Как пусто в церкви. Свет и полумрак,
Переплелись как локон с чёрной лентой
Земная жизнь мне представлялась рентой,
А жить на ренту -каждый ведь мастак!
И в бочках вина ждали свой черёд,
Крепчали, наполнялись ароматом.
Я был повесой, в чём-то ретроградом,
Но в целом ненавидел папский гнёт.
Я был за Свет, да- да, он вам знаком,
Он все ещё спускается с полотен.
И ростовщик казался благороден
И оживал под золотым мазком
Маэстро. Мы не то чтобы ценили
Художника- на то был меценат,
Но в кабаках народ был жутко рад,
Что деньги Церкви к грешнику уплыли.
Вы понимаете- он был такой как мы,
Его кошель был общим достоянием.
И вольнодумец рисковал изгнаньем,
Художник же не знал земной тюрьмы.
Хотя тюрьмой считал объятья дам,
Их будуары с запахом нероли.
Холопов и за меньшее пороли,
Ему же доверяли Божий храм.
А судьи кто? Был дедом кардинал,
И с внуками общался на латыни,
Ценил искусство, больше чем святыни,
Клятвопреступничал и просто воровал.
Бывало, что заглядывал в кабак
Инкогнито, чтоб слушать разговоры.
Мы, помня про церковные поборы,
Его не угощали просто так.
Потом пришла Чума, и есть за что!
Сгребла нас всех пурпурной рукавицей
Рты мертвецов с полосочкой корицы
Посередине. Будто решето
Установили ангелы на небе,
И сквозь него снег сыпал как мука.
В те дни была Мадонна к нам близка,
И на неё никто в обиде не был.
Осклизли спины мрачных сторожей-
Львов мраморны отяжелели веки.
Ещё выносят склянки из аптеки,
Наивные..Не слущая вожжей,
Увозят кони редкие повозки
За город. Уезжает кардинал.
На площади дают смертельный бал,
Костер горит как плащ вельможи броский.
Из нас никто не спасся- наш обоз
К кончине едет как к освобождению,
И жизнь и смерть -лишь спаянные звенья
Цепи, в которой ты с рождения рос.