… При наличии явной способности к сочинительству, N почему-то не стремился развить в себе умение писать. Причина, возможно, крылась в том, что он подсознательно понимал - где-то впереди, за очередной высотой (или высоткой), которую он возьмёт на пути повышения мастерства, таится непреодолимый рубикон, который со всей очевидностью обозначит его истинное место, и высветит, вероятно, весьма скромный масштаб его дарования.
В целом, N не боялся фрустраций, напротив, нередко с маниакальным упорством он ввергал себя в ситуации травмирующие психику куда сильнее, чем творческие муки исписавшегося литератора.
Однако, не доходя до «черты откровения», где могла наступить неприглядная ясность, и даже не пытаясь приблизиться к ней, он как бы оставлял не опровергнутой гипотезу о собственном творческом гении, который (по негласной договоренности N с собственным подсознанием) так и не был раскрыт из-за лени, или в силу тотальной занятости.
Многочисленные наброски, эссе, заметки на полях, наскоро записанные
обрывочные мысли, посещавшие его в разное время, были результатом выбранной им стратегии «само не реализации» .
Эти огрызки творчества громоздились памятниками, осколками обелисков на виртуальном кладбище ненаписанных им текстов.
Концептуальная емкость и лаконичность таких экзерсисов, чем-то схожая с эпитафиями, действительно намекала на некий потенциал, давала надежду на будущее развитие в крупные вещи.
Но никакого роста и развития никогда не происходило - все эти наметки оставались не более, чем претенциозными заявками на нечто более масштабное и значительное.
Так случилось и в этот раз …