***
У калитки своего недоброжелателя Насреддин отвязал от пояса кошель, обмотал его снятым с плеч халатом, соскочил с коня, водрузил свёрток на седло и без долгих слов лёгонько подтолкнул иноходца к Абдулле.
Тот отшатнулся, с ужасом взглянул на гонца и еле слышно пролепетал:
— Я не смею…
Посланник пробурчал что-то непотребное в адрес Ходжи и с укоризной поглядел на него.
Тот и не думал реагировать на неуместное в устах правоверного мусульманина порицание.
Абдулла перевёл молящий взгляд на соседа.
Мол, что это всё значит? Разве меня не повезут на расправу к Повелителю? Разве я достоин доброго отношения со стороны того, которому причинил столько зла
Ходже несложно было угадать ход его печальных измышлений. Он ободряюще подмигнул соседу, развернулся и, держась за стремя коня, повлёк доблестного воина к своему дому.
Абдулла, прижимая к груди свои сокровища, с мучительным недоумением глядел им вслед.
Ходжа оседлал Серого и они с гонцом отправились к воротам. Но у них на пути, подбоченившись, возникла Гульджан.
— Женщина, — побагровел доблестный воин, — нам дорога каждая минута.
— Наверстаете в пути, — отмахнулась она. — Животины у вас добрые, не подведут. А я приготовила казан плова. Что же мне прекрасную еду, — она кивнула в сторону пса, — блохастому отродью отдать?
— Но, дорогая жена, — попытался вразумить её Насреддин, — мой старый знакомый, как и в прошлый раз, поделится в дороге лепёшкой.
— Слушать не хочу, — гневно произнесла она. — В твоём возрасте сухомятка вредна.
— В каком таком возрасте…— попытался отодвинуть её с дороги Ходжа.
— В том самом, когда, набив своё пузо беляшами, ты потом целый день маешься животом, пока я не дам тебе отвара из укропа. Повелителю ты нужен бодрым и невредимым.
Гонец хмыкнул и спрятал улыбку в усы.
Теперь побагровел Ходжа.
Доблестный воин почесал затылок и примирительно произнёс:
— Пожалуй, Гульджан права. Если я доставлю захворавшего в пути мудреца, не сносить мне головы. Давай поедим плов, выпьем чая и отправимся в путь. А то наше препирательство никогда не закончится. Её и буйвол не сможет сейчас отогнать от ворот.
Насреддин, мысленно посылая нелестные слова в адрес любимой супруги, вынужден был отступить.
Ему повезло, что удержал язык за зубами, а то вовек не попасть бы им к Повелителю.
Когда Гульджан начала перекладывать плов из казана в ляган, Ходжа с интересом поглядел на неё.
— Мне кажется, — задумчиво пробормотал он, — я где-то видел, — он указал на казан, — это вместилище восхитительного яства, которое ты с таким усердием выкладываешь на расписное блюдо.
— Ничего удивительного, — закатала рукав платья жена, дабы ей было удобнее управляться с шумовкой. — Этот котёл ты когда-то брал в долг у своего приятеля Шамсуддина. Поскольку отправить тебя к лудильщику, дабы он залатал наше собственное вместилище для восхитительных яств, нам с матерью так и не удалось. Помнишь, когда подошло время вернуть казан, ты решил развлечься? Положил на его дно маленькую сковородку.
— Помню, — расплылся в улыбке Ходжа. — Мой приятель тогда так растерялся.
— Он, видите ли, растерялся, а мать потом неделю пилила меня. Это была её самая надёжная сковородка, на которой она пекла твои любимые лепёшки.
— Ах, вот почему я с тех пор не вижу на нашем столе самые вкусные лепёшки из тех, что пекут в Акшехире, — с грустью почесал затылок Ходжа.
— А что ты ему сказал, не помнишь?
— Как же, как же, — рассмеялся Насреддин, — я сказал ему, что его котёл родил сковородку.
Тут громогласно расхохотался гонец.
— Припоминаю, что забрав казан, он ушёл весьма довольным. Как же эта посудина вновь оказалась в нашем доме?
— А что ты ел вчера на ужин? — едко спросила Гульджан.
— Шурпу, аппетитнее которой нет на всём белом свете.
— На чём же я её приготовила? Или ты отнёс наш казан к лудильщику?
Насреддин смущённо развёл руками.
— Вот мне и пришлось снова обращаться к соседу. А сегодня, представь себе, он явился за ним.
— Но, судя по плову, который мы уплетаем за обе щёки, ты казан не вернула.
— Нет. Я сказала ему, что тот приказал долго жить.
— О, женщина, ты сказала Шамсуддину, что казан скончался? — обалдело спросил гонец. — И он, глупец, тебе поверил?
— Не сразу. Сначала запротестовал, но я ему напомнила о сковородке.
— Ты сказала ему, — начал Ходжа Насреддин…
— Я сказала: если ты, доверчивый олух, поверил, что твой казан смог родить сковородку, отчего же сейчас ты не веришь, что тот отдал Богу душу?
Взрыв хохота, донёсшийся из дома Ходжи, переполошил всю округу.
***
Поздно вечером, когда путешественники покинули дом, в калитку Ходжи постучали.
— Кто там? — испуганно спросила, осторожно подкравшаяся, Гульджан.
— Это Абдулла…
— Ты в своём уме!?— воскликнула она. — Мужа нет дома, а ты ломишься к беззащитным женщинам. Сейчас я спущу на тебя пса, а потом подниму такой шум, что сюда примчится стража, и тебя упекут в зиндан.
— Не сердись, я прошу только чуть-чуть приоткрыть калитку. Не бойся. Я лишь передам тебе одну вещь. И тотчас уйду. Клянусь Аллахом.
— Ну, если так… — Гульджан отодвинула засов.
В отверстие просунулась рука с тюбетейкой. И тут же раздался удаляющийся топот дарителя.
Она заглянула в неё и охнула. Тюбетейка была полна монет.
— Тоже мне, — улыбнувшись, пробормотала она, — мог бы, сосед, для этого дара головной убор выбрать вместительнее.