Мой кумир, учитель литературы,
Ксения Николаевна Тууль
из блокадного Ленинграда
на уроках обычной школы
спальных окраин Москвы
нервно двигала стул,
била большими камнями
колец на пальцах правой руки
в ладонь левой:
- Я живу на черте бедности!
Мы стеснялись/смеялись,
девятиклассники финиша восьмидесятых:
пять копеек - метро,
телефон/автомат три минуты -
дефицитная двушка,
газировка - копейка,
с сиропом - три,
и гранёный стакан
чисто вымыт снаружи и изнутри
минимум раз в минуту,
квас в бидоне,
не привезли эскимо.
Мы не знали цен на дешёвое серебро
и мельхиор колец на память
с камнями из коктебельской бухты.
Это она,
бывший директор школы,
приносила в сумке
первобытный рентген/ксерокс -
сотни листов синевато-серого цвета
подслеповатые копии текстов
полулегальных Цветаевой, Пастернака,
и, факультативно, Булгакова.
Это она
научила азартным играм в полемику,
кайфу литературной дуэли
на мясорубках - до первой крови,
бросить перчатку, оттачивая слова,
принять яд -
новую ракурс/точку координат,
отличать сложные щи колумбов
от достоверности карт,
херить законы первых/последних парт,
не открывать учебник по литературе.
На пробном вступительном
мне влепили 5/2.
Два - за свои слова,
за "горшочек - вари",
за - не списывай мертвое из шпаргалок,
спрятанных глубоко внутри
юбок с воланами
будущих однокурсниц.
Сегодня в одном telegramканале
я пробежала глазами
статью о черте бедности.
Мы сидим, обнимаясь,
с покойной Ксенией Николаевной,
и хохочем во все горло.
Не стесняясь.