Снимщикова Татьяна Вячеславовна
Московская область
Отрывок из исторического романа «Черный монах»
На улице похолодало. Радостное солнечное утро сменилось мрачным серым днем. Пройдя чуть по улице, Никодим услышал шум и оглянулся. К реке стекался народ, а вдалеке, налево от церкви, тянулся в небо дым, похожий на облака.
; А ну посторонись, – окликнул его глухой голос.
На могучей лошадке, похожей на ту, что запрягали водовозы в монастыре, мимо проехал мужик, потрясая рогатиной. За ним бежали еще с десяток человек, одетых кто во что горазд. Однако вовсе не наряд поразил сознание Никодима. На лицах людей не читалось страха, скорее ярость, гнев. Мужики сыпали проклятиями и что-то доказывали друг другу. Это были совсем другие люди, не похожие на тех, с кем пришлось повстречаться на пути. Никодим заразился их боевым настроем, побежал следом и увидел, что спешат все вовсе не к реке Вохне, а к церкви. Почудилось ему, что стоит там не горстка напуганных мужиков, а целая армия, готовая ринуться в бой. Сам того не замечая, он оказался в центре гудящей толпы.
Случай в Степурине переполошил все Павлово, да и не только. Возле Воскресенской церкви было не протолкнуться. Подтягивались мужики из соседних деревень, коими буквально было окаймлено село, подобно бахроме на платке. Пешком, верхом, на повозках ; кто как мог – люди собирались на сход. Никодим потерялся, не видя ничего, кроме спин да шапок. Стоило обратить взгляд вверх, как он наскакивал на острые вилы и рогатины, пронзающие небо. Тяжелые запахи пропитали воздух.
; Давить этих гадов! Сжечь живьем! Скормить зверью! – слышалось со всех сторон.
От злобы, захлестнувшей людей, дрожала земля под ногами. Никодим испуганно сжался. Солдаты с ружьями и саблями, свободно разгуливающие по Богородску, не были так страшны, как объединенные одной мыслью уберечь свое добро мужики с топорами.
;Айда на Богородск! ; закричал звонкий голос.
; Айда! Задушим нехристей! – подхватило раскатистое эхо.
Толпа заколыхалась, все заворочались, толкая друг друга в спину. Кто-то надавил сзади на Никодима, и он с ужасом понял, что народ в общем запале решил-таки выдвинуться на Богородск. Представив себе маленький уездный городок под натиском озверевших мужиков, он пришел в ужас. Перед глазами поплыли реки крови и горы трупов, иначе и быть не могло. Если бы Великую армию было так легко уничтожить, как себе представляли вохонские ратники, это уже давно произошло бы. Но французы добрались до Москвы. Пусть голодные, изнуренные походом, но все же это были не дети малые с деревянными сабельками. И Никодим это понял. Уж больно труден выдался путь от монастыря до Вохны, а увидеть довелось столько, что иным и за всю жизнь не представится.
; Стоять! Чтоб вас всех! Куда собрались? – пронесся знакомый голос Курина над толпой. – А кто дома ваши стеречь будет? Хотите, чтобы и их спалили, пока вы силушкой меряться будете?
Люди еще толкались и гудели, но уже не так яростно. Никодим возрадовался – хоть один человек с головой на плечах.
; Испугался Герасим! – забубнили мужики. – Уж мы бы показали этим нехристям!
«Господи, сжалься над неразумными чадами твоими», ; с горечью подумал монашек, но вслух ничего не сказал, всей кожей чувствуя жар от разгоряченных тел. Того и гляди, вновь на Богородск соберутся.
; Послушайте меня, мужики! – раздался другой голос. И он показался Никодиму тоже знакомым.
; Тише, тише! Дайте Стулову сказать! Говори, Егор Семеныч! – уважительно загудела толпа. – Ты – наш голова, твое слово завсегда последнее!
Люди перестали ворочаться, повернувшись окончательно в сторону говорившего. Видеть не видели, но почтительно замолчали, чтобы не пропустить ни слова.
; Прав, Герасим. Нельзя нам идти на Богородск и оставлять дома без охраны. Многие из вас попрятали свои семьи в леса. Мудро. Однако ж и подумать надобно, куда вернутся ваши жены и дети, чем кормить их будете, – продолжил Стулов. – Дружина наша велика. Денег собрано немало. Купим еще сабель и ружей.
; Да мы и вилами могем! Что мне сабля, мой топор востер! Насажу на рогатину, не забалуешь! – загорелись мужики, потрясая своим нехитрым оружием.
И Никодим вздрогнул, в очередной раз оглушенный боевым настроем. Его раздирало на части от желания провалиться сквозь землю, чтобы не пасть замертво под топором мужика по соседству, и в тоже время руки чесались от того, как сильно хотелось заполучить рогатину иль вилы и мчаться вперед под грозные крики.
; Вспомните наказ его превосходительства господина генерал-губернатора Ростопчина! А кто запамятовал, повторю, ибо слова эти в сердце моем написаны, ; снова взял слово Курин. – Крестьяне, жители Московской губернии! Истребим силу неприятельскую, погребем ее на Святой Руси, станем их бить, где ни встренутся!
; Забьем нечистую гадину! Не дадим поругать Русь-матушку! – поддержали мужики.
; Так и мы поступим. Ноне разделимся. Встанем охраною на каждой тропке, у каждой деревни. Занимайте места высокие: на крышах и деревах, на всех околицах, да смотрите без устали во все стороны. И ежели появится враг поблизости, то, не мешкая, посылайте гонца до Павлова, чтобы вышли мы всей дружиною и опрокинули врага силой нашею, ; загремел боевым голосом Курин. – Не будет пощады нехристю!
; Не пощадим! – донеслось в ответ, и Никодим почувствовал, как пронесся этот крик сквозь него, заставив схватиться за грудь, ибо сердце неистово забилось о ребра. И уверовал он, что так и будет.
Поголосили еще немного мужики и стали совет держать, где в какой деревне дозор ставить, кому на посылках быть. Пусть не учены вохонские ратники были в деле военном, да смогли порешить, как родные дома защищать. Выбрали старших в каждой деревне, постановили держать лошадей наготове. Не дожидаясь сумерек, разъехались, разошлись по деревням. Никодим не заметил, как поредело людское море. Стоял он растерянно, смотрел на колоколенку и молился о душе каждого мужика.
; Ты почто из дома убег? – вдруг раздался шипящий голос над ухом.
Кто-то хорошенько встряхнул Никодима за шиворот и потащил к мосту.
; Так-то ты до ветру ходишь? – не унимался голос.
Наконец, Никодим вывернулся и посмотрел из-под руки, тащившей его обратно в Павлово.
; Посмотреть хотел, ; только и молвил он, страшась злого взгляда Широкова-младшего. Привык монашек к одиночеству, и в голову не пришло, что о нем кто-то волноваться будет.
; Посмотрел? Радуйся, что жив остался. Недосуг им было. Кабы мужики прознали, что не наш ты, не вохонский, не ручаюсь, что головушка бы твоя сейчас была целехонька, – уже не так сердито сказал Давыд. – Нынче чужаки – что вороги. Отец как узнал, что тебя долго нет, чуть руки мне не повыдергивал. Велел без тебя не возвращаться. Я и туда, и сюда, а спросить некого, да и как спросишь? Пошел на сход. Насилу разглядел тебя средь мужиков. Думал, затопчут.
; Сам чуть не помер, – признался Никодим, радуясь, что идет рядом с Давыдом.
Остаться один на один с разгоряченными призывами мужиками – глупость, но только теперь это стало очевидным, когда улеглись первые впечатления. Да и после схода сделалось немногим лучше, вохонцы двигались вверх по дороге по нескольку человек, жадно обсуждая события дня, при этом яростно взмахивали руками и своим деревенским оружием. То, чем раньше они пользовались в обыденной жизни, отныне приобрело совсем иное значение. Никодим не хотел оказаться насаженным на вилы. Однако рядом с Давыдом о плохом не думалось. Мужики Широкову уважительно кланялись, несмотря на его молодость, но близко не подходили и о спутнике не спрашивали, хоть и косились издали.
В доме Давыда и Никодима уже ждали. Проходя сени, монашек заметил свой подрясник и шапку на крюке, чистые сапоги у стены. В порыве благодарности он сжал руку Давыда и прислонился головой к его плечу. От заботы людской слова застряли сухим комом в горле.
; Ну, буде. Ох, и попадет нам, – прошептал Давыд.
Волновался он не напрасно. Иван Дмитриевич оказался зол не на шутку. Он долго отчитывал то сына, то гостя, то сразу двоих, не жалел крепких выражений и за словом в карман не лез. Выговорившись, хозяин дома затих и сел за стол.
; Скажи жене, чтоб ужин подавала. Ух, ежели б не война, голодными бы оставил, – сказал старший Широков.
Ужинали молча и быстро. Никодим глаз не поднимал, совестился, корил себя за необдуманный поступок, но в душе не жалел, что побывал возле церкви и воочию убедился в непростом нраве вохонских мужиков. От них исходила первобытная сила. Там, в толпе, он смотрел на маковку с крестом, едва проглядывающую сквозь вилы и колья, и молил Бога о спасении. Не зная, что день грядущий готовит, для себя он решил, что пойдет на французов, если в том будет нужда.