«Прощай, прощай,
И помни обо мне!»
Я одинок. И было так всегда.
Не испытал я материнской ласки.
Кормилица лишь только иногда,
Мне перед сном рассказывала сказки,
Про сны, про королевича Бову,
Про Анику, про злобного Полкана,
И я порою грезил наяву,
Распевными былинами Бояна.
Но скоро всё закончилось, толпа
Учителей, и нянек вереница,
Набросились, толкаясь и шипя,
Стараясь перед бабкой выслужИтся.
И понял я тогда в одно мгновенье -
У принцев жизнью правит провиденье.
У принцев жизнью правит провиденье,
Мы не владыки собственной судьбе,
И каждый день, ни на одно мгновенье
Не можем мы принадлежать себе.
Ведь ты Наследник! И об этом помнить
Всегда обязан, ночью, утром, днём,
А вечерами, в анфиладах комнат
Смотреть на императорский прием…
И бесконечно ждать, когда карета
По мостовой протарахтит опять,
И царственная Иелизавета,
Изволит вместе с внуком погулять…
И кажется, глаза слепит тогда
Какая-то позорная звезда.
Какая-то позорная звезда,
Горящая скупым и тусклым светом,
В её очах блестела… никогда
Я б не решился ей сказать об этом,
Но очень скоро бабка умерла,
И скучный мир мой сразу изменился -
Закончились безликие года,
Пётр III на престоле воцарился.
Отец… о, как же я его любил!
Он для меня был Богом и Пророком,
Я часто к кабинету приходил,
Чтобы его увидеть ненароком,
Его улыбка, мимолетной тенью,
Сверкнула бледно при моём рожденьи.
Сверкнула бледно при моём рожденьи,
Осенняя зарница над Невой,
Тем миру объявив без промедленья,
Что я явился, слабый, но живой,
Укутанный в роскошные пелёнки,
Я был тотчас народу предъявлён,
И сразу все забыли о ребёнке,
Под пушек залп, и колокольный звон.
И я лежал на шелковых подушках,
И безнадёжно, тоненько пищал,
Но только Бог меня с иконы слушал,
Глядел, и скорбно головой кивал…
Лишь он Единый мне опорой был.
Меня никто особо не любил.
Меня никто особо не любил,
Худого, неуклюжего уродца,
И всем я чем-то неприятен был,
Не нужен, как лягушка у колодца.
Мне в след шипели что-то об отце,
И, расступаясь, нагло ухмылялись,
Я видел у придворных на лице
Всё то, что от меня скрывать пытались.
О, эта злая, грязная игра!
Я славно изучил её законы,
И от измены, как от топора,
Порою в щепки разлетались троны.
Но нежелание моё привыкнуть к роли,
Слегка кривясь, терпели, и не боле.
Слегка кривясь, терпели, и не боле,
Все те наивно - детские слова,
Их сразу же в труху перемололи
И злой навет, и глупая молва,
Недолго третий Пётр Россией правил,
Совсем немного в жизни он успел,
И слишком рано этот мир оставил,
И сделать его лучше не сумел.
Скончавшись «от сердечного удара»,
Он захлебнулся кровью из виска,
И в мешанине фарса и кошмара,
Погиб «не за понюшку табака» …
Сдержать рыданья не хватало сил,
Я из дворца тихонько уходил.
Я из дворца тихонько уходил,
В тенистые и снежные аллеи,
И там часы бездумно проводил,
Своей душе ответить не умея.
Шли годы. Я подрос и повзрослел.
Жену похоронил. Женился снова.
Ночами в небо звездное смотрел,
Оно всегда прекрасно и сурово!
Читал. Писал. Командовал полком.
Я любовался бравой маршировкой,
Солдатский вид мне с юности знаком,
И сердцу мил своей ухваткой ловкой!
И я с отрядом уходил на волю,
Чтоб одному бродить в цветущем поле.
Чтоб одному бродить в цветущем поле,
И слушать птичье пенье в небесах,
И чувствовать, что в сердце меньше боли,
И слёзы высыхают на глазах.
И чуять дым походного бивака,
Команды слышать, громкий звук трубы…
Вот счастье для мужчины! Но, однако,
Ничто нам не даётся без борьбы,
Ведь где-то там живет, мои друзья,
Екатерина. Матушка моя.
Екатерина, матушка моя,
Однажды, за торжественным обедом,
Сказала – «Скучен сумрак бытия,
Хочу уйти за Клеопатрой следом!»
В бокал с шампанским бросила кольцо,
И удержаться было очень трудно,
Глаза я поднял на её лицо,
И произнёс – «Не пей вина, Гертруда!»
И сразу стало тихо за столом,
Побагровел Потёмкин величавый,
Но не раздался с неба грозный гром,
Не выступил на лицах пот кровавый.
Ну что ж, терпи, подумал я бесстрастно,
Повсюду ложь, и это так ужасно!
Повсюду ложь, и это так ужасно,
Тупые лица, льстивые глаза,
Убийцы ходят, рассуждают властно,
И не страшит их Божия гроза!
За окнами холодный пух летает,
Светает поздно, скоро Новый год,
Шарфом гвардейским горло обмотаю,
Меня он от простуды сбережёт.
Мой полк построен, верные голштинцы
Стоят рядами, ровно, как всегда,
Но почему-то с ними мне проститься
Вдруг захотелось… что за ерунда!
Пусть не властитель вам, мои друзья,
Но буду, в это свято верю я!
Но буду, в это свято верю я,
Нести в Россию пламя Просвещенья!
Мы все – одна единая семья,
Державности несокрушимы звенья!
Помещик – он крестьян своих отец,
А офицер – отец своим солдатам,
И заживём, счастлИво, наконец,
В Отечестве, спокойном и богатом!
И не посмеет вероломно враг
Границы наши осквернить походом,
Я знаю точно, это будет так,
Я буду вместе со своим народом!
И для того, готов я ежечасно,
Страной своею править самовластно!
Страной своею править самовластно,
Как правит кормчий быстрым кораблём,
Как проповедник, что вещает страстно,
Без гнева и досады, день за днём,
Не зная ни усталости, ни страха,
Не ведая сомнений и обид,
И никогда, ни дыба, и ни плаха,
Позором никого не оскорбит!
Сегодня ночью я опять проснулся,
Лежал, бездумно полог теребя,
И к зеркалу зачем-то повернулся,
В стекле пытаясь разглядеть себя,
И не увидел своего лица,
Лишь только тень убитого отца…
Лишь только тень убитого отца,
И взгляд его, спокойный и печальный,
Как будто в ожидании конца,
Стоял он грустно, пред дорогой дальней,
И в этой душной, липкой тишине
Вдруг, лёгкий шепот, точно стон, раздался -
«Прощай, прощай! И помни обо мне…»
Так император с сыном по прощался.
И больше я заснуть уже не смог,
Я был в поту весь, мокрый, как из бани,
И повторял, как верности зарок,
«Прощай, прощай…», дрожащими губами.
И отраженье мёртвого лица
Со мною рядом будет до конца.
Со мною рядом будет до конца
Всё, что судьба дала мне в этой жизни,
Вакханки смех, советы мудреца,
Слова, что будут сказаны на тризне,
И сыновья мои, и старший – Александр,
Он станет императором, я знаю,
Хоть мне доносят… вздор, пустой угар!
Я эти сплетни с гневом отвергаю!
Я должен жить, так много впереди
Великих дел, и к чёрту осторожность!
Но тяжкий холод у меня в груди,
В душе моей тоска и безнадёжность,
А на щеках солёная вода…
Я одинок. И было так всегда.
Я одинок. И было так всегда.
У принцев жизнью правит провиденье.
Какая-то позорная звезда
Сверкнула бледно при моём рожденьи.
Меня никто особо не любил,
Слегка кривясь, терпели, и не боле,
Я из дворца тихонько уходил,
Чтоб одному бродить в цветущем поле.
Екатерина, матушка моя…
Повсюду ложь, и это так ужасно!
Но буду, в это свято верю я,
Страною своею править самовластно!
Лишь только тень убитого отца,
Со мною рядом будет до конца.
Июль 2016 г.