Я открою секрет: в моей голове беспутственной,
В толще серой нейронной мантии расстилается
Что-то вроде бесплотной Нарнии сэра Льюиса,
Я живу там десятки лет гребешком подпанцирным.
Ни одним из приборов мир мой не пеленгуется,
Ни одна гугл-карта с сервисами не свяжется,
Там давно не имеют вес золотые унции,
В волопаса не тычут дула электростанции.
Только вот что забавно - там я родился кекуром,
Замурованным прямо в скалы гранитным големом.
Мне в лопатки дышал Байкал вековыми ветрами,
Обнимала Сибирь бескровленными ладонями,
И казалось, что так и сгину в часах песочных я,
Целый век собирая пазл цветными кварцами.
Но потом я признал в невинной игривой соечке
Твой смеющийся взгляд и едкие интонации.
Я манил тебя шелковицей, иргой, морошкою,
Заклинал себе: не спугнуть бы рукой размашистой.
Всякий раз мое тело шло кремнеземной крошкою,
(Нечто схожее с человеческими мурашками)
Если ты поднимался скоками воробьиными
По холодным моим кварцитам с отвагой ко;лосса.
Можжевелово в темноте голубели крылья и
Любопытный зрачок блестел ограненным ониксом.
Ночи медленно дозревали отменным хересом,
Я любил их почти язычески, наши сумерки.
У меня там, внутри, росла, прорываясь, вереском,
Глинобитная легкость с примесями безумия.
Здесь курчавые мхи струятся, спадая рюшами,
Солнце тонет, желтком стекая по горной челюсти,
А под толщей воды невинные спят жемчужины,
Убаюканные суровой осоловелостью,
Но твой мир не кончался камешками да пирсами,
Вместе с ночью ты исчезал за седыми волнами.
Я давился обидой гальковой, мелкодисперсной,
Но по-прежнему ждал, как ждать подобает голему.
Ветры брали тебя без спросу, хватали шельмово,
Грубо лезли под перья, нежные, суть бумажные.
За клинически совершенными перешейками
Эхо слез моих рассыпалось браслетом яшмовым,
(Я молил бы тебя, да бог обделил коленями).
От печалей и сов я был для тебя охранником,
Но пока в лисохвостых травах шныряли лемминги,
Ревность множилась в моем теле рудой урановой.
И точила по тихой все, что мне было вверено.
Как-то раз Антиной увидел глазами-звездами:
Голем кормит с ладони сойку душистым вереском.
И сжимает кулак до жуткого хруста костного.