«Мальчик, дальше! Здесь не встретишь
ни веселья, ни сокровищ!
Но я вижу – ты смеёшься, эти взоры – два луча.
На, владей волшебной скрипкой,
Посмотри в глаза чудовищ,
И погибни славной смертью, страшной
смертью скрипача!
Николай Гумилёв.
Душа прощается с любовью,
Легко, печально и светло,
Я приступаю к послесловью,
Поскольку время подошло.
Скрипит шагреневая кожа,
Почти истёрся лоскуток,
Сейчас растает… ну так что же,
Он продержался, сколько мог.
Любви томления прекрасны,
В извечной пьесе бытия,
Но мы над будущим не властны,
Оно – безжалостный судья!
И планам следует своим,
Под горький папиросный дым.
Под горький папиросный дым,
Проходит мыслей вереница,
И мозг, под бременем таким,
Дрожит, как раненая птица,
От мыслей нам не убежать,
И позабудутся едва ли,
Поскольку право – забывать,
Мы видно где-то потеряли.
Безверье – наше ремесло,
Мы в нём достигли совершенства,
И горе, что в наш дом пришло,
Расплатой будет за блаженство.
Что ж, Року я не прекословлю.
В подвале пахнет старой кровью.
В подвале пахнет старой кровью,
Мелькают сполохи огня,
Судьба склонилась к изголовью,
И жадно смотрит на меня,
Спиной загородила дверцу,
И не желает уходить,
А тихо шепчет, словно в детстве –
«Ну что ж, дружок, тебе водить!
Беги за собственною тенью,
Спеши за рухнувшей мечтой,
Глядишь, заслужишь искупленье
Там, за последнею чертой,
Где сумрак полон льдом седым,
И злым огнём пороховым…
И злым огнём пороховым
Мы дни и ночи наполняли,
А то, что сами в нём горим,
Тогда ещё не понимали…
Мы поступали как должны,
И о пощаде не просили,
Лохмотья грязные войны
С нелепой гордостью носили.
И, ног не чуя под собой,
По грудь покрыты липкой глиной,
Мы шли и шли в ненужный бой,
С какой-то лихостью былинной.
И солнцу было не пробиться
Сквозь плотно сжатые ресницы.
Сквозь плотно сжатые ресницы,
Я вижу только темноту,
Как будто ночь глухая длится.
Я в океане, на борту
Огромной, чёрной каравеллы.
Скрипит под ветром такелаж,
Сверчок пиликает несмело,
И спит усталый экипаж,
А я стою, штурвал сжимаю,
Я вожделенного достиг,
И только об одном мечтаю -
Пусть вечно длится этот миг!
Но просыпаюсь за стеной,
Тревожим памятью больной…
Тревожим памятью больной,
К истокам возвращаюсь снова…
Как конь с натруженной спиной,
Что крутит жернов стопудовый.
Освободиться не могу,
И вымысел мешаю с былью,
А дни стираются в муку,
И улетают белой пылью…
Но вновь, откуда ни возьмись,
Зерна потоки притекают,
Моя растраченная жизнь,
Никак меня не отпускает…
Но вдруг – прекрасная зарница,
Я вижу радостные лица!
Я вижу радостные лица,
Они как солнца тёплый свет,
Мне так хотелось с ними слиться,
Услышать тихое – «Привет!»
Их много, и совсем немного,
Я никого не позабыл,
УчИтеля, подарок Бога,
И тех, которых я любил.
Кто нынче жив из них – не знаю,
Кровавый Молох правит бал,
И лишь на чудо уповаю,
Чтоб хоть во сне, Создатель дал,
Моих друзей увидеть строй,
Всех тех, кто в жизни был со мной.
Всех тех, кто в жизни был со мной,
Я поимённо вспоминаю,
Одной одарены душой,
Теперь награди.
Горласты, молоды, лихи,
Мы были истинной семьёю,
Вино, надежды и стихи,
И небосвод над головою.
Слова друзей, глаза подруг,
Рождённые небрежно строки…
Был дорог нам наш тесный круг,
Вместивший горизонт далёкий,
И откровения Нирваны,
И петербургские туманы.
И петербургские туманы,
Я вижу, словно наяву.
Я снова вспоминаю Анну,
Я снова Аннушку зову.
Которую? Уже не важно,
Умом и сердцем не понять,
Так в зове на намаз протяжном,
Корана слов не разобрать.
Но помню, как глаза смотрели
Куда-то за моей спиной,
Как радостно в печи горели
Стихи, написанные мной,
Стамбул напомнив поутру,
И африканскую жару…
И африканскую жару,
Я снова кожей ощущаю,
Песок в ладони наберу,
И потихоньку высыпаю,
Тиха пустыня, как дворец,
В котором Вечность отдыхает,
Но усмехается Творец,
И диво дивное являет.
Он кисть с волшебной акварелью
Из закромов своих достал,
И каравана ожерелье
На горизонте написал.
Мне не вернуться к каравану,
Себя обманывать не стану.
Себя обманывать не стану,
Мой путь неведом, и далёк.
Я гвоздь припрятанный достану,
Чтоб нацарапать пару строк.
Пусть мне немного остаётся,
Я славно пожил на земле!
Но дух мятежный не сдаётся,
Ни лжи, пуле, ни петле!
Пускай ложатся буквы криво,
Но всё же рифмы неплохи,
Ведь я пишу неторопливо
Свои последние стихи.
И слов других не подберу.
Я знаю, я сейчас умру.
Я знаю, я сейчас умру,
И ведь не скажешь, что за дело.
Мне жалко оставлять игру,
Она ещё не надоела,
Но раз уж карта так легла,
То на расклад пенять не стоит,
Метёт железная метла,
Спешит следы стереть за мною.
Мне доводилось побывать
Поэтом, вставшим пред барьером,
Но нынче буду умирать
Обычным русским офицером!
Соната сыграна моя,
Но пусть звучит для вас, друзья!
Но пусть звучит для вас, друзья,
Мой тихий голос, в этих строчках,
Сквозь гвалт, и крики воронья,
Прорвётся он, куда захочет,
Сметёт забвения листву,
Небрежно счистит мох горелый,
И тень моя скользнёт в Неву,
Под парусами каравеллы!
И я шагну на парапет,
Смычок заветный доставая,
Ведь для поэта – смерти нет,
Теперь я это твердо знаю!
Звенит в оркестре бытия,
Волшебной скрипкой жизнь моя!
Волшебной, скрипкой жизнь моя,
К плечу приникла музыканта,
Он ей хозяин и судья,
Тут всё зависит от таланта.
Не так уж много я прожил,
И шёл порою, против правил,
Но то, что Бог в меня вложил,
Я без остатка здесь оставил.
Не так уж много? Что ж, пускай,
Но в общем-то, не так уж мало,
Скрипит под грифелем доска,
Уже и места не осталось…
И пусть преданье станет новью,
Душа прощается с любовью…
Душа прощается с любовью,
Под горький папиросный дым.
В подвале пахнет старой кровью,
И злым огнём пороховым,
Сквозь плотно сжатые ресницы,
Тревожим памятью больной,
Я вижу радостные лица
Всех тех, кто в жизни был со мной.
И петербургские туманы,
И африканскую жару…
Себя обманывать не стану –
Я знаю, я сейчас умру.
Но пусть звучит для вас, друзья,
Волшебной скрипкой жизнь моя!
26 августа 1918 - 2018 г.