Пробудился к весне.
Захотел бы и смог онеметь.
И ни медью нарывной,
ни музыкой кровных оружий.
Для кого эта страшная музыка,
легкая смерть,
что поставил на паузу ночью и нет,
не дослушал.
Вспоминал и опять забывал перелетный язык
налипающих белых квадратов
и черных угодий.
И холмов -- будто вахту стоит часовой снеговик,
оплывает
и угольным глазом поводит.
Изменяется холм на УЗИ из чужих палестин.
И чужих палестинок секрет равносилен разгадке.
Округлившийся снег отозвался как дочь или сын,
поднимаясь над схваткой.
Опереньем тряхнул не за совесть, а за красоту,
пробудился к весне,
пропустив голосов перекличку.
Но кому эти женщины снова ребенка несут?
И на чьих же плечах удержать,
неужели на птичьих.