Терем ты терем высокий, златые палаты…
Как усидеть, не поддаться коварному зову?
Страшно за силу берет полнолуние плату,
пролитой кровью скрепляя на воле оковы.
Что закручинился, князь?
Погляди, как мерцают
травы-шелка под холодным искрящимся светом…
Нету обратно пути.
Только древние знают
цену твоим добровольно звучавшим обетам.
Враг у стены…
Так нежданно, так неумолимо!
Где-то в походе за бранною славою войско.
Как уберечься от гибели неотвратимой?
Сердце сжигает и душит огонь беспокойства.
Кто же откажется, если с ценою померной
будет спасение дома от лютой напасти?
Думал тогда, положась на авось легковерно:
запросто даст укорот ипостаси клыкастой.
Пляска волхвов, ритуал и жестокий, и жуткий…
Враг побежден и бежит, пеших конные давят…
В тереме пир, там вино, смех счастливый да шутки —
звонкие гусли героя-спасителя славят.
Как же ты, князь?
Позабыл, или просто не понял?
Только тогда вспять обряд ведовской обернётся,
если в бою лишь врага твоя злоба догонит,
если невинная кровь по клыкам не польется.
Вспомни-ка ярость, упавшую красным туманом,
вспомни обоз на пути у безумной погони.
Хрупкую деву-невольницу в платьице странном
вспомни, мой князь,
ты ее обязательно вспомни!
Чашу за чашей вино, будто воду простую,
пей, заливая свое неизбывное горе.
Понял уже: все попытки держаться — впустую.
Свет полнолуния, где бы ты ни был — догонит.
Снова наполнит безумие желтые очи,
снова летишь, отзываясь на запах добычи.
Зверем безудержным,
проклятым демоном ночи
мчишься, спеша насладиться двуногою дичью.
Терем, свой терем, немой наблюдатель мучений,
вмиг променял бы на жизнь в нищете и разрухе,
все бы на свете отдал за возможность прощенья —
только вот боги частенько к мольбам нашим глухи…