Хоть за окошком сердце лета,
представьте, улочка пуста,
и ни ответа, ни привета,
а синь, как водится, чиста.
Она глубинна до безумства,
до нервных судорог в душе
и не приемлет вольнодумства –
всегда на страже луч-туше.
Светило жжет неотвратимо,
ведь словно горн раскалено
до белизны, что нестерпимо,
оно, как кит всевластно, но
ещё б чуток разжиться силой,
чтоб с верхотуры ясных дней
упасть всей массою постылой
на шхуну чаяний людей.
Левиафаном всемогущим
светило плавит небосвод,
беда нависла над грядущим,
но слепо сущее, как крот.
Да, не противится природа
всепобеждающим лучам,
лишь он – Ахав, дуб-воевода,
дав волю пламенным речам,
упрямо ждет небесной кары,
чей очистительный гарпун,
низвергнув разом злые чары,
ударит капельками струн.
Ахав, приземистый, как шхуна,
скрипя снастями всех ветвей,
зовет в приспешники Нептуна –
загнать "кита" в нутро дождей.
И бог, услышав старца вопль,
налился гневом – берегись!
И зашатался дряхлый тополь –
то ветер тучей плющил высь!
В кипящем чреве кит сокрылся,
восторжествуй теперь Ахав!
Но тут заряд из тучи взвился,
за дерзость старца покарав.