Худощавые пальцы душили-душили,
Вонзались когтями прямо в мясо,
В гортань.
Её губы впивались в мою хрупкую спину,
Оставляя кровавые лабиринты из ран.
Её томные веки, как парашюты,
Несли моё тело высоко над землей.
Я больше не вижу ни горы, ни реки,
Моё тело не здесь, — здесь все не моё.
Её русые пряди целовали с опаской
Рытвины тела, обнимая живот.
Я видела небо, такое большое,
Ощущала её. Вдыхала её.
Я тонула-тонула в ярко-красном тумане,—
Меня больше нет, я маленький клоп.
А в глазах у неё по два океана,
Они в моих лёгких
И в сердце моём.
Мы качались-качались — две лодки в открытом:
Её без дыры, моя без неё.
Очередная волна и сносит с орбиты —
Мы слились воедино в теле моём.
Пение птиц и рокот букашек,
Дуновение ветра и пушистый закат.
Я мёртвым осадком лежу на причале,
Она в небо вздымает — изящный орлан.
«Постой, подожди, не бросай меня!» — с криком
Бегу я за ней по язвам земли,
Бестелесным воланчиком вперёд, против ветра —
«Ты же меня обещала спасти!»
Обессилив, изничтожив последние клетки,
Я бахаюсь навзничь на сырой ипподром.
Ты несёшься копытами изрывая землю
Прямо ко мне. А мне все равно.
Твои бледные руки вползают мне в вены
Так,
Словно
Ты
Мать-таракан,
Сжигая ядом мои тромбоциты,
Прорастаешь костяшками в лабиринтах из ран…