Здесь живёт престарелый цербер меланхолический.
Не виляет хвостом, а оценивает при встрече зловеще.
У него малахольный хозяин, который таскает еду и вещи
с ближайшей мусорки, от обоих разит эпически.
Ещё дюймовочка и банши по-соседству со мной живут,
принц с одним лебединым крылом и его лебёдушка,
фея-крёстная чья-то, и тётушка-непогодушка,
и Водокрут Тринадцатый, или просто без номера водокрут.
Мои соседи по общежитию спустились с небес
по лентам ангельских эскалаторов....
Кое-кто – без сомнений – из бездн пролез
на чернильных чёртовых лифтах,
не знаю, не знаю, чужая душа – потёмки…
Естественно, история гонок и дрифтов
особенная у каждого здешнего перца,
но каждый искусно пластает мне сердце
на красные листики медиаторов.
Под песни дождя я ловлю пластинки
нашинкованного сердца, соединяю попарно их,
склеиваю музыкой половинки,
и они улетают, словно большие жуки,
треща жёсткими, басовыми крыльями,
в тишину, где с шуршанием сыплются лепестки,
в темноту, полную цвета,
на дорогу, которая снегом одета –
в Зазеркалье, а может быть, в Нарнию...
Но у меня-то подписка о не-вы-езде.
Не могу убежать через шкаф... И поэтому
возвращаюсь... Всегда, знаете ли, и везде
помню, что как бы привязана за ногу,
окружена перфораторами, собаками и наблюдателями,
уверяющими, что они защита от ада. Что я могу
быть спокойна... Ласково так улыбаются и глядят…
Не сознаваясь, что они-то и есть настоящий ад,
излюбленный Кингом… Маньяками… И поэтами.