Во времена галантного коварства
И царственной эпистолярной лжи
Переменяло формы государство,
В сраженьях раздвигая рубежи.
Победный гром утраивали оды,
Царица золотила чуждый кров
И, щедрая от нищеты природной,
Раздаривала землю и рабов.
И в оправданье, и для утешенья
Придумывались сказки о царях
В тот дивный век любви и просвещенья,
И смертных душ, оцененных в рублях.
Но голубою кровью отольется
Холопья накипевшая слеза,
Когда раскосым глазом инородца
Заглянет смерть в господские глаза,
Когда смутив и скомкав полдержавы
И сна лишив блистательный синклит,
О мужеском и государском праве
Удавленник восставший возопит.
Обросшего в могиле бородою,
Как в упыре правителя узнать?
Но, признанная алчущей ордою,
Приобретала сказка плоть и стать.
Кострищами усадеб отмечала
Казачья лава свой гремучий бег,
Там государевым инициалом
Врастали виселицы в обгоревший снег…
Не в первый раз взялось, и не в последний:
Среди войны вставала Русь на Русь.
И вновь самоназначенный наследник
У деспота державу рвал из рук…
И кто б ни одолел, какою б краской
Ни расцветили флаги небосвод,
Жестокой казнью завершится сказка,
А проиграет, как всегда — народ.