***

Застигнут врасплох умирающий всполох
заката лилового кем-то во мне,
кем-то таким, кто кровей золотых и весёлых,
и этот некто не хочет писать о войне,
нет, у него об этом хлещут слова беспрерывно,
давят и крутят запястья, жгут непривыкший язык,
но он продолжает искать строку, где в саду георгины
ложатся на бок калитки цвета густой бирюзы,
где сушатся абрикосы и чай подают к обеду,
где плачет влюблённый у речки и речка ревёт в ответ,
где мне твоя фотография против света
приносит забытый свет, запоздалый свет,
где мальчик купает собаку, старик набивает махорку,
где сушатся простыни, мама готовит блины.
Я дам своё сердце дьяволу сразу, без торга,
чтобы только писать о чём-то, кроме войны.
Но мальчик не моет собаку – собака под грудой
того, что вчера было домом, старик бьёт бетон:
достать свою внучку Ксюшу, свою дочку Люду,
ложится на бок калитки горячий бутон,
дымятся в саду абрикосы, чай закипает от взрывов,
застигнут врасплох закат, захлебнувшись в огне,
и кто-то во мне кровей озорных и ретивых
хлебало захлопнул и пишет сейчас о войне.
Во имя Отца и Сына, во имя Люды и Ксюши,
во имя пегой собаки, бегущей в рябой вышине,
чтоб дьявол никак, никогда не выкупил мою душу,
непримиримый во мне не будет молчать о войне.