День как день. И даже приятный. Пятничный. Передо мной свежий номер моей газеты. Скоро его так же как я сейчас, с пристрастием, будут изучать читатели. Довольно улыбаюсь: лучший номер, конечно, еще не сделала, но и этот совсем не плох.
Звонок. Смотрю на дисплей айфона, и глаза удивленно лезут вверх. Неожиданно приятно. Наверное, у каждого в контактах есть номера, на которые звоним редко, и с которых звонки поступают не часто, но каждый случай особенный и важный.
- Привет, моя хорошая! На месте? – слышу знакомый голос и улыбаюсь. Сколько раз прежде я слышала эти фразы, именно в такой интонации? Сотни, если не тысячи. Когда-то мы вместе работали. Федоровна была моим шефом. А я для нее всегда ее хорошей.
- Здрасти! Я у себя, - выпалила, срываясь на щенячий восторг.
- Не убегай никуда. Скоро зайду, - и короткие гудки.
Я все еще держу телефон в руках, соображая, есть ли у меня вкусненькое к чаю, спешно прячу подальше мятую пачку сигарет. Давно не курю, не помню даже, сколько лет прошло после последней затяжки, а избавиться от сигарет не могу. Боюсь, что триггернет, если вдруг эта мятая пачка исчезнет из поля моего зрения. Чур меня, пусть лежит себе.
Федоровна вошла без стука. Тяжело прошла к стулу и неуклюже обвалилась на него. Я бросилась, было к ней. Предупредительный взмах руки остановил меня. И еще медицинская маска. Действительно, чего надумала: поддержать, обнять, понять, наконец, что происходит сейчас непозволительная роскошь.
На минуту повисла пауза. Федоровна сидела, прерывисто дыша и прикрыв глаза. Я смотрела на нее и думала совершенно дебильную мысль: «Какой тут чай, какие вкусняшки? Какого вообще черта?»
Гостья открыла глаза, поднялась со стула, обошла меня и направилась к столу. К тому, за которым совсем недавно я читала по диагонали газету и была довольна тем, как сделала ее. Тяжело опустилась в кресло, стала расстегивать шубу. Разделась. Немного посидела без движения. Придвинула газету ближе и стала внимательно ее читать. Рука сама собой потянулась к письменному прибору, предугадала, что возьмет авторучку с красным стержнем. Когда-то она вычитывала полосы, делая правки именно красным цветом. Тогда это страшно раздражало и мы посмеивались, что учитель – это диагноз. Сейчас вызвало странное ощущение, будто воздуха не хватает. Почитала, отодвинула газету и спокойно сказала: «Ну, вот теперь хорошо». Я, конечно, поняла, что к газете это не имеет никакого отношения, от чего воздуха в легких стало еще меньше. Попыталась улыбнуться широко, но, видимо, получилось совсем уж неубедительно.
- Эй, ты чего? Все нормально, моя хорошая, - ровным голосом сказала Федоровна.
А потом мы разговаривали. В основном говорила Федоровна. Монолог был не стройным, она скакала от темы к теме. Я все понимала и согласно кивала головой. Перед нами стояли чашки с чаем, мы к ним так и не притронулись.
- Мне пора уходить, - сказала Федоровна обыденно.
- Останьтесь еще, пожалуйста, - уже не скрывая своего состояния, на одном дыхании выпалили я.
- Я бы рада. Не могу. Ты ведь все понимаешь, - ответила она и слегка отвела глаза.
А может, мне показалось, что отвела. Я не могла в ту минуту смотреть на нее, она того точно не хотела. Не хотела увидеть в моих глазах жалость, я точно знаю, что не хотела.
Чайные чашки невообразимо громко звенели в руках, когда убирала их в шкаф. Надо срочно вернуть пачку сигарет на видное место. И еще запастись красными стержнями: теперь все правки буду делать исключительно красным цветом. Зачем? Не знаю, но это обязательно.