«Бессонница, Гомер, тугие паруса…»
Осип Мандельштам.
Шлифует камни ласковый прибой,
Так дева гладит воина доспехи.
0, море! Ты всегда везде со мной,
Заглаживаешь памяти прорехи.
Ты нежной Афродиты колыбель,
И мореходов доблестных могила,
Ты омываешь тысячи земель,
И одолеть тебя никто не в силах.
И лишь морей владыка – Посейдон,
Тебе приказы отдавать способен,
И это Мироздания закон,
Он Вечности в Гармонии подобен!
И чуда воплощение живое,
Взмывают чайки в небо голубое!
Взмывают чайки в небо голубое,
Под свежим ветром крылья распустив,
Бездумной и беспечной чередою,
Как флейты незатейливый мотив,
От облаков, до гребней белопенных,
И от воды кипящей, до земли…
До самых дальних далей Ойкумены,
Они легко бы долететь могли!
Но ни к чему им чуждые уделы,
Хоть там сияет вечная весна,
Необозримы дальние пределы,
Но Родина у каждого одна!
И нынче, над прибрежной полосой,
Ни звука не слыхать, окончен бой.
Ни звука не слыхать, окончен бой,
Который много лет терзал округу,
Покрыты нивы сорною травой,
Истосковались, бедные, по плугу,
Иссохшие оливы на холмах,
Безмолвно тянут ветви, словно руки,
И пчёлы, в развалившихся домах,
Забыли человечьей речи звуки.
Кругом шатров обрывки, гарь костров,
Обломки стрел, и черенки посуды,
И как объедки пира мертвецов,
Доспехов искорёженные груды.
И жертвенником, среди зла и зноя,
Дымится догорающая Троя.
Дымится догорающая Троя,
Великий город храмов и дворцов.
Его когда-то царь Приам построил,
Твердыню на земле своих отцов.
Несокрушимой окружён стеною,
Он был подобен склонам гор крутым,
И Время, дней неспешною водою,
Струилось мимо, словно лёгкий дым.
И цвёл сей край, и в мире жил со всеми,
Седой Приам был счастлив, как дитя,
Но гнев богов Парис навлёк на племя,
Елену от супруга уведя.
И это всё я вижу пред собой,
Сквозь веки, крепко сжатые судьбой.
Сквозь веки, крепко сжатые судьбой,
Ко мне приходят прошлого картины,
Спешат нетерпеливою гурьбой,
Как по весне ручей из-под плотины,
И вот опять, уже в который раз,
Я вижу ярость, смерть, мечи и стрелы,
И Агамемнона налитый кровью глаз,
И Гектора распластанное тело,
Я слышу рев пожара, смертный вой,
Рыдания Гекубы в страшной муке,
Кассандра с непокрытой головой
К пустому небу простирает руки.
И ночью, на моём бессонном ложе,
Виденья лиц и лет меня тревожат.
Виденья лиц и лет меня тревожат,
Утратил я способность забывать,
И пот стекает струйками по коже,
И слёзы я не в силах удержать.
И прошлое, как снежная лавина,
Меня готово жадно поглотить…
О, матерь муз, богиня Мнемозина,
Даруй же мне Забвения испить!
Пусть растворится в сумраке бесстрастном,
Растает, словно льдинка по весне,
Всё то, что было страшным, и прекрасным,
Всё то, что душу рвёт на части мне.
Ревущий небосвод над головой,
И корабельный, журавлиный строй…
И корабельный, журавлиный строй,
В бурлящий Понт уходит, словно в небо,
Не зная, что ликующий герой
Стать обречён добычею Эреба,
Что Мойры нить свою устали ткать,
И ножницами щёлкают злорадно,
И беды, что им дОлжно испытать,
В гекзаметрах потом опишут складно.
Для Рока нет обратного пути,
Предсказанное – скоро станет былью,
И чёрная стрела уже летит,
Чтоб кровь твою смешать с дорожной пылью.
И дальний звук, на тихий плач похожий,
Всё уплывает… и уплыть не может…
Всё уплывает, и уплыть не может
Дубовый лист, кружащийся в пруду,
И странная тоска меня тревожит,
И я никак покоя не найду,
Ужели всё, что мысль моя рождает,
Всего лишь пыль бесчисленных веков,
И в душной тьме её сопровождает
Холодный смех безжалостных богов?
Неужто я рождён был для потехи
Галдящим толпам нищих пастухов,
Крестьянам, что сопя грызут орехи,
И рыбой провонявших моряков?
Я чашу бедствий осушил до дна,
Безрадостна чужая сторона…
Безрадостна чужая сторона,
Здесь даже воздух пахнет сном и тленом,
И разум мой, дрожащий, как струна,
День ото дня слабея постепенно,
Сижу часами я на берегу,
И мне волна босые ноги лижет,
Взывать я к Фебу боле не могу,
Нет смысла, ведь меня он не услышит,
И я дремлю, как старый, драный кот,
Пригревшийся на солнце равнодушно,
Живущий без надежд и без забот,
Ему ни кошек, ни мышей уже не нужно…
Век кружится, как в омуте воронка,
Заплат всё больше на хитоне тонком.
Заплат всё больше на хитоне тонком,
И плащ не защищает от дождя,
Так что же мне сказать моим потомкам,
В далёкий путь к Харону уходя?
Я слишком долго жил на этом свети,
Я был слепцом, но видел целый мир,
И я один был за него в ответе,
Я шёл, стерев сандалии до дыр…
И не дошёл… дорога оказалась
Куда длиннее, чем казалось мне,
И тяжкая, свинцовая усталость,
Меня настигла, как стрела в спине.
И радость мне осталась лишь одна -
Кудрявый мальчик принесёт вина…
Кудрявый мальчик, принесёт вина,
И, напевая, чашу мне наполнит
И станет тоньше холода стена,
И вновь душа моя о счастье вспомнит
Дар Диониса мне согреет кровь,
Поток душистый потечёт по жилам,
И жизнь мою наполнит смыслом вновь,
Как будто мне её продлить по силам…
О терпкое и сладкое вино,
Нектар для смертных, чудо винограда,
Лишь ты одно на радость нам дано,
Одно лишь ты, другого нам не надо!
Щенок пушистый тявкнет басом звонким,
И убежит, в погоне за козлёнком.
И убежит, в погоне за козлёнком,
Ручей, журчащий тихо под листвой,
Далёкой песне треском вторит звонко
Цикада у меня над головой,
Дни коротки, и утром лёгкий иней
Холодным мхом ложится на поля,
И навевает скорбное унынье
Сухая, каменистая земля.
Она ступни мне холодит и ранит,
Как будто бы напомнить норовит,
Что всё проходит, и пора настанет –
Она мой прах печальный поглотит.
Саднит, как тело впившийся репей,
Зима на Иосе, зима в душе моей.
Зима на Иосе, зима в душе моей,
Что ж, мой рассказ подходит к завершенью,
Подует скоро яростный Борей,
Сметёт, как пыль, последние мгновенья,
И я не пожалею ни о чём,
Я слишком долго жил на этом свете,
О ствол корявый обопрусь плечом,
И тихо строки прошепчу. Вот эти.
Они сорвутся с бледных губ моих,
Как лёгкий пух желтеющих акаций,
Круг завершён, прочтён последний стих,
Пришла пора в дорогу собираться.
Покой мечтаю обрести скорей,
Я, дом свой потерявший Одиссей…
Я – дом свой потерявший Одиссей,
Он скрыт навеки пеленою мрака,
И только в горькой памяти моей,
Ещё цветёт любимая Итака,
Но это лишь благословенный сон,
Который иногда ко мне приходит,
Беглец, что на скитанья обречён,
Нигде себе приюта не находит.
Без ропота приемлю сей удел,
О прошлом мыслю я без сожаленья,
И я другой бы доли не хотел,
Ну, разве что, даруют боги зренье!
Садится солнце в дымке голубой,
Шлифует камни ласковый прибой…
Шлифует камни ласковый прибой,
Взмывают чайки в небо голубое,
Ни звука ни слыхать, окончен бой,
Дымится догорающая Троя.
Сквозь веки, крепко сжатые судьбой,
Виденья лиц и лет меня тревожат,
И корабельный, журавлиный строй,
Всё уплывает, и уплыть не может.
Безрадостна чужая сторона,
Заплат всё больше на хитоне тонком,
Кудрявый мальчик принесёт вина,
И убежит, в погоне за козлёнком.
Зима на Иосе, зима в душе моей,
Я – дом свой потерявший Одиссей…
26.05.20.