок,
невпопад пишу коряво, что в отечестве пророк.
Где твои ресницы, Изик, и веснушчатый фасад,
«яйца все в одной корзине», в общем, сыт, но не богат.
Только выцветшее поле так себе надбровных дуг:
ни характера, ни воли, грамот, премий и заслуг.
Выдыхаю сизым дымом, отрабатываю вдох
домовитым нелюдимом, домовым, когда не плох.
Тем же скверным пионером, ковыряющим в носу,
из последних самым первым и по жизни пронесусь.
Избранность, читай: бездарность, – всё своё ношу с собой
как любовь и благодарность, и обиды ни одной.
Многим слабостям внимаю, но утаиваю мощь,
как не тот, кого я знаю, – этому нельзя помочь.
Но по ходу отмечаю: всё, что благо, то не зло,
ну, глупею и мельчаю, ожидая лучших слов.
И не в руку сон, что снился, лучше бы не вспоминать
«снег в июле, гибель «Ила», а приехали встречать.
Отойти не мог я долго: ни проснуться, ни спастись
ожиданием, возможно, с опасением за жизнь.