Не видеть друг друга, не чувствовать кожей,
а только лишь знать, что настолько похожи,
когда выдыхаем слова на бумагу,
смотря отрешённо на зимнюю Прагу.
Позднее, устав от прочтения писем,
забыться, но верить – насколько зависим
от беглого почерка твой соплеменник,
оставив на память экслибрис и ценник
эпохи, расставившей точки на белом,
но ставшей в двадцатом – холодным пределом,
смертельной тоской, доводящей до ломки,
и снегом метельным: слепящим и долгим.