Двор не дал нам пропасть!
Моё сознательное детство прошло в районе Ташкента, прозванном в народе "Кашгаркой". Даже для такого «криминального» города, каким мне виделся в те годы Ташкент, это был знаменитый своей отчаянной ребятнёй район. Местные на какой-нибудь глухой окраине уважительно расступались сумеречным вечером, стоило произнести: «Я с Кашгарки!»
Центром её было пересечение двух улиц: имени Ленина и, ныне забытого борца за свободу трудящихся Востока, некого Лугина. Эпицентром же считалось печально известное заведение водочного короля дяди Никанора. В долг он отпускал любое количество чекушек водки. Но на другое утро в магазинчике разыгрывалась неизменная сценка:
— Никанор, должок получи.
— С тебя ещё десятка.
— Никанор, я вроде за двумя пузырьками вчера пацана присылал, откуда в твоём кондуите третий взялся?
— Значит, тот пузырёк он по дороге потерял. Так что, гони бабки!
И наши отцы платили. Пацан же, потирая ушибленные места, не жаловался . Какой смысл? Многие из нас проходили эту «арифметику» дяди Никанора.
Правда, иногда перепадало за дело.
Но не только этим была знаменита «Кашгарка». Наш общий двор с чугунным водопроводным краном в самом его центре был настоящим клубом по интересам прекрасной половины двора и его окрестностей. С раннего утра и до поздней ночи не умолкал разноголосый женский хор, сопровождаемый трубным звуком мощной водопроводной струи.
Сам же двор со всех сторон был облеплен с квартирами с обязательными небольшими участками земли, на которых сажали помидоры, огурцы, яблони. Кто во что горазд. Отцы наши работали, праздновали, ели, пили, иногда поругивались на виду друг у друга. Но жили - душа в душу.
Высоченный, с усами-пиками, дядя Усман на мгновение отвернувшись, давал шанс детворе задарма прошмыгнуть в калитку летнего кинотеатра «Салют» на «Трёх мушкетёров». А с каким уважением, достоинством, сердечностью встречал он каждого зрителя, прижав руку к сердцу, произнося «Салям алейкум и здрастэээ». И сразу разглаживались усталые после работы лица, расцветали улыбки в ответ.
А какие счастливые лица были у молодых людей с взбитыми коками, выходящих из-под слеповатой, крытой толем комнатёнки дяди Яши. Не передать. А он, согнувшись на всю жизнь от страха перед фининспектором, строчил на швейной машинке шикарные «дудочки» для районных стиляг с шириной брючины всего в четырнадцать сантиметров с разрезом по нижнему шву.
Как замирал весь двор, когда мой отец раздвигал меха аккордеона. И под восторженные крики дворовых бабок «Толя, иксу исполни!» - пел выходную арию Мистера Икс из одноименной оперетты.
Мотор от полуторки дяди Володи, так называлась тогда популярная грузовая отечественная машина, дворовая ребятня разбирала и собирала с закрытыми глазами.
На каждого из нас падал отсвет ремесла отца.
Только из меня музыканта не вышло. Лень помешала.
Я стал сочинителем.
В гости к своим знакомым приходил народный артист Узбекистана и Советского Союза - Шукур Бурханов. Он служил в театре «Хамзы» и был, как сейчас говорят, «брендом» всего Ташкента. И даже иногда снабжал пригласительными билетами наших родителей на свои спектакли. Правда, у них не всегда хватало времени на посещение театров. Тогда нам, мальчишкам и девчонкам, несказанно везло. Мы видели потрясающего Гамлета в его исполнении. Переживали за героя спектакля «Бай и батрак». По несколько раз бегали на «Проделки Майсары». Спектакли шли на узбекском языке. Но, с этим у нас проблем не было. Мы росли кучей малой и прекрасно говорили на русском и узбекском языках.
На вечерние посиделки в моём дворике частенько собирались мальчишки и девчонки со всей округи. Я часами мог рассказывать самые фантастические истории, которые придумывал, не сходя со своего места. Витькин отец даже однажды не выдержал: «Врёт ваш дружок, как по - писанному. Охота, ребята, время терять, слушая его! Лучше бы делом занимались».
На что мой лучший друг Мансур вежливо ответил: «Если бы, скажем, вы умели так врать, мы бы и вас, открывши рты, слушали. С ним телевизора не надо».
А телевизор в ту пору имелся только в его семье. Что вы хотите? Отец — замминистра! Но в министерскую пятикомнатную квартиру, заставленную импортной мебелью, нас пускали по субботним и воскресным вечерам безропотно. Ежедневных передач на Ташкентском телевидении тогда ещё просто не существовало.
А вот «безотцовщиной» среди нас был...
Впрочем, это не важно. Двор не дал ему пропасть, как не дал пропасть никому из нас. Мы же были не какие-то уличные, а дворовые.
Дворовые.
Мы всегда произносили это слово с большой буквы. Иногда «стукались» за школьным зданием, не без этого. Но всё одно, росли в атмосфере дружелюбия. А, главное, с пелёнок в уважении к труду.
Не могу сказать, что мы были сплошь "белые и пушистые". И на кривую дорожку сворачивали некоторые ребята. Всё было. Но таких мальчишек было меньшинство.
И это правда.
А «Кашгарки» больше нет.
Ташкентское землетрясение тысяча девятьсот шестьдесят шестого года разрушило мой двор, мои улицы, мой район, мой город. Осталось цело лишь здание нашей бывшей двадцать первой школы. А вокруг сплошь раскинулись новостройки без конца и края.
Искренне жаль, что дворы нашего детства рассыпались на современные, безликие квартиры.
Был у меня друг. Валькой звали. Он со своей семьей от нашего двора жил наособицу. Таких в те годы называли «частниками». Свой домик, свой дворик, свой садик. Вы бы видели, как он выхаживал каждую посаженную им травинку-былинку. Как трясся над каждым фруктовым деревцем! А чего было трястись? Яблоневые, персиковые, вишнёвые деревья свободно росли над всеми журчащими арыками вдоль ташкентских улиц. Срывай, не хочу. Мы даже думали меж собой, может он в ботаники хочет податься?
Однако землетрясение тысяча девятьсот шестьдесят шестого года решило Валькину судьбу по-своему. Он стал строителем. Вы скажите, что же здесь такого? Стоило ли из-за этого огород городить? Уверяю вас, стоило.
Я убеждён, держи крепко и уверенно свой мастерок, честно занимайся своим делом, беззаветно люби свою Родину, встань на её защиту каждый из нас, когда в девяностые годы в наш общий Двор пришла беда, не пришлось бы многим эмигрировать в «ближнее зарубежье». И я не оставил бы мой родной Узбекистан, где на погостах покоятся люди разных национальностей, так много сделавших для этой, потерянной для меня земли. Земли, в которой покоятся и мои близкие. Земли, которую я так люблю. По которой тоскую и частенько вижу во сне.
Я не хочу, чтобы подобное повторилось с дворами России, Казахстана, Киргизии, Туркменистана, Таджикистана.
Ни с чьими дворами.