Михайло Корягин

/рабочая тетрадь/


На чувствах восхотений тени,
Как будто мороки судьбы.
И разбираться в сем нет времени.
Хоть бы...

МИХАЙЛО КОРЯГИН
(роман в стихах)

< Имена персонажей вымышлены, любые совпадения случайны >

Совесть знает свое дело, имея предчувствие кажущегося решения, но тут же обращаясь к невысказанному. Наибольшая вероятность совершения ошибки, вот что такое — совесть.
(размышление)

Non fingendum aut excogitandum, sed inveniendum, quid natura faciat aut ferat.1

Ceterum censeo Carthaginem delendam esse.2


ВСТУПЛЕНИЕ

В преддверии истошной сути
Как скоро тяжесть на умах,
Как часто знание на мути,
И обличает его страх
Войти в предчувствия бесславных,
Там в сердце понабился жмых,
Там непомерна ноша дум:
По сути ж — совестливый глум.
Начало всех начал во стати.
И суета сует душевна. Кстати:
Речам бессвязным, в корчах мыслей.
И сердце движется как сыч.
Во тьме, примаргивая ночь.
И лунный свет глазасто выпей.
Ты будешь слушать неба шум.
Там облака темнеют злей.
И вроде бы еще печальней.
И средь степи пустеет чум.
Расстроенное в чувствах всё,
И ждать восторгов ли еще?
Когда столь тяжек правды ум.

***

На чувствах корчится забвение,
Мир, отложивший суть и тлен,
Душою взяв надежд терпение,
Свой смысл провожает в плен.
Где ясны очи под балконами,
Шутя, играючи любя...
И тут же страстными поклонами
Сердечно честь девицы бдя?
Где преждевременные шалости3,
Что так милы в угоду старости,
Размеренно почтеньем святы,
В которых помыслы прокля́ты,
Что злы, тщеславны, и шальны.
Канат двух крайностей: тяни,
В самом себе, уж жизнь неволит!
Без чувства всякого вины,
В очах предчувствия тони,
Своих ли, — зеркало кривит
Лицо укрытое тенями...
И забываясь нежно снами
Суть в каждом каверзная спит.
И в то же время мы другие:
Любовью детской озорные,
К простым вещам, в простых утехах.
И благообразны в успехах.



Г Л А В А  П Е Р В А Я

Be, not seem to be.
Stephen R. Covey.

I

На тайнах суетных у нас
Короста дней, судьбы тревоги.
И время гонит в путь подчас,
В пустые крепищем дороги.
Там нет для шага руки друга,
Опоры в реваншизме нет,
Ибо идешь, стопа упруга:
В кручину кажущихся лет.
Еще так молод, песня манит,
И в сердце легкая печаль,
На радостях в уме дурманит.
На взоре устремлений даль.
И сталь тревожащая вежды, —
На лунном свете отблеск что ль
Умелой ковки: рывок, стремление;
Суконный взор, моргая дважды,
На твердь ума кладет все зрение:
В нем дерзновенное терпение
К усилью сути, сдвигу тела,
В покое что дыханьем пело,
Но вот пора уж в мир, в судьбу.
И на унынье власть — табу.
И вот — идешь; взирая вехи.
И прочие души успехи.
Хотя, вписалось тут «утехи»,
Но муза плавно отвела
Перо, готовое уж к знаку...
Участьем истины вскорпела;
Но все вот это лишь бы к проку.
Однако, правда, где утехи?
То истинно борений вехи,
А, значит, выйди от руки,
Поэзии мечта страстна́я,
В игривых позах Госпожа,
На литерах творенье зная,
На кончике пера-ножа
В листах мудрено вырезая,
Да будто кровью, пеплом сыпя...
Сдувая верою стиха...
И вот уж след небесный — пья
Душой смущенною века.
Понятно тут. Утеха быль лишь.
Всё время делу. Как стоишь...

II

Крутились дни в манеже белкой,
Еще немного, чудеса! —
И в колесо забьется стрелкой
Как часовой, и небеса
Промолвят свыше смутным слогом,
Возможно то прокатит гром:
«Уйди с дороги лет, будь богом!»...
Пардон, то был иной, пожалуй, сон.
В обличье каверзном и строгом,
Что пел прочувственно и в стон
О шебутном весельи дерзком,
В котором счастие как плеть,
Стегает суетно и веско,
Чтоб было самомненье впредь.
Чему же нам у снов учиться?
Степенной похоти чудесной?
Взрастая бытностью, жениться,
Да стать супруге интересной
Опорой чаяний ее, прекрасно веря,
Что жизнь намерена быть честной.
Не обращаясь лаской в зверя.
А вот в другом, кричали дети.
Махали издали: идем.
И он глядел потуги эти.
Проснулся, выспавшись, аж днем.
Особым было воскресенье.
Он не работал. В отдых впал.
Предпринимательское рвенье
Свое — на ход уж рельсовый отдал.
Дела сложились, в гору шли,
Сам бизнес как пернатых стайка
Что из-под ног: хоть в небо пли
На взоре их движеньем прытким.
И бытность, страстная хозяйка
Влечет ко дню еще попытки
Стремлением совсем великим.
И дум стенания — не пытки.
Так у него: сошлись дороги,
И встали в очередь одну.
Уж магистраль? Души тревоги
В асфальт залил. Печаль ко дну
Ушла совсем терзаний. А было ли?
Печали след так зыбок, что ли,
Он помнил чувства лишь весну.
Всегда на сердце новь и жито,
И будто полем посевным... идет.
В лице большое счастье скрыто.
И где-то, значит, томно ждет.

III

Прошли чудесно стараний годы
Во некотором их числе.
Он забурел, макушкой своды
Как ощущает будто, где
Сошлась земля с неясным небом,
Но он готов идти вперед,
Там манит не пожатым хлебом
Укрытый синью горизонт.
Там небоскребы ввысь стремятся
То небо невзначай попрать.
Великосветски ли смеяться,
Иль место лучше выбирать
Среди высот и их навесов,
От солнца что прикрыли умно.
Тут много разных интересов.
Вернее там. На сердце шумно.
Мир сходится в мирах своих.
Вчера ты только мытарь трудный,
Сегодня уж стремлений псих,
А завтра бал тобою шумный
На самой верхотуре света.
И нет в предчувствиях секрета:
Сам так идешь, мечтой безумный.

IV

Так что же, Михаил Корягин,
По батюшке Петрович важно...
Ты человека воли сын,
И в жизнь идешь многоэтажно?
Отец в него вложил немало —
Усилий отчих, свя́тых словом.
Но тем гордиться не пристало,
Живет он — правильно трудом,
Сам достигая верных поприщ,
В которых завершает должное.
Умея быть; но взор-то нищ!
Ища во всем судьбонадежное.
И пробовал везде, по юности.
Терзался чаяньем богатства.
Потом ушло. Значенье осности
Предстало сутью постоянства.
Любил шумы компаний дружных,
Да под гитару рифмы звон.
Природу, шашлыки, и скушных,
Иль плакательных дам, пардон.
В себе так чуял перемену,
Возможность помощь оказать.
Дать руку крепко, и в плену
Сердечных помыслов мечтать.
Как друг надежен, своенравен,
Но то лишь в плюс ему, скорее.
Ведь ибо где строптив, там славен,
Учась для блага быть скромнее.
Все воспитание: как лист
Документальной формы бланка.
В задумке пьян, решеньем чист.
И есть ли в нем еще изнанка?

V

На буйстве красок есть опальность,
На дне дарующем — обертка.
Взять цельно вот уж гениальность.
Шурупу же нужна отвертка.
Намерение входит резво
Резьбой в древесное круже́вье.
И глаз возьмет по метке трезво.
Рука надавит, вкрутит: верь ей.
Учился жить по стройкам маясь:
Вдовец отец его, столь ранний.
Сынку и года нет, терзаясь
Жене берет от сбережений
На тайную болезнь — целение.
Но где судьбы взять сбереженье?
И есть, помимо ль, еще хотение...

Несносный рок, судьбы пряжение,
Надежды сколотый вершок.
В лице шальное напряжение.
А в сердце яда корешок.
И горечь тяжкого старания
И уберечь, и оградить...
Но взор ее — речь затухания,
Безмолвный миг тут часом пить.
И у постели, расставание.
Жизнь внятною была, благой.
И лишь устами исполнение,
Что холодеют. И «постой» —
Несется из глубин отравленных,
И бесконечен этот миг.
На пальцах дрожью сил нечаянных
Последний, кажущийся крик.
И вот ушла, оставив падая
На тишине затменья пух.
То мысли веры — что уж чуждая;
И возрыданий немочь вслух.
Любовь и слово, мера вещая,
Дается лишь на миг тот, в жизнь.
И что не сказано — прощая.
И не дано что... взором вынь
Из погубления надменного,
Которым облекла судьба.
И пламень стона постепенного,
И вид нескромного гроба́.

И части всех времен годами
Посклеются, и станут памятью.
И станем мы как прежде сами.
Дородной незабвенной мякотью.
Душой, стенающей по призракам,
Моментами, которых несть…
И приданы благим дарам.
И ждем от будущего весть.
Но тень души ушедшей сполохом
Зарницы тайной вдаль влечет.
То показалось, долгим сроком
Вдовец свой жезл дум несет.

VI

Итак, возрос от года прочь,
Во всю младенческую мочь,
Забыв и соску и гуление,
Справляя сам уж дни рождения,
Под зорким оком папы Пети,
У коего с лихвой терпение,
И за отца, да и за мать, — «смотли!», —
Ребенка на ноги поднять,
Дать плод участия разумного,
Чтоб взял, слюнявя, обглазел,
Да и давай его ронять.
Да с шагом в мир, желаньем скромного,
Имея склад отцовских дел,
Нача́л добро ему вверять.
Сын рос, имея верный плод
Мужского воспитанья ценного.
И сам готов посеять — вброд:
Как будто риса драгоценного,
Траву-полынь пока что; часа —
В котором расцветет трава,
Сумбурно ожидая босиком.
И средь небесного аж гласа,
Громами вещими, глава
Его пойдет седьминным кругом,
От полноты всего житья.
Отец останется лишь другом,
И «трын-трава» гроза бессилья.
Он сеял время — всем собой;
Стремясь к добру, и к часу веры,
В которой он уж чуть иной,
Касаясь взором неба сферы.
А там и прихоть и хвала,
И тайные желанья плоти,
А также в сердце честь цвела,
Ростком нечаянным от жути,
Когда глядел на мир хмельной,
Растреснутый в себе пороком.
На тени слов, на тон дурной,
Имея прыть быть там пророком,
Где совершается бесстыдство,
Гадливость слов, изъяна свойство.
Такие все мы в детстве: крохи
Души своей сбираем в жмень,
Готовые грозить, но вздохи
С годами повергают в лень,
И уж не помнишь как стремился
Радетелем прослыть благим.
Но каждый тем в себе развился,
И справедливость вместе с ним.
А что утеряно, то свято.
Но не вернуть? Как знать сие.
Лишь в сердце чувство мира взято.
И прытко, и навеселе.
Всерьез, как будто, и распущенно:
Лишь частью, ибо жизнь же, гм.
Во взгляде чувство неба спущено.
И позади прозрений дым.

VII

Ученье взял начальной школы;
Потуги его в этом голы,
Как не сказать о том шутя...
Приспешных истин, что дитя
Играющее меж игрушек,
Разборных легких безделушек,
Старался прытко обуять
Умом незрелым, сути мать,
Его подруга-жизнь внимала
Секретным чаяньям, порывам.
И нежно в играх назидала,
Как будто то он был лишь сам.
Невинный образами смысла,
Самозабвенно ждущий дня,
Когда потуги коромысло
Отяжелеет в ведрах, для
Полива «трын-травы» высокой,
Что порослью своей глубокой
В крепящихся корнях как вызов:
И дню, и смыслу, слов нарыв
Имея чувственно на сердце,
Пытливый к поприщам людским,
Готов идти ко взрослой дверце:
Уверенным в себе, лихим.
И вот закончилась вся школа,
И для сурьезного «прикола»
На стенке внешней написал:
«Я вашу жизнь, мол, так видал».

VIII

Знакомство дале с институтом,
Но в зове дня сиюминутном
Оставил мысль о академиях.
Зажмурив взор шагнул в призыв,
И в необузданных прозрениях
Своих — стал к чести суетно учтив.
На службе срочной был в делах.
Продвинулся в погонах быстро.
И было небо светом пестро.
И жизнь надежно во мечтах.
От милой письма приходили,
Потом уже о них забыли,
Наверно, почта их теряет.
Иль что еще: он сам не знает.
Писал, ответа нет. Забвенье.
И лишь сержантское терпение
Его порой увещевает...

Что горы обещаний нежных?
Когда теряешь нить надежды,
Когда смыкаешь страстно вежды,
И собираешь в кучу дух.
Отбой-подъем, и строевая.
Потом еще нужда какая
Армейской бытности безликой.
По чести взять, порой великой
Он время то считал, хмельное.
На сердце пламя озорное.
В него хоть тыкай грязной вилкой.
Слизнув «дурацкое» спагетти.
Он сам себе не свой, но «светик»,
Как ты могла, хоть волком вой.

Перетоптался с этой вестью.
Домой вернулся, верный счастью,
А в целом необуздан чувством.
«Прости же, Миш», — с такой напастью
Стоять как можно на своем?
Махнул рукой. Живите, будьте...
В грехах, в продажной суете.
Он был неправ, то понял позже.
Но в зеркале избытность в роже,
Поутру, после «варьете»
С самим собой, с бутылкой виски.
И смеха краденые брызги:
У самого себя — во простоте
Души невольной часом блажи.
Обматерил многоэтажно.
По сердцу рвущие ножи...
И стало вмиг иное важно.

Остановился, понял часом,
Что жить потребно силы гласом,
Идти вперед, не зная дна,
Хоть вброд, а хоть в стакане пьяном.
Сквозь дно пестреет — суть видна.
Обхохотался, умер сном.
Проснулся, как рожденный снова.
Легка без мыслей голова.
И образ той, ждала что, тает.
Недождалась. И пес ведь знает,
К чему еще тут все слова...



Г Л А В А  В Т О Р А Я

Будьте уверены – ваши комплименты собеседник не забудет.
Яндекс Дзен.

I

Красо́ты немоты прелестной,
В заблудах произвольных догм,
Ввергают в лень секунды честной,
И в ней безумства вялый шторм.
Она сидит тебе напротив,
И взор ее шутя заботлив,
Причуды сердца рвутся в ночь,
Она царя Фареса4 дочь!
Который, впрочем, им и не был.
Но то для чтения, — ликуй!
В очах приметный поцелуй,
И он в лице ее как жил...
Дремотно суету глядя
Ночного бара: уходя.

II

Порука мелочных терзаний,
Разгульный свет, в тенетах дня,
К ночи собрание алканий,
Фужер вина подняв храня,
И разминая словом праздник,
Душой отъявленный проказник,
Застенчиво смакует звон,
Что после тоста рвется вон,
В соприкоснувшихся бокалах.
Смешинкой яркости «вчера»
Блеснет от света близ костра
Сердечной томности на скулах.
Глоток себе вменяет он
Как самобытности закон.

III

Уже за тридцать, время спесью
Крадется между злых ветров,
И обдувает сочной лестью,
На нем богатства, славы кров.
Но в глубине он сыт почтеньем.
Бороться ль с честным самомненьем,
Иль повергать врагов без слов...
А есть враги? Одна любовь
Порхает пылом вкруг нечаянно,
Средь бала — жизни. Не понять.
Ему себя. Но часа как прозрений ждать,
Чтоб понимать судьбу отчаянно.
Но что ж там, впрочем, понимать?
Бокал в руке, пора сказать...

IV

Вот сутолока дней, испитых разом.
На бизнесе печатью дел закон весов.
И не моргая даже зорким глазом,
Не расточая понапрасну лишних слов.
Свершает будни как заносчивый повеса.
И тут же он сутяга грозный, интереса
Своего игрок, трагиактер слегка.
И власть его над суетой уж глубока!
Так видится со стороны, непреднамеренно.
И круг его друзья, но в основном
Лишь те кто в мире сем шальном
Настойчиво успешны — откровенно.
И роль его негласна, и думой велика.
Оставим Михаила с дамами пока.

V

И перенесшись в день чудесный,
Напитанный душой Людмилы, стать
Коей, жар очей, и лик прелестный:
Все это можно восторгаясь величать
Надеждой и оплотом грез любого ясновидца
Своих утех самозабвенных, прозрений очевидца;
Зная в жизни толк, такой увидит в ней оплот
Своих стремлений и забот.
И уж влеком страстями пыла,
Желаний сонм в нем вспыхнет как пожар.
Потом, он только слесарь, не гусар.
И неприступна ведь Людмила.
Собой довольный, чуя страсти гнет,
Но взор случайный лишь: по ней себе плывет.

VI

«В киношку сходим», «ты свободна?».
Сама себе же в отраженьи лиц видна.
Фантазией меж грез довольна.
Сама себе одна, и тут же не одна.
Внимательна к вещам, задумчива во смехе.
Склоняясь мыслями к намеренью в успехе.
Крадутся дни и ночи между стен ее,
Талант опознавать надежду суть чутье.
В подругах день-деньской, но стены — бытность,
Измучена тоской о принце, счастьем снясь
Себе самой же, верой веселясь
(Планируя на чувствах скрытность);
В то завтра верой, в коем уж царевны плач
От радости, и свадьба музыкой и вскачь.

VII

Во снах, в которых ей не явен праздник,
Крамолы тишина в них, бессмыслен стон,
Когда в тенях такого сна любви проказник
Отвесит шутовски измученный поклон,
Ей спящей открывая явь как смуту.
И вот проснувшись, улыбнувшись утру,
Как быдто грезит, поминая тень.
И ждет уже ее неизмеримый день,
Глаза по потолку скользнут, шершавя свет.
Потянется, искусством силы жить.
Но сон пока не в силах позабыть.
С постели уж расслабленная встанет.
Там за окном шумит безмерно мир.
И где-то там ей грезится кумир.

VIII

Судьбы потоки сложатся, сольются вместе.
И всякий жаждущий прозябнет в суете.
И слесарь оборясь накатит граммов двести,
Да уплывет в даль дальнюю в мечте.
Жеманно королева снов его поднявшись,
Водой омытая, власами скрывшись,
Из теплой ванны с пеной, вдруг, сойдет
На кафельный пол белый, взор метнет,
Он онемеет, с силами расставшись.
«Где лечь нам здесь», — дыханьем шепоток…
В груди его сердечный табунами топоток.
И вся краса ее… ему доставшись.
Мечта сползает простынею на пол.
Очнувшись чует в сердце злой укол.

IX

Но то такое, и признанья ей наскучны.
Прохлада вечера огней средь трасс.
«Мороженое хочешь?», — гримасы тучны,
И собрано вниманье между глаз
Его, но вечер суетлив излишне, безнадежен.
Он с ней внимателен, услужлив, осторожен.
Однако час от часу — питие души
Клокочет варевом колдуньи: покроши
Туда еще труху забвенья, медленно.
Он подле вьется, наставляет капкан.
Присутствием ее немного пьян.
И мысленно толчки в свои объятья, верно.
Людмила терпит. Видит скромно блажь.
Ну вот, и проводил, ее этаж.

X

На матери печать заботы, вдохновенья.
«Василий славный малый, не робей».
«Я не робею». — Терпит замечанья.
Стремясь из кухни выйти поскорей.
День снова ярок. Даже если хмурен.
Порыв сердечный зыбко целомудрен.
В ее-то годы омрачаться днем…
Иль  в ожиданьи королевича с конем,
Она вольна предаться страстной грусти?
Сменить работу, врезать по щеке
Начальнику и хаму: грезы вдалеке.
Лишь молча из себя с натугой выйти.
«Пусти». Заботы дня тревожат. Ночь.
И как поток судьбы меж снами превозмочь?



Г Л А В А  Т Р Е Т Ь Я

I

Се, город N как сегрегатор мыслей,
Толпятся что в беспутной голове.
А если множество путей в потуге дней,
То смыслы растворяются в молве.
Крепеж души разболтан, и праздник в се́ни.
И невзначай зеваешь что ль от лени.
Прознать себя, увидеть суть вещей ли нам?
Иль отторгать из сердца тарарам.
Закат накроет, день вышел как обычно.
Душа порхает, восторгаясь вновь.
И вскинется отчаянная бровь.
Лишь осознать затменье непривычно.
Влекущий зов чего-то тайного, и вопреки
Рассудку взрослости. Да мысли далеки.

II

Они в рассветах, растекаясь светом.
Намеренье мечтать уроненное на пол
Становится сей час души секретом.
Коль есть она, — но то уж злой «прикол».
Хотя, пожалуй, темы нет уму здесь.
Лишь облаков задумчивая взвесь.
Но воцерковленная тетка внушала ей,
Что к вере обратиться надобно скорей.
Мгновенья таяли в пучине фраз туманных.
А, впрочем, наставительных. Как гром.
И постигай где выход тут кругом.
И очи тетушки в стремленьях славных.
«Тебе ли быть от Бога отстраненной?». Взор
Назидательно несет ей чаяний укор.

III

Опека с двух сторон: и мать и тетка.
Отца не помнила, оставил их шутя.
В ее мечтаниях его терзает плетка.
А, впрочем, нет, бессмысленно дитя:
«Ему бы всыпать» молвит, столь неосторожно,
И чует девочка почти подкожно,
Как мама вся сердясь о чем-то, бормоча,
А может даже бессловесно хохоча,
Ругает мнимого отца ее, себе же — мужа, о!
И гладит дочь по волосам, вздыхая что ль.
Такая в ней накопленная боль.
И девочке всё это горемычное так чуждо...
И Люда маму трогает, — не плачь.
А та себя корит: а ну-ка слезность прячь!



IV

А что сказать, терзая тайно душу?
Чего не сладилось у них,
О чем спросить ее: «а, чё, не слышу!?»;
Поймет лишь собутыльник-псих,
Глаза закроет, стук в прихожей,
И пьяной ненасытной рожей
Вмещает в спальню телом гнет.
Дрожать за дочку вновь черед.
Испортилось что в нем, скажи-ка,
Наперсница посконная судьба.
Зачем, зачем он стал бичом, груба
Его рука, бессмысленно велика
Речь, и телом грузным вялым алкоты
Избиты стены, с полами он на «ты».

V

Людмиле год тогда, когда не стало.
Иль просто не вернулся в дом.
Отца, понятно ведь, недоставало.
И взгляды сверстников не те кругом.
Как подросла, а мать молчит, ни слова.
И на столе без мяса тарелка плова.
И маленькая Люда, ногой под стол
Мотая, вилкой ковыряя, взгляд-укол
На мать, а та уж терпит безнадежность.
«Давай-ка ешь», — теснее в стол садя.
И дочь по голове страдательно глядя.
В речах ей придавая важность.
То воспитание, ответственность, любовь.
Людмила смотрит детски вновь.

VI

Как взлетной полосой отмечена
Минута и — взлет берет:
Со школы так, в старании замечена,
И непомерен сил ее полет.
Напыщен словом здравомыслия
Ум девичий, легка просодия
Запрета, что для себя
Имеет: в бесчестьи не губя
Молитву сердца — быть;
Ни праздно, и никак вообще,
И не казаться средь вещей,
Распущенною слыть.
Она внимает грезам тут.
И небеса ее несут.

VII

Итак, есть мнение себя, есть воля.
Среди подруг она своя.
И данность ее дружбы что ли —
Как кус горячего литья.
Лишь наковальни звон (речами),
Но льются дни подкожно днями.
Лишь иногда и укорит.
И суть ее дождем скользит.
Она в мечтах вся: плеска шум.
Да не о слезности сей сказ.
Во ожидании баркас.
У самого причала дум.
А плакать и не знает как.
Не научилась. Вот пустяк.

VIII

Какие ж были устремления?
Не космонавтом быть росла.
А прежде чашу самомнения
Не расплескать чтобы несла.
В юристы метила, нечаянность
Как будто смеха чрезвычайность
В ней будоража чувство грез
Шептала: это невсерьез.
Но поступила, обнадежась.
Диплом юриста: ишь, крутяк!
Успеха закадычный знак.
И далее уж не тревожась,
Как яблоко ученья смак грызя
Корпела в удовольствие. Друзья.

IX

Ей добавляли сложных тем.
Бралась охотно, теорем каких
Слагая чаянья, запоем
Постигая мыслей псих,
Наука все же — то наука,
Трудна, подчас такая скука!
Лепить из слова формул смесь,
И прознавать все то что есть.
Людмила Светлая — в журнале
Фамилия как всплеск зари.
Лицо ей взором оботри:
Что б не было оно в печали.
Но ей печалиться не след.
Уныние — то тяжкий вред.

X

И вот, казаться ли ей смыслом,
А может отвернуться прочь,
И так чтоб мысли коромыслом.
И так во всю чтоб веры мочь.
На фехтование записана.
Уверенно собой напитана.
И взгляд ее учась колоть
Нащупывает силы плоть.
Разносторонней быть пыталась.
Шутя учиться, всерьез играть.
Без сил валиться на кровать.
И верить в то о чем мечталось.
Труды во снах ее — легки.
Порхают девичьи шажки.

XI

Искать в себе, вокруг, надежное,
Да над собою подтрунить,
За что-то взяться вельми сложное,
Да сильно тронув отложить.
Везде и всюду оголтело,
И необузданно, и смело,
Везде и всюду замечать,
А что потребно — просто знать.
Года учения как сон мелькнули.
Диплом красуется канвой.
Почти что красный. Важно: свой!
Ее мозги его смекнули.
В читальных залах, в соцсетях,
Искала знаний второпях.

XII

Устройство в фирму. На поруки.
Освоиться, на ритм встать.
И мыслей трудных перестуки.
И некогда поди мечтать.
Есть атмосфера коллектива.
Умна ль она? Но факт: красива.
Собой хвалиться не с руки ей,
А скромно в сутолоке дней
Свершать что должно, шаг за шагом,
И развивать потенциал.
Имея суетный запал.
Чуть разбираясь пусть в немногом.
Усилие. И аккуратность. Хлест
Умственный расчетлив, прост.

XIII

Директор «Саныч» (если в шепот)
Ей секретаршей предлагал.
И в сердце снова мыслей топот.
Она ведь профессионал!
Юрист с дипломом. Не шутите.
С делами в очередь идите.
Она раскусит всё, поймет.
И дел каких еще черед?
Она готова, пышет страстью
Перемолоть вопросы все.
И знак вопроса на листе
Из папки следующей. К счастью
Свою тут сознает предельно власть
Над всей неразберихой всласть.

XIV

Проходят сутки, проходит время.
Испепеляется усталость наконец.
В старание кладется семя —
Бывает что через «пипец»,
Вполголоса, и чуть таинственно.
Немного вычурно прочувственно.
В ресницах трепет, в очи штамп,
Весь документ под светом ламп.
— Опять, Людмила, задержалась?
Проводит пальцем у виска,
Вся в мониторе, свысока.
— Ага, — секундой оторвалась...
Мелькает электронный свет,
На мониторе пыли нет.

XV

Несутся будни, воскресенья.
Карьерный рост мечтами спит.
Ей близок принцип дерзновенья.
И сон ее трудом забит.
Работа снится часто, волей
Она в стремленьи вся до боли
Себе массируя виски,
Сосредоточенно, тоски
Не ведает средь пыла
Которым чует дел охват.
Которым день рабочий взят.
Вот снова кабинет закрыла.
Идет к стоянке. «Баса» ждать.
И вечер в тени провожать.

XVI

Запала на Карнеги, психология
Ее ведь привлекала (не всерьез).
Но с ним другая, видимо, история.
Он не психолог, «смехотун до слез».
Восприняла вот так, но озаботилась
Почерпнутым. Себе заулыбалась,
Пред зеркалом трудясь лицом,
И стала, видимо, радушия спецом.
Пришла на утро в офис, как обычно,
В сём расточая на губах привет.
Сегодня в ней загадочный секрет!
Карнеги поощряет: оу, отлично!
Директор вызвал на ковер.
Ну и глядит придирчиво в упор.

XVII

На время глянул… (часы швейцарские?
А может быть подделка. Не, с чего бы).
Опять в нее. Причуды свойские
Что ль у него, и «если бы, кабы́».
Из мыслей вывел кашлянув степенно.
— Людмила, похвалить тебя, наверно,
Мне было бы приятно. — Снова «кхех». —
Но если хочешь думать про успех...
Она в улыбке вся, внимая чутко.
Стоит, и излучает со всех сил.
Старание во всем у ней, и мил
И новый день, и смотрит метко,
Всё подмечает, и во всем легка.
И глас как будто бы издалека...

XVIII

— Короче, так... — на паузу повесил
Ее внимание предельное совсем.
Улыбка на лице. Ужель заметил?
Для поощрений вызвал? А зачем?
— Еще раз в офис явишься обкуренной
Уволю моментально. — К ней зажмуренной
Опять метает взор, и давит в дверь.
Она готова пулей вон теперь...
— Я поняла. — Моментом вытерла
Привет лица, серьезной став
С испугу, дыханием упав.
И медленно из кабинета вышла.
И тихо дверь давила до защелки, ох...
И шла к себе, ловя натужный вздох.

XIX

С тех пор, видать, ее «привет» ему
Казался чем-то... (не прознать).
И как оценку дать пристрастию такому:
На ужасе ее бессмыслия печать.
Совсем тупик. Он что подумал?
Наркота? И, мол, заметил!
Студентка без пяти минут.
И в голове свистит. И кнут
Потребен ей, указка в угол
Заместо честной похвальбы?
Ну вот тебе и «если бы, кабы».
Самой уйти теперь, иль выгнал
Пусть бы... по статье? Глаза
Ее округлены, предчувствия слеза.

XX

А рассказать как есть! Свидетель
Сам Карнеги, пусть поймет!
Что вот, общественник и благодетель,
Писатель, лектор, педагог, и... черт.
Качает головой. Вздыхая. Тяжко.
Возюкая вниманьем по бумажке.
Нашла отмазку — скажет. Наверняка.
Накрыла документ ладонью. А пинка
Ей! Чтоб знала напоследок как и что.
И чернота во взоре, соберись!
Размеренно ступает снегом рысь.
(Душа ее?) Засунутая в нечто.
Во шкуру зверя, и наизнанку всё.
И мерзлота ветров возьмет свое.

XXI

Но думала не как хвалиться,
И похвала ей не нужна.
Вот взять бы, исподволь напиться.
Но в чем ее как есть вина?
Хотела что всем настроенье
Под всяких дел столпотворенье
Для дня рабочего поднять?
И на кого теперь пенять?
Карнеги лыбится с обложки.
Она ему гримасу, рожки, да язык,
И сердится, но сердце шмыг...
Опять весь стыд как течь у кошки...
И чтобы быть ей взрослой здесь,
Молитву что ль всерьез прочесть?

XXII

Опять работала в усердии.
Бумага, бланк, печать, отчет.
Но мысли все на милосердии
Свершают суетный полет.
Воображенье месит образы,
Летят на спину смехом фразы.
Она средь коллектива шваль.
И вот о чем ее печаль.
Взяла квартиру в ипотеку.
Ведь в рост пошла, уж год юрист.
И образ был ее лучист.
Теперь же всё уходит к... сроку,
В котором нет карьеры уж.
Лишь захолустье, пьяный муж.

XXIII

Так думала, себя в накрутку
Неистово вразнос коря.
Еще придумать что ли шутку?
Спала, в подушку говоря.
Почти что завывая тихо.
Взялось откуда это лихо?
Ведь совесть из глубин аж прет.
И сердце истово печет.
Хотела быть, а не казаться?
Полет фантазий — сердца кнут.
Тебе ведь имя не вернут.
Еще сглупи, чтоб опростаться!
«Честь смолоду беречь возьмись!», —
Ворчала тетка, очи ввысь.

XXIV

В ее уме, прожженном в сопли.
С лица сошла. Нутром горя́.
И между снами тяжко вопли.
И шепот будто: «вовсе зря»...
А тетка Валентина верит.
В церквушку помаленьку сводит.
Она как чистый лист.
И аист-ангел, весь лучист,
Ее принес к порогу дома.
Записка там была: «Се, дщерь».
И в царство веры настежь дверь.
Душой к причастию влекома.
То Валентинины мечты.
В них духа время, чистоты.

XXV

Но то ученье было в детстве.
Сейчас, побитая собой,
Разъятая в сермяжном чувстве,
Тащила дух свой на убой.
Палач тот где, топор что двинет,
И расшатав с колоды примет
На руку крепкую свой долг?
А долг ее... — терзаний толк?
Металась на постели. Стены
Ее сдавили. Не вдохни...
Сирены отдаленно. Злы они.
Всё, стихло. Жизни перемены.
Быть правильной во всем, вот путь?
А что же правильно? Забудь.

XXVI

Внутри таинственны есть струны.
Терзать бездарно их не смей.
Буддист расскажет: это гуны.
Но верь лишь Богу. Ну и ей.
Учила тетка. Обнимая,
И будто мира флаг вздымая:
Малышку Люду над волной
Держа уверенной рукой.
Учила разбираться в людях.
Вот солнце, море, теплоход.
И Люда вдаль рукой ведет.
Смеется тетя Валя. Ах.
И мать на пляже, машет им.
Средь солнца и чудес одним.

XXVII

А теплоход идет куда-то.
Садятся чайки на волну.
Людмила небом обуя́та.
Во всю раздольную страну.
Дни детства будто наважденье.
Сливовое на хлеб варенье.
Веранда, сад, мураш ползет.
Вон, по скамейке. Что несет.
А ей застолье: куча яств.
Мать образом как луч в окне.
Вмещает мира свет вполне.
И в том окне она сверх чувств.
Приехав с дачи. Аж устав.
От шепота подножных трав.

XXVIII

Уволилась. Похабник «Саныч»
Решил что можно взять на понт.
Немолодой уже ведь хрыч.
Ему положен, мол, «дисконт».
Прижал ее к стене, облапил.
Над ухом пошленько мусолил.
Терзая пальцами, ища
Где расстегнуть. Сказала: «ща!».
И повернулась. Резко. Хлест.
Рука привыкшая к борьбе.
И шпагу вертит на себе.
Во весь необоримый рост.
— Я не курила, понял? Тля...
Осел. По стенке. Пользы для...

XXIX

Разъяты вехи, блажью смех
От сердца рвется, обличив
Ее стремленья, будто грех.
Надежду суетно убив.
И пароксизмы сновидений.
И скопище прилюдных мнений.
Но что случилось, для чего
Изнемогать ей от сего?
Страдая маятой помпезной,
Где в мыслях ей суют диплом,
Она же будто под столом.
И будучи, к тому ж, нетрезвой.
Вот так она ступила в жизнь.
Вот так? Бессмыслие — отринь.

XXX

Шептала ей сердечно матерь.
Природа ли. Иль мать ее? Иль...
В душе царапал желчи зверь.
Его учуяв, броско пиль!
Смеялась же. Собакой сути
Неслась по лесу грез и мути;
В себе же расторгаясь, щепя́сь.
И далее во снах несясь.
В себе сваяла идеала,
То образ непорочной зги:
Свихнула себе все мозги,
Пока по сути разбирала;
А зги не видно, весь секрет.
И более тут сути нет.

XXXI

— Его за домогательство
Вот посадить бы, будет знать. —
Советует подруга Ира. — Во!
Людмиле лень и возражать.
— В РФ статья за «понуждение».
(Такое в мыслях вдохновение).
— А разница-то в чем, Людмил?
Ирины облик очень мил.
И самый минимум косметики.
Фигура скульптора руки,
Не носит лишний раз чулки.
И очень много энергетики.
Подруга смотрит, щелкнет ртом,
И в руку сплюнет. А кругом...

XXXII

Живая улица, день ясный.
Народ снует, субботний час.
Но здесь и в будни так, бесстрастный
Людмила взор кладет на Спас.
Церквушка в тишине аллеи
Стоит в небесной портупее.
Там крест как рукоять меча.
И будто пламенем свеча.
И на подругу взгляд задумчив.
— Мне нужно резюме, как быть?
— Да «Саныча» иди просить.
Он поспособствует. Отходчив.
И вот проходит пара дней.
И резюме в руках у ней.

XXXIII

— «Курила»... «не курила», дура...
Тебя на вшивость проверял!
Такая, видишь, процедура. —
И дальше в лист всевольно клал
Свое письмо, она стояла.
Рука начальственно терзала...
Лишь пару раз он вскинул взор,
Встречая будто как укор
На взгляде непорочной девы.
Рука домучила в листе
Фразеологию Данте.
Ее прозрел в костюме Евы.
Откинул лист. — Иди уже! —
Губу мусоля. Взгляд тужей.

XXXIV

А для чего ей спесь и принцип?
Колдунья сердца своего,
И чувством странным влип
В аллею взор, и дня всего
Она заложница, он властен
Ее понять, но безучастен.
Есть мельтешение забот,
И сразу всё наоборот.
А в голове туман и склока.
Чреватый временем вопрос
О том куда подать запрос.
И правда в сей момент глубо́ка.
Опять карьеру начинать.
А снова вдруг? А вдруг опять?

XXXV

Крамола самости в ней бродит,
Недосвершения расчет,
Батма́н5 неловкий руку сводит,
И финт6 в пронос ее берет.
И оступается, и шпагой
Елозит в воздухе отвагой,
Но неуверенность и сбой.
И тренер видя: «что с тобой?»
С площадки сходит, маску выдрав
С лица избитого досадой, жест,
В котором трясью шпаги хлест,
В молчании идет на шкаф.
Кладет и шпагу и костюм.
Из зала в раздевалку шум...

XXXVI

Заходит будто с преисподней.
Спортивный гомон, топот-шаг.
Звук стали мягкий ласков ей,
Но будто сердце стало — враг.
Уж месяц в поисках работы.
На завтрак чай, да с булкой шпроты.
На ужин булка да кефир.
А так бы съела хоть весь мир.
От ипотеки отказаться?
И к маме переехать, как же...
Решила ведь сама уже...
А значит надобно стараться.
Защелкнув шкафа дверцу зрит:
Как завтра день опять убит.

XXXVII

На резюме печать просрочки.
Со скуки бродит в соцсетях.
Английский учит — в смак кусочки.
Тут слово, там и альманах,
Еще и англофильм вприкуску,
И память, следуя изыску,
Усвоит что-то как шутя.
И будто малое дитя.
Общаясь с юзерами часто
На нужных сайтах, был бы прок.
Хоть пользы крохотный чуто́к.
И результат «гульбы» заместо.
И вот приходит ей запрос...
Да только не о том вопрос.

XXXVIII

«А это ваше фото, Люда?» — «Мое,
(Слепая встреча? С молодым?)
Мне прятаться зачем...» — «Бывает всякое,
Заблуда... а, впрочем, встретимся?  Засим...»
Она полдня не отвечает,
Потом о парне вспоминает,
Наверно ждет ответа, жаль,
Что такова его печаль.
Эфес у шпаги неудобен.
Топтание в наскоке, хлест!
И выпад, поджиманье уст:
(Уродлив он иль бесподобен?).
Скользнула мысль, в батман ушла.
Она ее не стерегла.

XXXIX

День волшебствами околдован.
И взглядом невидимка даль.
И волей в сердце сон окован.
В том сне искусница печаль.
Спать плохо стала, во тревогах.
Запутавшись в путях-дорогах.
Ей ко всему и депрессняк?
И психиатр. Ба, ништяк.
Зачем все это, исступленье.
Собраться надо, стать собой.
Но мыслей пламенеет рой.
Костер в ночи ее, и рвенье.
Охота все же различать
Где безнадега, где печать.

XL

Ума простое утвержденье.
И той печати документ —
Есть безусловное рождение
Всей силы духа, враз, в момент.
Как тетя  Валя говорила?
Чему навязчиво учила...
Слагать уверенность как перст
Которым свой вздымаешь крест.
И пальцем в небо указуя,
Твердила: «Свя́тый Дух там, дщерь».
Ну и — про Христову дверь.
А Люда слушала, не чуя
Ни смысла, ни потуги знать;
Да тетку Валю чтоб не обижать...

XLI

Металась памятью и мыслью.
Прошлась до дома: («экономь»).
Цветок. Оконный. Ростом вволю.
На мыслях ожиданий ломь.
Заботы мелкие как данность.
Намерений многоэтажность.
Цветок, конечно. Прям увял.
Вода вот, всю почти впитал.
Вот так: бери от жизни почвой.
Зашла ей тайна от листов.
Покой и зелень. Сон как кров.
Он спит, живя, душой поточной.
А есть душа? А у цветка?
Никто не скажет свысока.

XLII

Вибрирует звонок, настойчив.
— Алло... Василий? Да, привет.
Ее порыв к нему уклончив.
Но, впрочем, есть ему ответ.
Опять зовет гулять, как в детстве...
«А помнишь дачу, мы в соседстве,
И я на голове, и ты смеялась, Люд?»
Да, правда, благодарит за труд
Его, молчанием прелестным.
Кивок лишь: «Помню, Вась».
Дыхание на трубке, мнима страсть.
Она его не любит. То известно.
И хочет для него молчать.
Уронит только слово-тень. Кричать.

XLIII

Он ей готов о чувстве.
О всей любви своей.
Но грезы в непотребстве.
Так видится то ей.
Беспечный ты, еще не взрослый.
Хотелось бы сказать, но вялый
Взгляд лишь упорхнет во тьму.
На сумерках безвременье. В дыму
Престранных впечатлений,
И вечер томно заражает сном.
На город опадает. На весь дом.
И он прощается без возражений.
Людмила вспоминает. О друго́м.
И сей порыв ее нечаянно весо́м.

XLIV

«Давайте встретимся. Согласна».
Строка для слов ему тесна,
Но пишет свой ответ. Известна
Коего вся  суть, и за окном весна.
Негласна его роль «провидца
Женщин». Сути очевидца.
Хотя, для поисков жены, как знать,
Вполне удачный ход: нагнать
Туману, взвесить фальшь.
Явился на свидание — простец.
Пацан на выданье. И молоде́ц.
На вид за тридцать дашь.
Она сперва опешила. Крепясь
Все ж вечер сдюжила. Со «здрась»...

XLV

Который начался, цветок был
Ей вручен, ромашка что ль...
Свиданец честно лыбил
Все вниманье ей, играя роль
Свою, себе же режиссер и зритель.
Судьбы своей лихой ревнитель.
О чем ей ведать было не дано.
Но чувство будто ты в кино...
Но вряд ли он перестарался.
Немного простоватости во всем.
В одежде, и в манерах, чем,
Собственно, и дознавался:
Во флере истины узреть
Ее, снутра, как в корень поглядеть.

XLVI

Немного суетно шутил, играя
С ней на «ты» в общение, резвясь.
Она, сей подоплеки ведь не зная,
Учтиво отзывалась, оборясь...
Терпением и провиденьем в нечто,
Которое за ширмой мига, но не то...
Свидание не то, всё здесь не так.
И внутренним прозреньем чует знак
Неясной мысли — о потехе сна.
Как будто правда спит, чумея.
И кавалер ее, видать, балдея,
Уж захмелев, опять до дна
Швыряет стопку в рот: «здорова будь!»
Опять чудачный анекдот, не обессудь.

XLVII

Он тонко вел игру, не остаравшись7.
Довольно взвешенно, в чутье.
«Не принц я на коне, уж размечтавшись,
Коль, хотела повстречать во мне».
Он мысленно внушал и ей,
Себе вникая тут же сей идеей.
Которую зачал давно уж,
Встав на́ ноги, достатком дюж.
Чтоб встретить ту, которая о нем.
Которая не ради миллионов его.
Тогда не прогадает и ради счастья своего...
Ведь он мужчина чести. «Повоем?» —
Взывает Михаил, и затянул.
Стул под Людмилой ножки подогнул.

XLVIII

«Песняр народный», — думала,
Стесняясь этой прыти, даже злясь.
Клаустрофобия кафе. Уж изнывала.
Почти уж вслух чуть-чуть не матерясь.
— Э... Миша... знаешь...
(Очнись, ты здесь о чем мечтаешь?).
Хмельной уже совсем не милый друг
Не видит будто бы ее уйти потуг.
Дешевое кафе? Паяц нетрезвый?
— Ты извини, пора мне, — и встает.
Ее, наверно, лучший выбор ждет.
А этот уж забавный.
А сам собой хорош. Но что с того ей?
Нет, не урод. Во славу вечных дней.

XLIX

Выходит уж на свой этаж.
С ним создавать семью?
А что он может? Блажь...
Ключи достала. Дума: фью!
В себя прийти ей надо. Срочно.
Искать работу надо. Точно-точно.
Какие принцы? Для чего кураж?
И весь пустой и пошлый эпатаж.
В бессвязности грядущих дней
Она как лист в потоке грез.
И вех незнамых темный лес.
И чувство мира ярче в ней.
Идти, свершаясь, в результат.
А там как сложится. Виват.

L

На что же был расчет его, задумка?
Коль варишь суп — во вкус соли;
Полюбит вмиг она простого недоумка...
(А сложные бывают ли?)
Но не учел он, как бы там ни стало...
Что все иное ныне в нем, немало.
Что он не тот что десять лет назад.
Запала нет в нем юности, стократ
Что превышает силу дерзновений
Сегодняшнего дня его. Уж сыт
И побуждением свершений, и омыт
Достатком, успеха гений,
Достигший власти и почета, и свершен.
И часом достижений упоён.

LI

Расчет же без особого секрета:
Чтоб встретиться вторично с ней.
Коль согласится: после «конца света»,
Который он устроит выходкой своей.
Откуда взял идею эту, уж не важно.
Предстать и нищим, и вальяжно,
Во всей потехе стремного чутка
Чудилы простоватого, крепка
Была уверенность, что метод
Сработает как надо, для нужды.
Найти свою: намеренья тверды.
И жить в согласии, любви, ну вот...
И во вторую встречу — быть как есть.
Ну и еще фантазий там не счесть.

LII

Конечно, за концерт прося прощения.
И объяснить тревогу за корысть.
Имеет опыт, опасаясь повторения.
Не папиком, а мужем хочет бысть.
Ужели не поймет? Но если нет...
То что же делать, вновь выймет
Из сердца пламень иль искру.
Опять судьба подсунула не ту.
Но если же оценит благоразумно
Сей остроумный и полезный тест,
То станет же из всех невест
Счастливейшей, и свадьбой шумно...
Итак, звонок ей, краткий диалог.
Она усвоила по-своему урок...

LIII

Как женщина (в девичьем флере дум),
Мечтательна, в остережении утех,
Увидела в нем только сердца глум.
А может быть что он еще и псих?
Но не увидела задора, силы,
В которой устремленья многокрылы,
Что деньги? Есть запал — возьмет.
Поднимется устойчиво в полет.
И за таким как за стеной. Ужель не так?
Конечно, так. Вполне. Наверняка.
А в Мише почва зыбкости. Пока?
А может постоянно. Знать-то как?
И хмыкнула в ответ, нахмурена была.
И в черный список абонента занесла.



Г Л А В А  Ч Е Т В Е Р Т А Я

«Чем меньше женщину мы любим,
Тем легче нравимся мы ей
И тем ее вернее губим
Средь обольстительных сетей».
А.С. Пушкин

I

«Я был смущен от Вас», — звучало
Памятью у ней, и мельтеша,
Туманом образов и смыслов опадало.
И думала, как будто не спеша.
Всё снова телефонный разговор
Всплывает, будто сонный спор,
И заморачивает вежды, отходя
В пучину сновидений, и бредя
По тонкому пласту антиреалий;
«Я растерялся, как мальчишка прям...»
Из бессознания проводит по губам
Пристрастным языком, свиданий
Не существующих поток следя,
Моменты диалога обходя.

II

Стремясь вернуться вспять, и снова
Прознать вниманием его черты.
Но кругом голова вся: («А, здарова!»).
А может и не вся. «Людмила, ты...»
Ромашку в пальцах трогая.
Что делать дальше «не въезжая».
Какой преудивительный манер!
Какой непревзойденный кавалер!
Хоть стул ей отодвинуть догадался.
На брудершафт не пили... А предложить
Сподобится? Отказываться сразу? Ить...
Но балагурил он вовсю, старался.
Разверстывая каверзно портрет:
Веселый Михаил, чудной секрет...

III

Ее невнятных грез, иль просто
То как запомнила его, впригляд;
И сном обуевает чувств короста,
Но нет, пожалуй, выхода назад.
«Я Вам наговорил какой-то чуши...»
«И шанс прошу», — («формат депеши»), —
«И все исправлю, верьте мне».
Сон принимал ее, и мир в огне,
Она, спасаясь, погружаясь камнем,
Всечувством осаждается на дно:
И снова будто то́ кино...
За столиком в кафе с чудаковатым...
Над головой блик ядерный, смело́
Все города, пространства соскребло...

IV

Огнем, во всей вселенной,
Жуть пустоты, и время навсегда
Остановило ход, мысли бездной
Бесчувствия поглощены, куда...
Проснулась резко, дыханье
Спершееся во трепыханье
Усилием внезапным наверстав.
Вдохнула глубоко, и шумно, став
На миг самой себе — могилой.
Как будто натурально умерла.
И мир. И мирозданье. Но: жила́?
Разверсты очи ором. Что это было?
Откинув тряскою рукою вмиг постель
На по́л упала. Нервов канитель.

V

То «просто» нервы, истощение,
Недель прошедших перенапряг.
Она не психиатр, просто мнение.
Но ведь сама себе не враг?
Чтоб заблуждаться, самоубеждаясь
В том чего не ведает, стараясь
Себе наврать, и успокоиться. Отнюдь.
И тем не менее: «Сильнее будь», —
Истошно вслух. Ладонь на лоб,
Как мама в детстве, приласкав.
И с пола всей уверенностью встав,
Идет, свершает туалет, проснуться чтоб.
В ее частицах (праха) душа грез.
И прыснула. Ну, всё, ну, не всерьез!

VI

Его «повоем» корчей смеха
В ней содрогалось в аккурат.
Сейчас дошло: ловец успеха.
Но битвы сдавшийся солдат.
Он удивлять ее старался?
Но только фразами метался.
Пытался себе вид придать.
И в целом смехом поражать.
И анекдоты. И петь начал...
«Ой, цветет калина в поле у ручья,
Парня молодого полюбила я».
Так, вполголоса, ох, благо не горланил.
Тем более не выл. Во краске вся
В упор смотрела, замолчать прося.

VII

Но что теперь ей? Сладкий вздох.
Легчает вроде. Дел полно.
Искать работу. Выбор плох.
Вернее, нет его. Но дно
Не щупает нога, провалов
Нету в шаге, рука тверда, и зов
Как будто: исполнений страсть.
Как будто мир зовет, во власть
Секунды, часа, в парадигму
Истин, в расчет и постоянство, ввысь!
«Ну всё, уныние, а ну-ка брысь!»
Потребно тебе, ить, войти в систему.
Себе сказала. Думой меткой мчась
К порядку дел грядущих: время «здрась»!

VIII

Пока Людмила остается
В строке незримой (не пустой!),
Наш Михаил тяжаньем вьется:
Весь необузданный, лихой.
Как учредитель и хозяин,
Радетель бизнесов и тайн,
Дородный  весом кошелька,
Пробежку делает чутка.
Живет по принципу порядка.
В излишествах замечен не был.
Он только достигал, творил.
В нем есть чудачества попытка.
Не без того. Но в год иль день
Им не владеет скука-лень.

IX

Что для него на мировой арене
Есть судьбоносная стезя
В необоримой частной перемене,
Где обратить назад чего нельзя?
Всё в этом мире — глад,
Волной на берег, катит спад:
Ведь тут же пеною стелясь,
Весь океан водой светясь
На бликах солнечных безмерен.
Беря обратно в глубину
Свою покоя тишину,
И вновь волною напускать намерен.
И океана средь ветра
Сегодня, завтра, и вчера.

X

Пучина массой океана
Шлюп держит на себе.
Его стезя вполне нечаянна,
Вот сказ весь о судьбе.
И давит небо вширь и в край,
И может быть что это рай:
Арена бурь, штормов,
Раскатистых громов.
И человек, в ногах упор.
И хочешь правь, веслом глубя,
Рывком волнуясь на себя:
Все это будет сущий вздор.
Потом, когда-нибудь.
Пока ж на вдохе грудь.

XI

Красо́ты рая того — знай.
И силой ведай о мечте.
И в очи горизонта край.
Не поддавайся суете.
Вот, философия Корягина.
Она, видать, немного папина.
Поскольку был его отец
Как воспитатель шибко спец.
Растил мужчину, не слюнтяя.
Читал с подгузников и вслух
Ему — как силу укрепляет дух.
Как разумом вмещая
Простой расчет и лес путей
Не стать заложником сетей.

XII

С чего же рай? Читатель мысль
Пускает зря чрез светлый ум,
Как образован цельный куль,
Как смысл что рахат-лукум
Сладящей кладкой ароматов.
Культурненько, без матов
(Обсценно если чуть глядеть),
Вот, человек, живет на треть.
А средь кручины аки дот:
И здесь помогут ли слова?
И кру́гом царственно глава,
И через море даже — вброд.
О пьянстве речь? Да нет же, тьфу.
Корягин в курсе. Пусть в шкафу...

XIII

Скелеты прячутся, затихнув,
Глядя глазницами, теснясь,
А у кого их нет? И вспыхнув,
Корягин скажет, чутка́ злясь:
«А что не так, а в чем загвоздка?»
Не ангел вроде, но и броско
Себя отпетым не сочту... —
Коль не про удаль то́: почту́,
Э… может быть немного, если...
Да, он философ непростой.
Есть правил у него устой.
И трудодней пчелиный рой (ой ли...)
Ну, приблизительно вот так.
И жизнь — излупленный верстак.

XIV

Ну вот и ладненько, Корягин —
Тут, Людмила там,
Он как бы весь один,
Она отчаянно делам
Кидает крошки прыти,
Из головы своей чтоб выйти,
Да тараканами пойти,
Делами став, в труды уйти...
Добиться всех успехов.
И тараканов потравить.
И дале при успехах жить.
(Войти в исторью Человеков)...
Такой вот шуточный прогноз.
(Понятно что почти до слез).

XV

Что Михаил? он озабочен.
Людмила с юмором дружна.
Союз их ныне обесточен.
Их связь пустотами полна.
Но кто мог знать такое всё.
Что вот, их встреча то и сё.
И то и это еще, м-да.
Им не влюбиться никогда.
А может шутка это тоже?
И предназначены они
Перстом небесным, и гони
Уж свадьбу вскачь, о счастье, боже...
Но просто дни ручьем текут.
Михайло для Людмилы — плут.

XVI

Мир бизнеса как океан бездонный,
С акулами озубленными в смак,
И рыскают, на берег сонный
Порой и выбросится кит, вот так...
А деньги что вода — плавник скрозь,
И глубина и буйны пузырьки, кость
Донная покажется из тьмы
На миг, и снова бездна кутерьмы.
Печать здесь вечного покоя,
Но не обманись!
Мгновенья водорослями соплелись.
И будешь на коньке — коль воля.
Все в жизни подчиняется волнам,
Страстей наплыву даже в срам.

XVII

А может в храм? Царя морского,
Иль бог он дна, иль там дворец,
А может то аквариум вообще? ого...
И то что понял это — молодец.
Внимательно сличая документы,
Не допуская каверзы моменты,
Себе Корягин говорил шутя.
«Аквариум, однако, а хотя...»
Пойми себя — но делу время!
Осматривая бизнес свой как перст,
Он мыслями шагает тыщу верст,
Ища куда вложить успеха семя.
И движется вот так, во всем,
На шлюпе весельном своем.

XVIII...






_______________
1 «Надо не выдумывать, не измышлять, а искать, что творит и приносит природа» (лат.).
2 «Кроме того, я думаю, что Карфаген необходимо разрушить» (лат.).
3   Для скрытых смыслов сути веской,
    То старческий маразм недетский,
    Вменяющий тенетам власть очей,
    И тут же забывающий: «ты чей».
4 Фарес, Фарез, Пе́рец — сын Иуды от Фамарь, брат-близнец Зары. Имя Фарес получил от глагола «идти напролом» за энергичность, проявленную при рождении. По традиции считается символом успеха в жизни и родоначальником рода Перец и предком царей Давида и Соломона. Википедия.
5 Удар клинком по клинку соперника с целью вывести его в сторону.
6 Стремительный обманный выпад, вызывающий у противника реагирование защитой.
7 Перестараться, проявить излишнее старание, рвение, усердие в чем-либо. Остараться, к «стараться», но «около», может быть только намереваясь проявить старание: в небрежении. Постараться, означает полноценное усердие, прилежание, с действительно востребованным результатом. Слово скорее имеет условно-значимое употребление, «специально-редкое».
---------------




Дорабатывается здесь: https://author.today/work/197830