В напевности слов животворно-тревожная
гибкость хлыста.
Пентхаусы, дождь – всё немного не то же,
что в смежных пластах:
селения, луны, излучины, соли
с дурного хвоста.
Вселенная в дальнем углу антресоли
считает до ста
и катится, катится – всё, улетела,
опять не моя.
Ты можешь связать разобщённые тело
и таинство «я»,
но это надолго, а времени… Время
немного не то:
качающий возраст на фоне старения
детских пальто,
которые впору, как тишь интерната
в шуршащих листах,
надушенных смертью в таких же лохматых,
но смежных пластах.
Ты можешь связать аномалию тела
с мозаикой «я»,
но это надолго, а долго – не тема
и не колея
на фоне крикливой, какой-то по счёту
войны на века.
Штормит: иногда я сомнамбула с чёртовой
бритвой в руках,
но держит привитое – «Ты не ответишь
уродством на зло» –
высокая планка, бесценная ветошь,
свезло так свезло,
я знаю, что бешенство – это не стержень,
а вирусный страх;
взошли семена, мы немного не те же,
что в смежных пластах.
Колонки трещат про пунктир поколений,
диверсии, сглаз.
Ты можешь свернуть, до того как отменят
сегодняшних нас,
ещё один мир с псевдокаменным прошлым
и спёртым теперь –
всё крайне серьёзно и всё понарошку –
но это не дверь,
а ниша. Пентхаусы, дождь, casus belli,
отброшенный плед,
синхронно замедленный шаг, колыбельная…
Тысяча лет.
________________
Чтобы помянуть последнюю выпущенную прозу, casus не нужен. Даже когда речь о коротком метре: https://ridero.ru/books/ozhidaemye_sobytiya/