Смертельный стрелок
(Полный текст из «Смертельного Стрелка» Томаса де Квинси, как напечатано в программе театра «Талия».
По мотивам «Вольного Стрелка», народной сказки Августа Апеля и Фридриха Лауна)
I.
«Послушай, женщина» - сказал Бертрам, старый линденский лесничий, своей жене; «раз и навсегда, слушай. На свете не столь много вещей, ты прекрасно знаешь, которым бы я отказал по твоей просьбе: но что до этой идеи, Энн, выбей ее из своей головы напрочь; ветки и корни ее топором выруби; чем раньше, тем лучше; и никогда не потакай девчонке даже в мыслях об этом. Когда она знает худшее, она поплачет и успокоится; а когда все кончено, все кончено; она смирится, и все в порядке. Не вижу ничего хорошего в том, чтобы колебаться и позволять девушке тешить себя надеждой того, чему быть не должно».
«Но Бертрам, дорогой Бертрам», - ответила старая Энн, «почему нет? разве не могла бы наша Катя жить столь же счастливо с судебным клерком, как с охотником Робертом? Ах, ты не знаешь, какой хороший парень Уильям; такой порядочный, такой добросердечный».
«Может быть, достаточно», - перебил Бертрам; «добросердечный, осмелюсь доложить, но при всем при том не охотник. А теперь послушай, Энн: вот уже более двухсот лет эта ферма в Липовом лесу переходила в моей семье от отца к наследнику. Если бы ты принесла мне сына - замечательно: ферма досталась бы ему, и девушка могла бы выйти замуж за кого пожелает. Но в данном случае - нет, говорю я. Какого черта! Не для того я хлопотал и недосыпал, чтобы получить от герцога денежное содержание, дабы мой зять выдержал экзамен, как только он станет хозяином своего охотничьего дела; и вот когда все на мази, я должен взять и вышвырнуть девушку? Воистину разумный поступок! Нет, нет, госпожа Анна, разговоры бесполезны. Меня волнует вовсе не Роберт. Я не размениваюсь по мелочам; и, если этот мужчина не в твоем вкусе или не нравится девушке, почему бы не подыскать любого другого активного охотника, который может занять мою должность вовремя, и дать нам возможность наслаждаться возле уютного камина в нашей старости. Роберт или не Роберт, главное, чтобы он был лесной мальчишка, на остальное мне плевать: но что касается клерка - слышишь, Энн? – этой бумажной душонки, никогда не вешайся мне на шею и не вздумай снова обольщать меня».
Ради клерка старая Энн осмелилась бы подольше обхаживать своего мужа; но лесник, познавший на собственной шкуре губительную силу женского красноречия, решил не подвергать твердость своих намерений дальнейшим нападкам или испытаниям; и, сняв ружье со стены, отправился в лес.
Едва он повернул за угол дома, как в двери показалось румяное светловолосое лицо. Это была Катарина: улыбаясь и краснея, она на миг застыла в волнении и спросила: «Все в порядке, мама? он сказал «да», мамочка?». И, вбежав в комнату, она бросилась на шею матери в ожидании ответа.
«Ах, Катя, не будь столь самонадеянной, когда следует быть готовой к худшему: твой отец хороший человек, хорош как никто другой, но со своими фантазиями; он решил не выдавать тебя ни за кого, кроме охотника; он вложил в это свою душу, и не отступит от своего слова; Я слишком хорошо его знаю».
Катарина расплакалась и заявила о своем намерении скорее умереть, чем расстаться со своим Вильгельмом. Мать то утешала, то ругала ее, и в конце концов её слёзы слились со слезами дочери. Она обещала нанести ещё один мощный удар по сердцу старого лесничего, когда раздался стук в дверь, и вошел Вильгельм. «Ах, Вильгельм!» - воскликнула Катарина, подходя к нему с горящими глазами, «мы должны расстаться: ищи себе какую-нибудь другую милую, нам никогда не пожениться; отец решил отдать меня за Роберта, потому что он егерь; и моя мама ничего не может для нас сделать. Но, если мне придётся расстаться с тобой, даже не думай, что я буду принадлежать кому-то другому: до гроба, мой дорогой».
II.
«Ну и ну, да этот Вильгельм молодчина!» - воскликнул лесник, вернувшись домой с охоты со своим товарищем. «Кто, черт возьми, мог когда-либо заподозрить, что бумагомаратель так хорошо стреляет? Что ж, завтра я сам поговорю с судебным приставом; было бы очень жаль, если бы он не выбрал благородную профессию охотника. Да он станет вторым Куно. Вы, полагаю, знаете, кем был Куно?» - сказал он, обращаясь к Вильгельму.
Вильгельм признал, что не знает. «Не знать, кто такой Куно? Боже правый! Подумать только, не следовало мне тебе этого говорить. Куно, да будет тебе известно, был отцом моего прадеда, и был самым первым человеком, который когда-либо владел и распоряжался этой фермой. Он вступил в жизнь, уверяю вас, не более, чем бедным объездчиком, и жил в услужении у молодого рыцаря из Випавы. Эх! рыцарь очень любил его и брал его с собою повсюду, на сражения, турниры, охоты и тому подобное. И вот, однажды случилось так, что этот молодой джентльмен из Випавы присутствовал со многими другими рыцарями и дворянами на большой охоте, устроенной герцогом. И на этой охоте собаки напали на оленя, на котором сидел человек, заламывая руки и жалобно плача; ибо в те дни среди великих лордов существовал деспотичный обычай: когда бедняк совершал какое-нибудь незначительное нарушение законов леса, они брали его и привязывали к спине оленя, чтобы он был изранен и задран до смерти стадом - или, если б ему удалось избежать подобной смерти, он бы погиб от голода и жажды. И вот, когда герцог узрел это – боже правый! но он был зол, и дал команду прекратить охоту; и тут же пообещал высокую награду любому человеку, который возьмется убить оленя, - но пригрозил самым суровым наказанием, если он ранит этого человека; ибо он решил, по возможности, взять его живым, дабы узнать, что за смельчак посмел нарушить его закон, запрещавший подобные убийственные деяния. Теперь среди всей знати не нашлось бы человека, который взялся бы за дело на таких условиях. Их, заметьте, прельщала награда, но не риск. Итак, наконец, выступил вперед лишь Куно, отец моего прапрадеда - тот самый человек, которого вы видите на этой картине. Он смело заговорил перед герцогом и сказал: «Мой благородный сеньор, если вам угодно, с Божьего благословения я рискну; если я промахнусь, моя жизнь в вашем распоряжении, и я должен выплатить неустойку; что касается богатства и имущества, мне нечем откупиться; но мне жаль бедного человека; и я подверг бы свою жизнь такой же опасности без гонорара или вознаграждения, если бы увидел его в руках врагов или грабителей». Эта речь пришлась по душе герцогу; он смилостивился и предложил Куно попытать счастья; и снова он пообещал ему награду, если он убьет; но не повторил своей угрозы в случае промаха; это было сделано для того, чтобы он не испугался, и рука его не дрогнула. И вот, взял Куно своё ружьё, взвел курок во имя Божие и, благоговейно вверив пулю с благочестивой молитвой под покровительство добрых ангелов, не тратил времени на то, чтобы прицелиться - но с искренней верой выстрелил прямо посередь зарослей; в тот же миг олень выскочил, пошатнулся и упал; мужчина же не был задет, разве что его руки и лицо были немного оцарапаны кустами».
«Благородный герцог сдержал своё слово и отдал Куно в награду лесную ферму для него самого и его наследников навеки. Но, благослови нас Господь! Удаче всегда сопутствовала зависть; и за благосклонностью Провидения, как вскоре узнал Куно, следует людская ревность. В те дни было много людей, которые бы с радостью получили награду Куно; возможно, кто-то для себя; другой для какого-нибудь бедного кузена или вроде того, или, может быть, для кого-то более близкого, но незаконнорожденного; и вот что они сделали – убедили герцога, что выстрел Куно попал в цель с помощью колдовства и черной магии. «Как так?» - говорили они, - «Куно даже не целился, а произвел наугад «дьявольский выстрел», а дьявольский выстрел, сами понимаете, всегда попадает в цель; как дьяволу угодно». Таким образом было принято постановление, а из него возник обычай, что каждый потомок Куно должен пройти испытание и произвести то, что они называют его испытательным выстрелом, прежде чем унаследует жильё. Однако обер-егермейстер, перед которым происходит испытание, может облегчить или затруднить его по своему усмотрению. Когда принимали меня, угадай, что он потребовал от меня: из клюва деревянной птицы отстрелить кольцо, которое крепило птицу к столбу. Так-то: до сих пор ни один из потомков Куно не проиграл в испытании: и тот, кто будет моим зятем и достойным моим преемником – скажу тебе, Уильям – этот человек должен быть хорошим охотником».
Вильгельм, выслушав эту историю с живым интересом (что с большим удовлетворением отметил старый лесник), поднялся со своего места, пожал старику руку и пообещал, под его руководством, стать охотником, чтобы даже у старого отца Куно не было причин краснеть.
Ill.
Вильгельм прожил целых две недели в лесном домике в качестве охотника, и вот старый Бертрам, который с каждым днём проникался к нему любовью всё больше, дал формальное согласие на его брак с Катариной. Это обещание, однако, должно было храниться в секрете до дня испытательной стрельбы, когда присутствие обер-егермейстера придало б великолепие церемонии обручения, лестной для самолюбия старика. Между тем избранный жених провёл свое время в восторженном расположении духа и забыл себя и весь мир в раю юношеской любви; так что отец Бертрам часто подтрунивал над ним, дескать, с того дня, когда он достиг своей главной цели, завоевав сердце Катарины, он больше ничего не достиг. Однако факт заключался в том, что с того первого дня Уильям столкнулся с необъяснимой серией неудач на охоте. Иногда его ружье давало осечку; в других случаях вместо оленя он попадал в ствол дерева. С пустым ли ягдташем возвращался он домой? За куропаток сходили галки и вороны, а за зайца – возможно, дохлый кот. Наконец лесник стал всерьёз упрекать его в безголовости; и сама Катя стала беспокоиться об экзамене перед уполномоченным герцога.
Вильгельм удвоил свое внимание и усердие; но чем больше приближался день испытания, тем больше его преследовало невезение. Почти всегда промахи; в конце концов он уже боялся спустить курок, чтобы не нанести вреда, ибо он уже застрелил корову на пастбище и чудом избежал ранения пастуха.
«Нет, я придерживаюсь своего мнения» - однажды ночью сказал охотник Рудольф, - «кто-то околдовал Вильгельма; ибо при естественном порядке вещей такое бы никогда не могло произойти; и это заклятье он должен отменить, прежде чем ему когда-либо повезет».
«Вздор! вздор! Что ты несешь, парень!» - ответил Бертрам. «Это не что иное, как суеверная чушь, такого ни один христианский охотник не должен даже вслух произносить. Ты лучше скажи мне, дружище, какие три предмета составляют арсенал способного спортсмена?»
«Что ж, тетерев ты мой, я скажу тебе, какие» - сказал Рудольф, откашлявшись, - «Пес, карабин, умелая рука в лесу надёжнее поместья иль земли клочка».
«Превосходно» - сказал Бертрам, «и эта троица вместе превзойдёт все заклинания Германии».
«С вашего позволения, отец Бертрам» - несколько огорченно ответил Уильям, - «вот моё ружьё; и я был бы рад увидеть человека, у которого есть хоть какой-то недостаток: что до моего мастерства, тут похвастать нечем; но думаю, нельзя отрицать, что я делаю не хуже других; тем не менее, дело обстоит так, что пули мои, кажется, летят так косо, будто ветер сбил их с курса. Только скажи мне, что мне делать, а то я чего уже только не испробовал». «Поистине, странно» - пробормотал лесничий, не зная, что и сказать.
«Послушай моего совета, Вильгельм», - произнес Рудольф, - «вот что я тебе скажу. Сходи в полночь на пятницу на перекресток, обведи вокруг себя круг шомполом или окровавленным мечом; благослови его трижды теми же словами, что использует священник, но во имя Самаэля»
«Тсс! тише!» - сердито перебил лесничий, - «знаешь, кого так зовут? Да это один из сатанинского воинства. Боже, храни тебя и всех христиан подальше от его власти!»
Вильгельм перекрестился и больше не хотел слушать, хотя Рудольф и настаивал упорно на своем мнении. Всю ночь он чистил своё ружье, осматривать винты, пружину и все части затвора со стволом; а на рассвете вышел, чтобы попытать счастья еще разок.
IV.
Но всё впустую; все его начинания пошли псу под хвост; олени стекались вокруг него, будто издеваясь над его мастерством. С расстояния в десять шагов он прицелился в косулю; дважды его ружьё дало осечку; в третий раз оно сработало, но олень невредимым умчался в кусты. Проклиная свою судьбу, несчастный охотник уныло пал под дерево; в это время в кустах послышался шорох, и оттуда вышел старый солдат с деревянной ногой.
«Доброе утро тебе, товарищ» - сказал солдат, - «В чем печаль твоя, в чем кручина? Нездоровится или мошна оскудела, о здоровье или о прибытке вздыхаешь? Или кто-то заколдовал твоё ружьё? Дай щепотку табачку, да поболтаем с тобой чуток».
Вильгельм с угрюмым видом дал солдату то, о чем он просил, и тот опустился рядом с ним на траву. После краткой бессвязной беседы разговор зашел об охоте, и Вильгельм рассказал о своей беде. «Покажи-ка своё ружьё» - сказал солдат, «Ага! Так я и думал. Это ружье было заколдовано, и тебе больше никогда не попасть из него прямо в цель; и более того, скажу я тебе, если колдовство было выполнено по всем правилам, тебе не повезёт ни с каким любым ружьём, которое попадёт тебе в руки».
Вильгельм вздрогнул, и хотел было возразить против вероятности колдовства, однако незнакомец предложил провести простую проверку. «Для старых вояк, вроде меня», - сказал он, «в этом нет ничего удивительного. Видит бог, я мог бы рассказывать байки куда более странные до самой полночи. Как ты думаешь, откуда могут взяться меткие стрелки, которые вынуждены рисковать и там и сям, и должны подстрелить своего врага из самого сердца самого густого дыма, где его невозможно увидеть – откуда бы им взяться, хотел бы я знать, если бы они не знали иной уловки, кроме как прицелиться и выстрелить? Вот, например, пуля, который не может не попасть, потому что это заговорённая пуля, защищённая от всех хитростей тьмы. Просто попробуй, одна попытка; ты не обманешься, ручаюсь».
Вильгельм зарядил свою пулю и огляделся в поисках цели. На большой высоте над лесом, словно движущееся пятнышко, парила большая хищная птица. «Вон!» - сказал одноногий, - «там наверху старый дьявол, пали в него». Уильям рассмеялся, потому что птица парила так далеко, что её было трудно различить невооруженным глазом. «Нет, ни капли сомнения, стреляй» - повторил старый солдат. – «Готов спорить на свою деревянную ногу, ты его собьёшь». Вильгельм выстрелил, было видно, как чёрное пятнышко быстро увеличивалось, и на землю рухнул, истекая кровью, большой стервятник.
«О! Господи, не стоит благодарности», - сказал солдат, наблюдая за безмолвным изумлением своего собеседника, - «сущие пустяки. На самом деле, не так уж и сложно научиться лить столь хорошие пули; требуется немного больше, чем просто умение и, конечно же, отважное сердце; поэтому работа должна выполняться под покровом ночи. Я научу тебя и буду рад, если мы встретимся снова; теперь же, однако, я должен идти, так как сегодня мне предстоит длинный путь, и я слышу, как бьёт семь. А пока вот тебе немного моих пуль» - и сказав это, он заковылял прочь.
В изумлении Вильгельм попробовал вторую пулю и снова поразил цель на недоступном расстоянии; затем он зарядил свои обычные пули и промазал мимо довольно обширной и очевидной цели. После этой второй попытки он решил пойти за старым солдатом; но солдат исчез в глубине леса, и Уильям был вынужден утешать себя возможностью того, что встретится с ним снова.
V.
В лесном домике царили радость и торжество, когда Вильгельм вернулся, как и прежде, с оленьей тушей и на практике доказал старому Бертраму, что он все тот же стрелок, каким показал себя впервые в своем ученичестве. Теперь ему нужно было объяснить причину своего позднего невезения и что он предпринял, чтобы избавиться от неё; но, сам не зная почему, он уклонился от рассказа о неизбежных пулях и возложил вину на изъян в своем ружье, ускользнувший от его внимания до предыдущей ночи.
«Ну, теперь видишь, дорогуша?» - сказал, смеясь, лесник, - «Интересно, дорогуша, и кто теперь не прав? Колдовство заключалось в ружье, которое требовалось подрезать; И маленький дьявол, который, по твоему мнению, должен был выбросить с утра пораньше портрет старого отца Куно, кроется, я так полагаю, в ржавом гвозде».
«Что ты там говоришь про дьявола?» - спросил Вильгельм.
«Так, ничего, ерунда» - ответил старик, «Этим утром, когда часы пробили семь, картина упала сама собой, и моя жена считает, что с домом не все в порядке».
«Сразу, как пробило семь? Ха!» - и в мыслях Вильгельма огненной стрелой промелькнул старый солдат, ушедший в то же самое время.
«Ну да, сразу, как пробило семь: не самое подходящее время для чертей шебаршиться; а, дорогуша моя? а, Энн?» - сказал старик, с добродушным смехом щипнув жену за подбородок. Но старая Энн задумчиво покачала головой и сказала: «Дай Бог, чтобы всё шло своим чередом!» - и Вильгельм несколько побледнел. Он решил отложить свои пули и использовать их только один раз в свой день испытаний, чтобы неосознанно не растратить свое будущее счастье на хитрые искушения дьявола. Но лесничий позвал его на охоту; и, дабы не спровоцировать старика и вновь пробудить все подозрения относительно своих навыков, он оказался вынужден в данном случае использовать несколько своих заколдованных пуль.
VI.
За несколько дней Вильгельм настолько освоился с использованием своих зачарованных пуль, что больше не относился к ним с опаской. Каждый день он бродил по лесу, надеясь снова встретить одноногого; поскольку его запас пуль уменьшился до единственной пары, и требовалась самая строгая экономия, чтобы не поставить под угрозу его блистательный успех в день испытания. Поэтому в один прекрасный день он наотрез отказался сопровождать старика лесничего на охоте, потому что на следующий день ожидался приезд обер-егермейстера, и могло случиться так, что перед самим испытанием от него потребовалось бы продемонстрировать свое мастерство. Ночью, однако, вместо обер-егермейстера прибыл посыльный от него с тем, чтобы он выполнил довольно крупную поставку дичи ко двору и отменил приготовления к своему собственному приему.
Получив это известие, Уильям был готов рухнуть на землю; и его тревога, несомненно, вызвала бы подозрения, которые вызвали бы задержку его свадьбы. Теперь ему нужно было выйти на охоту и принести в жертву хотя бы одну из своих пуль; с другой же, поклялся себе он, он не расстанется ни за все добычи на свете, за исключением последнего выстрела перед обер-егермейстером, который должен был решить его судьбу на всю жизнь.
Бертрам отругал Вильгельма, когда тот вернулся из леса лишь с одним кроликом: заказанное количество мяса было весьма значительным. На следующий день его еще больше разозлило возвращение Рудольфа, гружёного дичью и Вильгельма с пустым ягдташем. Ночью он угрожал выгнать его из дома и отозвать согласие, которое он дал на брак с Катариной, если на следующее утро он не принесёт домой хотя бы двух косуль. Сама Катарина была в величайшем горе заклинала его и из любви к ней приложить всё своё рвение и не думать так много о ней, пока он занят охотой.
В отчаянии Вильгельм отправился в лес. Катю, в любом случае, он считал для себя потерянной; а все, что ему оставалось, это безрадостный выбор между двумя способами ее потери – либо в результате сегодняшней охоты, либо в ходе испытания перед обер-егермейстером. Это был выбор, которого он не мог сделать; и вот он стоял, погруженный в мрачные размышления о своей несчастной судьбе, как вдруг к нему приблизилась стая оленей. Машинально он нащупал свою последнюю пулю; в его руках она, казалось, весила центнер. Он уже решил сохранить это сокровище любой ценой, как вдруг увидел вдали старую деревянную ногу и тут же направил свои шаги навстречу ей. Он радостно зарядил пулю, выстрелил, и две косули упали на землю. Оставив их лежать, Вильгельм поспешил за одноногим; но тот, должно быть, выбрал какой-то другой путь, потому что словно растворился в воздухе.
VII.
Папаша Бертрам был очень доволен Вильгельмом, чего нельзя было сказать о самом Вильгельме. Целый день он ходил в мрачном унынии; и даже нежность и ласки Кати не могли вернуть ему безмятежность. С наступлением темноты он все еще утопал в рассеянности; и, сидя в кресле, он почти не замечал оживленного разговора между лесником и Рудольфом, пока, наконец, первый не пробудил его из задумчивости.
«Я вот что говорю, Вильгельм» - воскликнул Бертрам, «уверен, что ты никогда не будешь сидеть сложа руки и спокойно слушать, пока говорят такие скандальные вещи, как Рудольф только что сказал о нашем предке Куно? Я-то уж точно не буду. Если добрые ангелы стояли рядом и помогали ему и бедному невинному человеку на спине оленя, то почему это не может быть правдой: мы читаем о таких случаях в Ветхом Завете; возблагодарим же Господа за это и за все его милости и чудеса: но что касается черной магии и дьявольских выстрелов, я не буду сидеть и слушать такие вещи, когда их говорят о нашем Куно. Что скажешь? Куно умер в своей постели тихо и с христианским миром среди своих детей и детей детей, но человек, вмешивающийся в силы тьмы, никогда хорошо не кончит. Я знаю это потому, что сам видел в Праге в Богемии, когда был подмастерьем».
«О! что же это было?» - воскликнули Рудольф и остальные, - «расскажите нам, дорогой отец».
«Что это было? Нечто весьма ужасное» - сказал Бертрам, - «без содрогания не могу об этом вспомнить. В то время в Праге жил молодой человек по имени Джордж Смит, человек необузданный и смелый, и бы он прекрасным, активным парнем, который ужасно любил охоту и часто любил присоединиться к нам; практически, при любом удобном случае. И вышел бы из него довольно хороший охотник; но он был слишком поспешным и, так сказать, палил налево и направо. Однажды, когда мы подшучивали над ним, его гордость возросла настолько, что ничто не смогло его удержать, и он бросил вызов всем охотникам в целом: он победит любого из них в стрельбе; и никакая дичь не ускользнет от него, будь то в воздухе или в лесу. Это было хвастовством; но плохо он держал слово. Через пару дней к нам из чащи врывается странный охотник и говорит, что неподалёку, на главной дороге, лежит полумертвый человек, и некому его поднять. Мы, ребята, подошли к месту, и там, конечно же, лежал бедный Джордж, разодранный и растерзанный на части, как если бы он упал среди диких кошек: он не мог произнести ни слова; поскольку он был совершенно без сознания и почти не подавал признаков жизни. Мы отнесли его в дом: один из нас отправился с вестями в Прагу; и вскоре его доставили туда. Что ж, этот Джордж Смит перед смертью признался, что отливал со старым горным охотником дьявольские пули. Дьявольские пули, видите ли, не знают промаха; и из-за того, что он потерпел неудачу, дьявол обошелся с ним так грубо; чем же ещё было платить, ему как не его драгоценной жизнью?»
«Из-за чего же тогда он потерпел неудачу?» - неуверенно спросил Уильям. «Всегда ли в таких делах замешан дьявол?»
«А кто это мог быть?» - возразил лесник, «чёрт, конечно, кто же ещё? Некоторые, я слышал, говорят о скрытых силах природы и о силе звёзд. Не знаю: каждый волен думать, как ему заблагорассудится, но у меня своё мнение, и я придерживаюсь его – всё это дело рук дьявола».
Уильям вздохнул более свободно. «Но разве Джордж не рассказал, за что с ним так жестоко поступили?»
«Да, конечно, перед мировыми судьями он во всем признался. Ближе к полуночи, кажется, он пошел со старым охотником на перекресток: там они сделали круг окровавленным мечом; и в этом круге перекрестно положили череп и кости. Затем старик сказал Джорджу, что ему делать. Ровно в одиннадцать он должен был начать лить пули в количестве шестьдесят три, ни больше, ни меньше: лишь пробьёт двенадцать часов и будет одним больше или одним меньше, он покойник. И за всё время своей работы он не должен был не произносить ни слова и не выходить из круга, что бы ни случилось. Шестьдесят пуль должны были попасть в цель, и только три промазать. Ну, конечно же, Смит начал лить пули; но такие шокирующие и отвратительные призраки стекались вокруг него, что, наконец, он вскрикнул и выскочил прямо из круга. Мгновенно он без чувств упал на землю; и никогда не возвращался к своим воспоминаниям, пока не очутился в Праге, словно очнувшись от сна, в руках хирурга и со священником рядом с ним».
«Храни Господь всех христиан от сетей дьявольских!», - сказала жена лесничего, перекрестившись.
«Неужели Джордж» - спросил Рудольф, - «заключил долгосрочный контракт с дьяволом?»
«Это больше, чем я берусь сказать», - ответил Бертрам – «ибо сказано: «Не судите».' Но, на всё воля Божья, не может быть незначительным грехом для человека вмешиваться в дела, которые приводят к нему лукавого; и может, как знать, дают ему власть над телом и душой. Сатана вполне всегда готов явиться сам по себе, и для этого не нужно призывать его или заключать с ним сделки. Кроме того, к чему такая помощь доброму христианскому охотнику? Ты знаешь это, Вильгельм, по своему собственному опыту: с хорошим ружьем и умелой рукой охотнику не нужны дьявольские пули, он стреляет именно туда, куда должен попасть. По мне, так будь у меня такие пули, я бы ни за какие деньги не стрелял ими; ибо дьявол - коварный злодей, и может снабдить пулю хитростью, преследуя свои цели, а не мои.
VIII.
Лесник отошел ко сну и оставил Вильгельма в ужасном волнении. Напрасно он завалился на кровать; здорового сна не было ни в одном глазу. Бред воспаленного воображения являл его взорам по очереди и вразнобой то старого одноногого солдата Джорджа, то Катарину, то герцогского обер-егермейстера. Вот несчастный пражский парень протянул ему руку в качестве кровавого напоминания о предупреждении: затем в мгновение ока его угрожающий вид превратился в лицо Кати, потерявшей сознание и бледное, как смерть; а рядом с ней стоял одноногий, лице его расплывалось в злобной усмешке. В другой раз он стоял перед обер-егермейстером, производя испытательный выстрел; зарядил, прицелился, выстрелил и - промазал. Катарина упала в обморок, отец отрёкся от него навсегда; затем подошёл одноногий и преподнёс ему новёхонькие пули; но слишком поздно – в повторном испытании ему отказано.
Так провел ночь Вильгельм. На заре он пошёл в лес и направил свои стопы, не бесцельно, к тому месту, где он встретил старого солдата. Лёгкий свежий утренний ветерок прогнал из его разума мрачные призраки ночи. «Глупец!» - говорил он себе, - «если тайна выше твоего понимания, то должна ли она быть из ада? И что такого особенного в том, что я хочу, чтоб сверхъестественные силы пришли мне на помощь? Человек управляет могучими силами животного и подчиняет его своей воле; почему бы ему с помощью того же естественного искусства не упорядочить движение и направление куска безжизненного презренного металла? Природа изобилует вещами, нам не понятными: и разве я не пренебрегаю своим счастьем из-за устаревших предрассудков? Я не собираюсь призывать духов, но я вызову и использую оккультные силы природы, нисколько не утруждая себя тем, могу ли я разгадать её тайны или нет. Пойду на поиски старого солдата; и, если не найду его, буду стараться сохранять мужество лучше, чем тот же самый Джордж из Праги; его подгоняла гордость, меня же ведёт голос любви и чести».
В таком духе Вильгельм обсуждал свои намерения, но старого солдата нигде не было. Никто, у кого бы он ни спросил, не видал человека, описываемого им. Следующий день был также потрачен на поиски, и без особого успеха.
«Что ж, чему быть – тому не миновать» - решил для себя Вильгельм, - «Дни, оставшиеся для моей цели, сочтены. Этой же ночью пойду на перекресток в лесу. Место это уединенное; никого не будет рядом, чтобы наблюдать за моими ночными трудами, а я уж позабочусь о том, чтобы не выйти из круга, пока работа моя не будет завершена».
IX.
Опустились сумерки; Вильгельм собрал с собой свинец, форму для отливки пуль, уголь и всё необходимое, чтоб быть готовым незамеченным выскользнуть из дома сразу после ужина. Только он собрался уходить и уже пожелал леснику спокойной ночи, когда тот остановил его и взял за руку.
«Вильгельм», - сказал он, - «не знаю, что со мной, но в этот вечер я испытываю трепет, словно от какой-то опасности, Бог знает откуда нависшей надо мной. Обещай мне остаться на ночь со мной. Не смотри так подавленно, мой мальчик; это лишь защита от вероятного».
Катарина немедленно предложила свои услуги, чтобы сидеть с отцом, и не хотела доверять заботу о нем кому-либо ещё, даже своему собственному Вильгельму; но отец Бертрам отклонил ее предложение. «В другой раз» - сказал он, - «в другой раз; сегодня я чувствую, что мне было бы лучше, если бы со мной был Вильгельм».
Вильгельм хотел уже было извиниться, но Кейт так горячо умоляла его позаботиться об отце, что невозможно было противиться её мольбам; и он охотно остался, отложив исполнение своего плана до следующей ночи. После полуночи старый лесник успокоился и крепко заснул, а на следующее утро посмеялся над собственными страхами. Он пошел бы с Вильгельмом в лес; но Вильгельм всё ещё тешил себя надеждой встретить свое таинственного одноногого знакомого и поэтому воспротивился его желанию под благовидным предлогом о его здоровье. Однако одноногий так и не появился; и Вильгельм вторично решился на ночной поход на перекресток.
Ночью, когда он вернулся из леса, Катарина радостно выбежала ему навстречу. «Угадай, Вильгельм, угадай» - воскликнула она, - «кто пришёл. К тебе гость, уважаемый гость; но я не скажу кто, ты должен догадаться».
Вильгельм не хотел гадать, и тем более принимать гостей. В этот день самый дорогой на свете человек мог бы показаться ему назойливым самозванцем. Он мрачно вздрогнул от радушия Катарины и подумал о том, как бы ему извернуться; но в этот момент дверь дома открылась, и в свете луны показался почтенный старик в охотничьей одежде, который выступил вперёд и протянул руки Вильгельму.
«Вильгельм!» - воскликнул знакомый голос, и Вильгельм оказался в объятиях своего дяди. Мир волнующих воспоминаний, детских воспоминаний о любви, радости и признательности, как по мановению волшебной палочки, растопил сердце Вильгельма: среди них его полуночная цель ускользнула из его мыслей; и только в середине веселого разговора, когда часы пробили двенадцать, Вильгельм впервые с ужасом вспомнил о деле, которым он пренебрёг.
«Еще одна ночь», - подумал он, - «осталась одна-единственная ночь: завтра или никогда!» Его неистовое волнение не ускользнуло от внимания дяди: но старик приписал это небольшой усталости племянника и добродушно извинился за то, что так долго занимал его разговором, ссылаясь на свой ранний отъезд, который он не мог отложить до следующего утра.
«Не думай о том, что впустую потратил час-другой» - сказал он Вильгельму при расставании, - «Может, ты от этого лучше уснёшь».
Эти последние слова имели более глубокое значение для мыслей Уильяма, чем мог иметь в виду его дядя. Он увидел в них смутный намек на свои ночные планы, которые, будучи реализованы, могли бы (как он предостерегал) навсегда лишить его спокойного сна.
X.
Настала третья ночь. Все, что должно было быть исполнено, должно быть исполнено в этот день, потому что следующий был днём испытания. С утра до вечера старая Энн с дочерью Катей суетились по дому, чтобы устроить достойный прием их высокопоставленного гостя, обер-егермейстера. С наступлением темноты все было подготовлено в лучшем виде. По возвращении из леса Энн обняла Вильгельма и впервые назвала его «сынок». В глазах Кати светились нежные чувства юной невесты, которая любит и любима. Стол был украшен праздничными цветами, и тем, что в таких случаях гласят сельские обычаи: яства более роскошные, чем обычно подавала на стол мать; и бутылки отцовского выдержанного старого вина.
«Этой ночью», - сказал Бертрам, - «устроим свадебный пир: завтра мы будем не одни, и потому мы не можем сидеть вместе так тепло и нежно; да будем счастливы – столь же счастливы, как если бы все удовольствия нашей жизни вместила бы эта единственная ночь».
Лесник обнял свою семью и был глубоко тронут. «Однако же, Бертрам» - сказала ему жена – «думаю, молодые завтра будут гораздо счастливее, чем все мы этим вечером. Понимаешь, о чём я?»
«Да, любимая, понимаю, о чем ты; пусть же дети тоже узнают об этом, чтобы они могли заранее насладиться своим счастьем. Слышите, дети? Назавтра приглашён викарий, и как только Вильгельм пройдёт испытание…»
В этот миг грохот и громкий крик Катарины прервали речь лесничего. Портрет Куно снова упал со стены, и угол рамы поранил висок Катарины. Гвоздь, казалось, совсем неплотно сидел в стене, потому что он упал вслед за картиной, обрушив часть штукатурки. «Господи, что же такое», - с досадой сказал Бертрам, - «Что сделать с этой картиной, чтобы она висела, как должно? Уже второй раз она нас пугает. Катя, любовь моя, тебе плохо?» «Нет-нет» - весело сказала она, вытирая кровь со своих локонов, - «но я очень испугалась».
Вильгельма обуял ужас, когда он увидел мертвенно-бледное лицо Кати и кровь на ее висках. Точно так же она явилась ему в ночь его ужасных видений; и все печальные образы той памятной ночи теперь ожили в его голове и снова мучили его. Сильный шок рушил все его ночные планы; но вино, которое он пил большими глотками и более поспешно, чем обычно, чтобы скрыть свой страх, наполнило его неистовым духом твердости: он снова решил предпринять отчаянную попытку; и теперь не видел перед собой ничего, кроме благородной сцены любви и мужества, преодоляющего опасность.
Часы пробили девять. Сердце Вильгельма сильно забилось. Он искал предлог для того, чтобы уйти, но тщетно. Какой предлог мог найти мужчина, чтобы бросить молодую невесту на свадебном пиру? Время летело быстрее стрелы: в объятиях любви, которая должна была увенчать его счастьем, он перенес муки мученичества. Десять часов уже прошло, и решающий момент был близок. Не прощаясь, Уильям ускользнул от своей невесты; он вышел из дома со своими орудиями труда, когда старая Энн вышла за ним. «Куда ты, Вильгельм, на ночь глядя?» - с тревогой спросила она. «Я застрелил оленя и в спешке позабыл о нем» - ответил тот.
Напрасно она умоляла его остаться: были оставлены без внимания все ее мольбы и даже нежные ласки Кати, чей разум внушал ей опасение, что в спешке и волнении его скрыта какая-то тайна. Вильгельм оторвался от них обоих и поспешил в лес.
XI.
Убывавшая доселе луна теперь взошла и покоилась тусклым красным шаром на горизонте. Хмурые тучи неслись над головой и временами затемняли всю землю, вновь судорожно вспыхивающую под лунным светом. Серебристые березы и осины вздымались среди леса подобно призракам; а тополя в лихорадочных видениях Вильгельма казались бледными тенями, призывавшими его уйти. Он вздрогнул; и внезапно его поразило то, что почти мистическое нарушение его плана за последние две ночи вкупе с повторяющимся зловещим падением картины были последними предупреждениями отговорить его от злого умысла, посылаемыми ему его ангелом-хранителем, который теперь был готов покинуть его.
И снова он замешкался в своем намерении. Он было уже собирался вернуться, как внезапно появился голос, шепчущий ему: «Глупец! разве ты еще не принял магическую помощь; неужели только из-за хлопот, связанных с его жатвой, ты откажешься от основного урожая даров его». Он остановился. Луна сияла из-за темной тучи и освещала мирную крышу хижины лесника. Он мог видеть окно комнаты Катарины, блестящее под серебристыми лучами; в слепоте любви он протянул к нему руки и машинально сделал шаг в сторону дома. Шепчущий голос раздался вторично; и внезапный порыв ветра принёс звук часов, отбивающих полчаса: «За дело!», казалось, говорил он. «Верно, верно!» - произнёс он вслух. – «За дело! Глупо и ребячливо отстраняться от наполовину завершенного дела, глупо отказываться от главного преимущества, рискуя своим спасением по пустякам. Нет: позвольте мне закончить».
Он сделал несколько больших шагов вперёд; ветер снова погнал взволнованные тучи над ликом луны; и Вильгельма поглотил густой мрак леса.
Наконец он остановился на перекрёстке. Наконец магический круг был нарисован; были зафиксированы черепа; и кости были разложены вокруг. Луна все глубже и глубже погружалась в тучи; и полуночное действо не освещалось ничем, кроме ярко-красного огненного отблеска, то усиливавшегося, то угасавшего от свирепых порывов ветра. Часы на церкви вдали показывали, что сейчас без четверти одиннадцать.
Вильгельм поставил ковш на огонь и бросил свинец вместе с тремя пулями, которые уже однажды попали в цель: опыт тех, кто лил «смертельные пули», о нём он слышал, будучи учеником. В лесу теперь слышался шум дождя. Время от времени слышались порхающие движения сов, летучих мышей и других избегающих света существ, опалённых внезапными вспышками огня: некоторые, падая с окружающих ветвей, попадали в магический круг, где своим низким глухим карканьем, казалось, вели диалоги на каком-то неизвестном языке с черепами мертвецов. Их становилось всё больше и больше; были среди них нечёткие очертания туманных форм, которые появлялись и исчезали, иные со звериными, иные с человеческими лицами. Их газообразные очертания колебались и подчинялись движениям ветра; только один стоял недвижим, словно тень, рядом с кругом, пристально направляя печальный свет своих глаз на Вильгельма. Иногда он поднимал свои бледные руки и, казалось, вздыхал; когда же он поднимал руки, огонь утихал; тогда серая сова взмахом крыльев вновь зажигала тлеющие угли. Вильгельм отвел глаза: ему показалось, в затуманенной фигуре проступило лицо его похороненной матери с печальным выражением неизъяснимой боли. Вдруг пробило одиннадцать; и тогда тень, будто молясь и взывая к небу, исчезла. Совы и ночные вороны порхали и каркали; черепа и кости гремели под их крыльями.
Вильгельм опустился на колени подле своего угольного очага, и с последним ударом одиннадцати из него выпала первая пуля.
XII.
Совы и кости теперь молчали; но на дорогу к магическому кругу вышла старая скрюченная сумасшедшая. Она была увешана деревянными ложками, черпаками и другой кухонной утварью, при движении издававшей ужасный грохот. Совы приветствовали ее улюлюканьем и трепетом крыльев. Дойдя до круга, она поклонилась костям и черепам; но угли выпустили на нее раскаленные языки пламени, и она отдернула свои иссохшие руки. Затем она обошла круг и с ухмылкой представила свой скарб Вильгельму. «Дай косточек», - буркнула она резким гортанным голосом, «а я тебе ложек дам. Дай черепушек, милок. Что тебе стоит, милок?», а затем запела с презрительным видом -
Что уж поделаешь: пробил час твой;
Ты один на один со своею судьбой.
Ночью ли, днём ли – пали наугад,
В яблочко пули твои угодят
«Голубя бей» - раздаётся приказ:
Искусно лесник выполняет на раз,
Целься и пли: О! хороший стрелок!
В невинной крови потонул голубок.
За человека – грозу голубей!
Приди же, милок, за наградой скорей!
Вильгельм был объят ужасом; но оставался в кругу тихо и продолжал своё дело. Он хорошо знал старуху. Сумасшедшая старая нищенка раньше бродила в этом одеянии по окрестностям, пока наконец ее не поселили в сумасшедшем доме. Он не мог сообразить, было ли существо, представшее пред ним, реальностью или иллюзией. После небольшой паузы старуха со злобным видом раскидала свою рухлядь налево и направо, а затем медленно пошла прочь в мрачную глубь леса, напевая следующие слова:
Это вашим, это же - нашим;
Этим мы брачную ночь ошарашим.
Бравый стрелок, переплюнь всех стрелков;
В наряде невеста, священник готов.
Завтра, завтра, лишь только уйдет свет дневной,
И разбитое сердце наполнится тьмой;
Коль в разгаре сафари, коль битва на пике,
Коль быльём поросли распри, дрязги и бзики
Когда саваном брачное ложе укроется
И падёт бездыханной к ногам твоим горлица,
Отойдет ко мне, думаю, сей новобрачный,
Будем жить – не тужить мы в пристанище мрачном.
Туда и дорога грозе голубей!
Приди же, милок, за наградой скорей!
Тут вдруг послышался стук колес и щелканье форейторских хлыстов. Подъехала карета, с ней шесть всадников на лошадях. «Кто это, черт возьми, заграждает путь?» - заорал человек, сидевший на облучке. – «Дорогу! Кому говорю – очисти дорогу!». Вильгельм поднял глаза и увидал огненные искры, вылетающие из-под копыт лошадей, и круги пламени вокруг колес кареты. Но он знал, что это бесовские проделки, и не пошевелился. «Давай, ребята, проезжай, дави его!» - крикнул тот же форейтор, обернувшись на остальных; и в мгновение ока весь экипаж стремительно двинулся по кругу; Вильгельм прижался к земле под ударом передних ног лошадей; но воздушный кортеж с экипажем со свистом взлетели в воздух, и описав круг, исчезли в урагане, который не шелохнул ни единого листа на деревьях. Прошло некоторое время, прежде чем Вильгельм оправился от потрясения. Однако он унял свои дрожащие руки, и отлил несколько пуль. В этот миг вдалеке начали бить церковные часы. Сперва звук был приятным, словно дружеским голосом, соединяющим человеческий мир с мрачным кругом, в котором он находился; казалось, мир этот был отрезан от него непроходимой пропастью; но часы пробили второй раз, третий – тут он вздрогнул от неумолимого бега времени, ведь работа его не продвинулась ни на треть, - затем часы пробили четвертый раз. Он был раздавлен; каждая конечность казалась парализованной; форма выскользнула из его бессильной руки. Со отчаянным спокойствием он прислушивался к часам, пока они не пробили двенадцать раз; затем колокол завибрировал в воздухе, помедлил и затих.
Развлекаться в торжественный час полуночи казалось слишком дерзким занятием даже для сил тьмы. Однако он вынул часы, посмотрел и увидел, что было не больше половины двенадцатого.
Собрав волю в кулак и полностью отстранившись от всяческих иллюзий, можно было продолжать с новыми силами. Вокруг него царила мёртвая тишина, лишь изредка нарушаемая совами, тихонько бормотавшими и время от времени гремящими черепами и костями. Вдруг в кустах послышался треск. Звук был знаком для ушей опытного охотника; он оглянулся - как он и ожидал, выскочил кабан и бросился по направлению к кругу. «Это», - подумал Вильгельм, «уже не обман», вскочил, схватил своё ружьё и поспешно выпалил в дикого зверя; искры не было; он вытащил шомпол, но щетинистое чудище, подобно экипажу с лошадьми, взмыло над ним в воздух и исчезло.
XIII.
Вильгельм, выбитый таким образом неоднократно из колеи, теперь спешил наверстать упущенное время. Было уже отлито шестьдесят пуль: он взглянул вверх; внезапно тучи разошлись, и луна вновь озарила всю землю ярким светом. В этот миг из глубины леса раздался голос, кричащий в большом волнении: «Вильгельм! Вильгельм!». Это был голос Кати. Вильгельм увидал её выходящей из кустов и оглядывающейся со страхом. Позади нее тяжело дышала старуха, протягивая свои иссохшие руки, словно паучьи лапы, вслед летящей девушке и пытаясь схватить ее за парящее одеяние. Катарина собрала последние остатки истощённых сил, чтобы взлететь; и тут путь ей преградил одноногий старик; этого мгновения оказалось достаточно для того, чтобы старая ведьма схватила её костлявыми руками. Вильгельм был не в силах более терпеть: он отбросил форму с последней пулей и уже было готов был выпрыгнуть из круга: но тотчас часы пробили двенадцать; дьявольское видение исчезло; совы в замешательстве покинули черепа и кости и улетели; огонь погас, и Вильгельм в изнеможении пал на землю.
И вот к нему медленно подъехал всадник на чёрном коне. Он остановился на стертом очертании магического круга и сказал: «Ты с честью выдержал испытание; что бы ты хотел получить от меня?»
«Ничего ни от тебя, ни от кого иного», - сказал Вильгельм, - «то, что я хочу, я уже сделал для себя сам».
«Да; но с моей помощью: значит, часть принадлежит мне».
«Ни в коем случае, ни в коем случае: я не рассчитывал на помощь, я не вызывал тебя».
Всадник презрительно рассмеялся. «А ты смелее», - сказал он, - «чем надо. Возьми пули, которые ты отлил: шестьдесят тебе, три мне; шестьдесят – в пампасы, три – мимо кассы; попомнишь моё слово, когда встретимся снова».
Вильгельм отвел лицо: «Никогда больше я с тобой не встречусь» - выговорил он, - «изыди».
«Почему ты отворачиваешься?»- произнёс незнакомец со страшным хохотом – «ты меня знаешь?».
«Нет, нет», - вздрогнув, сказал Уильям, - «Я тебя не знаю! И знать тебя не хочу. Кто бы ты ни был, оставь меня!».
Черный всадник повернул коня и сказал с мрачной торжественностью: «Ты знаешь меня: даже волосы на твоей голове, которые встают дыбом, каются в том, что ты содеял. Я - тот, кого в этот миг ты с ужасом поминаешь в сердце своём». Сказав это, он исчез, сопровождаемый тоскливым звуком увядших листьев и треском сухих ветвей, опавших с деревьев, под которыми он стоял.
XIV.
«Боже милостивый! Что случилось с тобой, Вильгельм?» - воскликнули Катя и её мать, когда Вильгельм вернулся после полуночи, бледный и издёрганный, - «ты выглядишь так, будто только что восстал из могилы».
«Ничего, ничего» - сказал Вильгельм, - «ничего, это всего лишь ночной воздух; действительно, я слегка возбуждён».
«Вильгельм, Вильгельм!», - сказал старый Бертрам, подходя к нему, - «меня тебе не одурачить; кого-то ты повстречал в лесу. Почему ты не остался? Клянусь, кто-то перешёл тебе дорогу».
Уильям был поражен серьезностью старика и ответил: «Что ж, да; признаю, кое-кто перешёл. Подождите девять дней, и всё узнаете».
«С радостью, сын мой», - сказал Бертрам, - «Слава богу, что это что-то такое, что может подождать девять дней. Не тревожь его, жена; Катя, оставь его в покое! Разрази меня гром, в мыслях я чуть было не поступил с тобой неправильно, Вильгельм. А теперь, милый мой мальчик, ложись спать и высыпайся. «Ночь», - гласит пословица, - «недруг человеческий». Но ободритесь; человек, действующий по призванию и идущий только законными путями, может бросить вызов демонам тьмы и всем их проделкам».
Вильгельм вынужден был сделать всё, что в его силах, чтобы утаить от старика, насколько его малейшие подозрения обнажали его вину. Эта привязанность отца Бертрама и такая непоколебимая уверенность в его честности терзали его сердце.
Он поспешил в свою спальню, в полной решимости уничтожить проклятые пули. «Лишь одну сохраню, лишь одной воспользуюсь», - сказал он, протягивая со слезами к небу стиснутые в мольбе руки. – «Да будет она той, что нужно>> Да пусть цель, пусть цель, признаю грех свой; признаю душевные страдания свои и испытание, которого я не смог осилить! Я смирюсь, унижу себя пред Господом: тысячей, десятью тысячами покаянных деяний смою вину преступления своего. О, если бы мог я вернуть всё вспять, не потерпев крушения всего - моего счастья, моей чести, моей дорогой Кати!».
Несколько успокоенный этим взглядом на собственное поведение, он созерцал утреннюю зарю с большим спокойствием, чем сам от себя ожидал.
XV.
Прибыл герцогский обер-егермейстер и перед решающим испытанием выразил желание совершить небольшую охотничью вылазку в компании с молодым лесничим. «Ибо», - сказал он, - «хранить древние традиции хорошо, но, между нами, умение охотника лучше всего проявляется в лесу. Итак, подъём, новоиспечённый господин Лесничий; и айда в лес!».
Вильгельм побледнел и начал было отнекиваться; но, поскольку для обер-егермейстера это было пустым звуком, он попросил, по крайней мере, позволить ему предстать перед испытанием первым. Старый Бертрам задумчиво покачал головой. «Вильгельм, Вильгельм!» - произнес он глубоким укоризненным тоном. Вильгельм немедленно удалился; через пару минут он был экипирован для охоты и вместе с Бертрамом последовал за обер-егермейстером в лес.
Тщетно пытался старый лесничий принять веселый вид, чтобы подавить свои опасения. Катарина тоже была удручена и взволнована и занималась домашними делами, будто во сне. «Разве нельзя», - спросила она отца, - «отложить испытание?». «Я тоже подумал об этом», - ответил он и молча поцеловал ее. Тут же придя в себя, он поздравил дочь со столь знаменательным днём, и напомнил ей об её свадебном венке.
Старая Энн заперла венок в ящике стола; и, в спешке пытаясь открыть его, повредила замок. Поэтому малыша отправили в магазин за другой гирляндой для невесты. «Принеси самое красивое, что у них есть», - крикнула Энн малышу вслед; ребёнок же, по простоте своей, приглядел то, что блестело больше всего: это оказался траурный венок невесты из мирта и розмарина, увитый серебром; хозяйка лавки же, не вдаваясь в подробности, спокойно разрешила ребенку забрать его. Невеста и мать хорошо поняли зловещий смысл этого случая; обе вздрогнули и, обвив руками шею друг друга, смехом попытались подавить свой ужас от оплошности ребенка. Замок был испробован еще раз; теперь он открывался легко; и вскоре прекрасные локоны Катарины были окутаны цветущим венком невесты.
XVI.
Охотники возвратились. Обер-егермейстер не скупился на похвалы Вильгельму. «После таких доказательств мастерства» - говорил он, - «просто смешно устраивать какие-либо другие испытания; но во исполнение старых обычаев мы иногда вынуждены делать больше, чем достаточно, посему разрешим этот вопрос как можно скорее. Вон там на столбе сидит голубка: прицеливайся и сбивай её».
«Ох! не туда, не туда, ради Бога, Вильгельм», - вскрикнула Катарина, спеша к указанному месту, - «ради Бога, не стреляй в голубку. Ах, Вильгельм, прошлой ночью мне приснилось, что я белая голубка и мама моя надела мне на шею кольцо; затем пришёл ты, и через миг мама была вся в крови».
Уильям вытащил было пулю, которую уже зарядил; но обер-егермейстер засмеялся. «А что это мы такие робкие?» - сказал он, - «Никуда не годится для жены лесничего; смелость, юная невеста, смелость! Или погодите, может быть, эта голубка – ваша личная домашняя голубка?».
«Нет, не в этом дело» - сказала Катарина, - «но сон, к несчастью, расстроил меня». «Что ж», - сказал обер-егермейстер, - «не падайте духом! Итак, стреляйте, господин лесничий!».
Тот выстрелил; и тотчас на землю с пронзительным криком упала Катарина.
«Странная девочка!» - произнес комиссар, подумав, что она упала лишь от страха, и поднял её, но по её лицу потекла струйка крови; лоб её был пробит пулей.
«Что случилось?» - воскликнул Вильгельм, когда за его спиной раздался крик. Он обернулся и увидел Катю, смертельно бледную, истекающую кровью. Рядом с ней стоял старик на деревянной ноге, хохочущий с дьявольской усмешкой и рычащий: «Шестьдесят – в пампасы, три – мимо кассы». В порыве гнева Вильгельм выхватил свой нож и нанёс удар исчадию ада. «Проклятый чёрт!» - вскрикнул он в отчаянии, - «Неужели так ты обманул меня?». Более не в силах вымолвить ни слова, он бесчувственно упал на землю рядом со своей истекающей кровью невестой.
Тщетно обер-егермейстер и священник пытались утешить осиротевших родителей. Едва престарелая мать возложила зловещий похоронный венок на грудь своей дочери, как слёзы её неизмеримой утраты стали последними. Одинокий отец вскоре последовал за ней. Вильгельм, Смертельный Стрелок, окончил свои дни в сумасшедшем доме.
КОНЕЦ
Черный Всадник: Предисловие
В 1988–1989 гг. Роберт Уилсон предложил Тому Уэйтсу принять участие в его очередном спектакле «Черный всадник». Уэйтс видел только одну постановку Уилсона, «Эйнштейн на пляже» в Бруклинской музыкальной академии в Нью-Йорке (декабрь 1984 г.).
Том Уэйтс: «В течение нескольких недель я не мог прийти в себя. Сценические образы Уилсона позволили мне взглянуть через окна на пыльную красоту, которая навсегда изменила мои зрение и слух»."
В 1987 году Уэйтс дебютировал в театральной постановке «Буйные годы Фрэнка» (театр на Сент-Брайар-стрит, Чикаго). Уэйтс просил Уилсона продюсировать его, но в то время он не смог. Видео 1987 года на песню Blow Wind Blow было снято в стиле немецкого кабаре начала 20 века. А турне Уэйтса по фильму «Frank’s Wild Years / Big Time» превратилось в театрализованное экспрессионистское шоу. Уэйтс был готов к экспериментальным постановкам.
Затем появился гуру битников Уильям Берроуз, который собирался написать либретто к «Черному всаднику».
Том Уэйтс: "Мы все поехали на встречу с Уильямом [Берроузом] в Лоуренс [Канзас] – Грег Коэн, Роберт Уилсон и я. И там мы всё это обсуждали. Это было поистине захватывающе, похоже на литературный саммит. Берроуз сфотографировал каждого на крыльце. Повёл меня в гараж и показал свои картины, выполненные пулями из дробовика. Показал мне сад. Около трёх часов, когда близился час коктейлей, он начал поглаживать свои наручные часы. Он был весьма начитанным и серьёзным. Явный специалист по широкому кругу вопросов. Много знал о змеях, насекомых, огнестрельном оружии."
Уэйтсу было просто необходимо включиться, он не мог отказаться от такого. Возможно, у него даже были менее очевидные причины испытывать влечение к пьесе. Речь идет о борьбе с дьяволом и всевозможных пристрастиях. Уэйтс сам был в центре борьбы с некоторыми современными дьяволами (Коэн, Фрито-Лей), и он уже открестился от многих других «волшебных пуль» (пьянство, курение, наркотики, барыжничество). Совместная работа троицы оказалась чрезвычайно успешной. Премьера спектакля длительностью два с половиной часа состоялась 31 марта 1990 года в театре «Талия», Гамбург, Германия. Затраты на спектакль составили 1,75 миллиона долларов.
Это замечательное сотрудничество не обошлось без недоразумений. Уэйтс не писал пьесу! Спектакль был разработан и поставлен Робертом Уилсоном. То есть: вся структура пьесы, оформление сцены, оформление, жесты и мизансцены актеров, весь визуальный ряд (важно помнить, что Уилсон хотел, чтобы пьеса была (черной) комедией. Уильям Берроуз добавил тексты (либретто), вдохновленные оригинальной немецко-богемской сказкой под названием Der Freisch;tz (наиболее известной тем, что это сказка легла в основу оперы Карла Марии фон Вебера 1821 года Der Freisch;tz.
В театральной программке «Черного всадника» перечислены следующие источники:
• Der Freikugelgu; des Schreibers" (1750). Из: "Die Sagen der Monathlichen Unterredungen Otto von Grabens zum Stein", опубликовано Уиллом-Эрихом Пойкертом (Corpus Fabularurn 1), Берлин, 1961 (театральная программа переведена Бригиттой Хельблинг и озаглавлена «Литье Волшебных Пуль»);
• "Der Freisch;tz. Eine Volkssage" (1810). Из: "Gespensterbuch", опубликовано Августом Апелем и Фридрихом Лауном, Лейпциг (оригинальная немецкая сказка, лежащая в основе оперы Карла Марии фон Вебера "Der Freisch;tz");
• "The Fatal Marksman" (1825). Из: «Кольридж, употребление опиума и другие сочинения Томаса де Куинси», Эдинбург, 1965 (на самом деле это практически дословный перевод «Der Freisch;tz. Eine Volkssage»).
" Der Freikugelgu; des Schreibers
(Sage aus den Monathlichen Unterredungen: Otto von Grabens zum Stein)
Переведено как "Литье Волшебных Пуль" Бригиттой Хельблинг
В 1710 году в одном из городов Богемского королевства жил молодой человек по имени Георг Шмид, которому было около 18 лет, и был он служащим. Этот молодой человек был в близких отношениях с охотником из окрестных гор, который ведал толк в искусстве магии. Была у нашего клерка страсть к стрельбе по мишеням, которую он всегда преследовал с оглядкой на собственную удачу и выгоду; и по этой причине однажды он обратился к охотнику за советом, и тот пообещал, что поможет ему. Единственным его условием было, чтобы клерк пошел с ним в ночь на 30 июля, то есть на день Абдона и Сеннена, чтобы отлить несколько пуль; тогда бы он получил 63 пули, 60 из которых попали бы точно в цель, а оставшиеся три, которые нельзя было отличить от других, обязательно бы промазали. Клерк был ослеплен жаждой наживы до такой степени, что обещал во всем участвовать и с трудом мог дождаться наступления назначенного дня. Затем они раздобыли большие кузнечные угли, ковши, формы для литья и другие предметы, необходимые для их работы, и с наступлением темноты отправились на перекресток, который находился примерно в часе езды. Как только они прибыли туда, охотник обвел вокруг них своим охотничьим ножом широкий круг и поместил на его краях определенные символы, которые клерк не мог прочитать. Затем он приказал клерку войти в круг и раздеться донага, отрекаясь при этом от Господа и Святой Троицы. После этого он приказал ему разложить угли и лить пули и посоветовал ему позаботиться о том, чтобы он закончил свою работу между 11 и 12 часами, поскольку, если хоть одна пуля будет отлита позже, он будет принадлежать дьяволу. Он также предупредил его, чтобы ничто не отвлекало его при работе, что бы ни пыталось привлечь его внимание. После этого предупреждения и приказа хранить молчание, что бы ни случилось, оба мужчины образовали собой двуглавого орла и молча ждали наступления одиннадцатого часа. Едва часы начали бить, как мертвые угли ожили так, будто их нагрел кузнец. И вот, начали они лить пули, и не успели изготовить и десятка, как подошла старуха, нагруженная деревянной утварью и подняла страшный грохот. Она спросила их, не нужны ли им ее товары? Однако те продолжили свою работу молча, и ведьма исчезла у них на глазах. Сразу после этого они услышали, как издалека приближается несколько экипажей, запряженных лошадьми, и они направляются прямо к ним, отчего у клерка пошли мурашки по коже. Но только лишь экипажи достигли круга, они пронеслись над ними, как сильный поток, как штормовой ветер, несущийся над головой. Едва уехали кареты, послышалось, как приближается целый отряд всадников, и он также проделал свой путь по воздуху над ними. Наконец, они услышали звук горна и лай сотни собак, и в то же время заметили, что добыча несется прямо к ним и продолжает свой путь вместе со всеми собаками над ними. За ними же проследовала большая группа охотников на лошадях. Последним подъехал некто, медленно ехавший на черном коне, остановился перед кругом и спросил, чего они хотят за то, что выполняют эту работу в его владениях. Когда литье было почти закончено, охотник ответил за себя и своего товарища: «Мы отлили 63 пули в ваше имя, из которых три будут принадлежать вам, а остальные вы должны оставить нам». На это незнакомец потребовал передать ему ковш с пулями, но охотник сказал: «Мы отлили их в ваше имя, и поскольку наше время еще не истекло, они принадлежат нам». Тотчас незнакомец, скрежеща зубами, бросил на него что-то, распространившее такой ужасный запах, что оба мужчины упали на землю, рассыпав вокруг себя пули. Так они и оставались до рассвета, когда охотник, привыкший к такого рода делам, пришел в себя, однако клерк обнаружил, что не может двинуться с места. Охотник собрал свои пули и поспешил к ближайшей деревне, где сообщил, что на дороге неподалеку лежит болезный бедняга. Не сказав больше ничего и не задержавшись более ни на миг, он бежал, пробираясь через уединенные сельские районы к горам, окружающим Зальцбург. Когда полумертвого клерка доставили в город и допросили церковным и мирским судом, и когда он наконец, путем долгих усилий, рассказал о том, что произошло, его немедленно заключили под стражу, не взирая на его болезнь. Немного оправившись, как было принято, предстал перед судом инквизиции, и после того, как он исповедался и дал признательные показания, его судили в уголовном порядке. Затем он был приговорен к смерти от меча с последующим сожжением, но в силу различных ходатайств и ввиду его молодости вынесенный приговор был смягчен, и он был приговорен к шести годам тюремного заключения с каторжными работами.
Берроуз интерпретировал оригинальную сказку, добавив современные англо-американские подтексты и аллюзии (есть метафоры, связанные с наркотиками, и даже диалог Хемингуэя) и превратил ее в либретто. То есть: реальное устное слово соответствует идеям, направлениям и планам Уилсона. Уэйтс (в сотрудничестве с Грегом Коэном и Гердом Бесслером) добавил музыку и тексты (вдохновляясь театральными образами Уилсона и текстами Берроуза).
Том Уэйтс (1993): "Его разрезанный текст и открытый процесс поиска языка для этой истории стали для меня рекой слов, из которой я мог черпать тексты песен. Он привнес мудрость и голос в произведение, которое сплетало все.")
Том Уэйтс (2006): "Он (Уильям Берроуз) писал большую часть своих текстов у себя дома в Лоуренсе (штат Канзас) и присылал груды материалов. Наш драматург редактировал, вставлял, вырезал и находил подходящее место для всего. Берроуз просто выкашливал все свои вещи, а не писал опосредованно. Иногда я брал то, что он написал, и превращал это в лирику. Иногда мы сотрудничали, как в «Just the Right Bullet». «Разить чтоб облаков тряпьё, нужны лишь правильные пули» - это Берроуза. «Первая пуля – задарма» - это мое."
Сам Уэйтс остался вне спектакля. Он сочинил песни и обучил им актеров, занятых в постановке Театра «Талия».
Спектакль имел огромный успех в Европе и, в меньшей степени, в США.
Том Уэйтс (2000): "Это был долгий проект. Но он был сделан и сыгран по всей Европе. Знаете, в БАМ [Бруклинскую музыкальную академию] он попал только один раз. Но там, не знаю, это, я хочу сказать, как «Кошки» или что-то в этом роде. . . все его знают. Но они больше похожи на театральную публику. Они по-прежнему придерживаются этих традиций, тогда как здесь [в США] нужно многое, чтобы привести людей в театр. Если вы сначала не скажете им, что это фильм ... или типа того "[смеется]
Том Уэйтс (2006): "Там это действительно прижилось. Стало чем-то вроде андеграундной версии «Кошек» или чем-то подобным. Это было повсеместно, в средних школах и колледжах, и (это было) поставлено множеством разных театральных трупп.."
Джеки Вуллшлагер (Файнэншнл Таймс): "В течение трех часов изящной, холодной зарисовки они (актеры) выглядят, действуют и звучат как образы из немых фильмов ... Уилсон превращает детские рисунки в трехмерных чудовищ. Кривые стулья высотой в два метра, свисающие под странными углами ... сосны - это вырезанные из ножниц деревья, которые рушатся и снова вырастают, как в мультфильмах ... Саркастические баллады Уэйтса, полные фолка, блюза и рока, воскрешают в памяти израненный идеализм и имитируют простоту Курта Вайля, в то время как односложная банальность Берроуза нашла здесь обстановку, которая делает ее идеальной ».
Сюжет «Черного Всадника»
Оригинальная история о клерке Вильгельме, который влюблен в Кетхен, дочь старого лесника Куно. Куно желает, чтобы его дочь вышла замуж за охотника. Кетхен настаивает на проведении соревнований по стрельбе, чтобы определить лучшего охотника, надеясь, что таким образом Вильгельм получит шанс на победу.
Вильгельм, однако, не в силах попасть в стену сарая - пока он не сближается с «темным всадником» по прозвищу Деревянноногий. Деревянноногий предлагает дать Вильгельму несколько «волшебных пуль», которые таинственным образом гарантированно поразят все, к чему стремится Вильгельм, за исключением одной пули, которую Деревянноногий припасет для своих целей. Вильгельм побеждает в первом конкурсе и завоевывает руку своей невесты, но на день их свадьбы назначено еще одно соревнование по стрельбе. Вильгельм выпрашивает у Деревянноногого, подозрительно похожего на одного из передовых граждан преисподней, последнюю, неиспользованную пулю. Стреляя в деревянную голубку, Вильгельм благодаря проклятой пуле убивает свою невесту. В «Freischultz» божественное вмешательство не дает Вильгельму убить свою невесту, и он отделывается суровым предупреждением о том, чтобы не иметь в дальнейшем дел с дьяволом. В истории, поставленной Робертом Уилсоном, Вильгельм сходит с ума, пополнив ряды сумасшедших в смирительной рубашке на разъездном адском карнавале. В финальной сцене Деревянноногий, изящный, в смокинге, поет пародийно-сентиментальную песню «Последняя роза лета», написанную Уэйтсом, в которой поется: «Мне нравится / Как туч тряпьё / По небу гонит ветер ...».
Режиссура Уилсона и, что более очевидно, либретто Берроуза наполнили «Черного Всадника» современными оттенками и аллюзиями. В какой-то момент старый лесник Куно заявляет: «Каким-то образом он попал под влияние волшебных пуль, а это ведет прямехонько к проделкам дьявола, точно так же, как марихуана пролагает путь к героину».
Позже, как объяснял Уэйтс, «один из актеров выходит на сцену, стоит один в свете прожектора, рассказывает о споре между Хемингуэем и его агентом - о распродаже в Голливуде. Берроуз нашел некоторые ответвления этой истории и позволил им превратиться в более метафорические вещи, повседневные, которые, по сути, являются сделками с дьяволом, которые совершили мы. В этих сделках есть хитрость, так что мы не всегда осознаем, что их заключили. И когда они приносят плоды, мы шокированы и поражены».
Краткое содержание «Черного Всадника»
ПЕРСОНАЖИ: Деревянноногий. Куно, старый лесник. Бертрам, лесник. Анна, его жена. Кетхен, их дочь. Вильгельм, клерк. Роберт, охотник. Старый дядюшка Вильгельма. Эрцгерцог. Его посланник. Подружка невесты. Молодой Куно. Человек на олене. Георг Шмид. Смотритель. Слуга эрцгерцога. Призраки птиц. Двойник Деревянноногого. Двойник Вильгельма.
ПРОЛОГ. Деревянноногий (Дьявол) выходит из большого черного ящика на сцене и представляет персонажей пьесы. Деревянноногий предлагает публике «пойти прокатиться с Черным всадником», обещая «веселые старые времена». Старый дядя предлагает им «подходить ближе, но предупреждает: «С дьяволом сделка - всегда сделка глупца».
СЦЕНА 1. Комната в лесном хозяйстве. Бертрам обращается за советом к портрету своего предка, Старого Куно. Дочь Бертрама Кетхен хочет выйти замуж за молодого бухгалтера Вильгельма. Бертрам возражает против брака, поскольку Вильгельм не является компетентным охотником, что Бертрам считает признаком слабости. Куно отвечает сбивающей с толку двусмысленностью, загадочно повторяя фразу: «Делай, как пожелаешь». Когда разочарование Бертрама нарастает, входит Анна, напоминая ему, что они тоже когда-то были молоды и влюблены. Но это не убеждает Бертрама; он настаивает на том, чтобы у его дочери был муж, который мог бы ее обеспечить. Анна защищает право Кетхен любить того, кого она выбирает. Входят Кетхен и Вильгельм, и Вильгельм смело заявляет о своей любви к ней. Она отвечает на его любовь, но обеспокоена неодобрением отца. Вильгельм опасается, что Кетхен не выйдет за него замуж без согласия отца, и сомневается, что его плохие охотничьи навыки устроят Бертрама. Бертрам тепло приветствует Роберта, соперника Вильгельма в борьбе за руку Кетхен и его более любимого кандидата. Кетхен, обнаружившая Роберта хвастуном, убежденным в ценности его личных потрясающих охотничьих навыков, а также в непреодолимой привлекательности для дам, пытается убежать. Роберт хватает ее за руку и пытается пробудить в ней ответное чувство с присущей ему прямолинейностью лесоруба. Это не впечатляет Кетхен.
ИГРА НА КОЛЕНКЕ. («Игра на коленке» - это то, что режиссер Роберт Уилсон называет интермедиями, которые он иногда добавляет между актами для создания антиструктуры, которая ставит под сомнение основной текст.) Остальные уходят, оставляя Бертрама одного объяснять риски жизни лесника: всегда есть цена, которой необходимо платить за добычу, взятую из леса, и Дьявол получит свое. Вильгельм, горожанин, который не знает цену вещам из леса, может быть не в состоянии «заплатить» за то, что он получает.
СЦЕНА 2. Лес. Входит эрцгерцог со своим слугой и Куно в молодости. Эрцгерцог рассказывает историю юности Куно: по лесу скитался человек. Его привязали к оленю, который должен был таскать его до смерти. Предок эрцгерцога, принц, сжалился над нарушителем, предложив лесные угодья в награду любому, кто сможет «пощадить человека и поразить оленя». Молодой Куно прицелился и выстрелил в оленя, не причинив вреда человеку. Принц освободил человека, но, с подозрением относясь к навыкам Куно, объявил сие достижение «случайным выстрелом» и приказал ему окончательно доказать свое мастерство еще одним испытанием, выпустив в небо белого голубя. Куно снова попал в цель и получил свой приз. С тех пор это испытание стало испытанием, которое должны пройти все лесники, чтобы заслужить свое положение. Так триумф Куно оставил в долгу все последующие поколения.
СЦЕНА 3. Комната в лесном угодии. Кетхен и Вильгельм поют друг другу о своей любви. К концу песни они взлетают на воздух. Рядом с ними появляется гигантское ружье, и Вильгельм тянется за ним.
ИГРА НА КОЛЕНКЕ. Ружье мягко падает оземь и превращается в дерево.
СЦЕНА 4. Другая часть леса. Входит Деревянноногий, прислоняет ружье к дереву и прячется. Входит Вильгельм, решивший проявить себя как опытный стрелок. Он обнаруживает ружье и возится с ним, запутываясь в его ремне. Появляется Деревянноногий, насмехаясь над неумелостью Вильгельма. Появляется тир из деревянных оленей, в который Вильгельм пытается попасть. Наблюдая за жалкой неудачей Вильгельма, Деревянноногий предлагает ему волшебные пули. Вильгельм принимает их и на этот раз, даже не целясь, поражает все цели.
СЦЕНА 5. Комната в лесном угодии. Ночь. Кетхен просыпается от кошмара с кричащими птицами и обнаруживает, что ее комната заполнена мертвой дичью. Она видит Вильгельма, спящего рядом с добычей. Она радуется, что он стал успешным охотником, веря, что теперь ее отец разрешит им пожениться. Входят Бертрам и Анна и благословляют их помолвку. На пике общей радости Кетхен внезапно охватывает страх. Однако она быстро отгоняет их прочь, и Вильгельм возвращается в лес, чтобы снова поохотиться.
ИГРА НА КОЛЕНКЕ. Деревянноногий выходит из темноты. Он тоже радуется, понимая, что тоже загнал добычу в силок. Он устраивается ждать подходящего момента, чтобы получить свой приз.
СЦЕНА 6. Другая часть леса. Подозревая, что за успехом Вильгельма стоят темные силы, Роберт и старый дядюшка пришли в лес, чтобы проследить за Вильгельмом. Входит Вильгельм с пистолетом. Появляются животные; Вильгельм стреляет и неоднократно промахивается. В панике Вильгельм задается вопросом, почему он внезапно больше не может попасть в цель. Деревянноногий появляется в форме огромной тени над деревьями, посмеиваясь над Вильгельмом. После короткой погони Вильгельм получает еще несколько пуль от Деревянноногого и заряжает свое ружье. Несколько животных появляются и исчезают, прежде чем Вильгельм успевает их застрелить. Наконец, он стреляет в воздух не целясь. Мертвая гусыня – это сверху падает Кетхен. Вильгельм поднимает безжизненную птицу и уходит.
ИГРА НА КОЛЕНКЕ. Роберт и старый дядюшка предсказывают Вильгельму неминуемую гибель.
СЦЕНА 7. Комната в лесничестве. Раннее утро. Кетхен бродит по комнате, все еще терзаема кошмарами. Входит подружка невесты с её свадебным платьем, за ней вскоре следует Анна. Входит подавленный Вильгельм, волоча мертвую гусыню, проклиная свой плохой прицел. Кетхен кричит при виде гусыни. Их дальнейшее будущее видится безрадостным. Роберт ведет Бертрама в комнату, чтобы показать ему, что натворил Вильгельм. Гусыня превращается в стервятника. Бертрам говорит Вильгельму, что, хотя он и любит его, их пути должны разойтись; Вильгельм продал свою душу и должен будет выплатить свой ужасный долг. Прибывает посланник, дабы объявить о скором прибытии эрцгерцога. Эрцгерцог уверил их в том, что если Вильгельм сможет попасть в деревянную птицу с дерева, то рука Кетхен по праву принадлежит ему. Появляется белая вуаль (принесенная невидимым Деревянноногим); однако, когда подружка невесты надевает вуаль на голову Кетхен, вуаль внезапно чернеет. Все в ужасе. Вильгельм успокаивает Кетхен свадебной песней. Уходят все, кроме Бертрама.
ИГРА НА КОЛЕНКЕ. Бертрам представляет историю Георга Шмида, который заключил сделку с Дьяволом для получения волшебных пуль. Георг усвоил несколько трудных уроков: что магия дьявола может вызывать привыкание и что некоторым пулям суждено поразить конкретную цель, независимо от того, куда человек целится.
СЦЕНА 8. Перекресток. Появляется Георг, выкладывает магический круг из черепов и камней. К тому времени, когда его работа заканчивается, он полностью сходит с ума. Появляются надзиратели; они надевают на него смирительную рубашку, кладут на носилки и уносят.
СЦЕНА 9. Лесное хозяйство ночью. Вильгельм пытается ускользнуть из дома, но сталкивается с некоторыми затруднениями: Бертрам, идущий спать; лунатичка Анна; разнообразные предметы; и, наконец, старый дядя Вильгельма, который строго наказывает ему не продавать свою душу. Старый дядя выходит, и только Вильгельм собирается уходить, как приближается Кетхен. Вильгельм отводит ее в постель, целует на ночь и уходит. Портрет старого Куно падает со стены, едва не задев Кетхен.
ИГРА НА КОЛЕНКЕ. Пантомима. Двойник Деревянноногого ведет двойника Вильгельма в лес.
СЦЕНА 10. Перекресток. Полночь. Вильгельм стоит в центре круга, окруженный различными привидениями, которые пытаются его отпугнуть. Однако Вильгельм непоколебим и взывает к Деревянноногому, требуя последнюю пулю. Появляется Деревянноногий и предупреждает его, что его пули не бесплатные. Деревянноногий дает Вильгельму семь пуль, говоря: «Шесть твоих, все в цель до одной; одна моя сокрыта тьмой». Седьмая пуля особенная, но Вильгельму не стоит волноваться: «Коль Кетхен зазноба твоя навека ... тебе суждено сразить голубка».
ИГРА НА КОЛЕНКЕ. Старый дядя рассказывает историю очередной дьявольской сделки. Изображая Эрнеста Хемингуэя, его агента, его жену, торговца оружием, стервятников и Уильяма С. Берроуза, старый дядя инсценирует сделку Хемингуэя с Голливудом.
СЦЕНА 11. Пантомима в замедленном действии. Входит свадебная процессия, все в белом. Входит Деревянноногий и указывает на деревянного голубя, сидящего на дереве. Подзуживаемый эрцгерцогом, Вильгельм готовится к стрельбе. Кетхен мечется, охваченная страхом. Входит призрак Старого Куно, и Деревянноногий уходит. Вильгельм прицеливается и стреляет. Однако вместо того, чтобы поразить намеченную цель, пуля следует по своей собственной траектории к Кетхен, падающей замертво. Возвращается Деревянноногий, забирает труп Кэехен и уходит. Свадебная процессия расходится, и Вильгельм остается один. Он разбит.
ИГРА НА КОЛЕНКЕ. Теперь совершенно обезумевший, Вильгельм поет о воспоминаниях из своего прошлого.
СЦЕНА 12. Каждый персонаж пьесы появляется и исчезает в огромной какофонии бессвязной песни, остается только Деревянноногий.
ЭПИЛОГ. Деревянноногий благодарит публику и представляет оркестр «Волшебные Пули» перед тем, как спеть на прощание «Последнюю розу лета».
Роберт Уилсон о «Черном Всаднике»
«Черный Всадник» состоит из двенадцати частей и пролога. У меня была идея, что будут сцены в помещении и на открытом воздухе, в искусственной и естественной среде, и что сцены будут чередоваться. Пролог я сделал для того, чтобы представить труппу. Он начинается с поднятия черного ящика. Дьявол и вся компания выходят из ящика, пока все не выстраиваются в линию перед сценой, как в цирке, где всех артистов представляют вначале. Затем дьявол поет песню: «Айда прокатимся с Черным Всадником»… Таким образом, аудитория получает определенное представление о том, на что будет похожа эта пьеса. Затем персонажи исчезают, а черный ящик увеличивается в размерах все больше и больше, пока вся сцена не будет охвачена черным пятном. Первая сцена происходит в интерьере комнаты, на стене которой висит старинный семейный портрет, сыгранный актером. В комнате мебель, огромный стол и два огромных стула. Вильгельм, служащий, хочет жениться на Кетхен, но ее отцу, леснику, нужен кто-то, кто знает лес как свои пять пальцев, и отдает предпочтение Роберту, охотнику. Вторая сцена снаружи - в лесу. Деревья нарисованы в экспрессионистской манере. Это сцена из воспоминаний, более красочная. В третьей сцене мы возвращаемся во внутреннее пространство. Стулья и стол становятся меньше - они постепенно уменьшаются в размерах. Вначале они заполняют пространство, в конце концов они становятся очень маленькими. Это любовный дуэт, и я подумал, что нужно наполнить комнату водой; мебель исчезает, и Кетхен с Вильгельмом плавают под водой. Следующая сцена – пейзаж снаружи. Это встреча Вильгельма и Деревянноногого, дьявола, у большого дерева. Вильгельм пытается выстрелить, но безуспешно. Затем он встречает дьявола, получает волшебные пули и стреляет в оленей так, как будто в тире. В пятой сцене мы возвращаемся в дом, и в комнате полно мертвых животных. Отец очень доволен, что Вильгельм стал хорошим охотником и всех этих зверей подстрелил он. Он решает, что Вильгельм может жениться на его дочери. В шестой сцене Вильгельм возвращается в лес и снова стреляет, но все волшебные пули уже потрачены, и он убивает лишь одного гуся. В седьмой сцене Кетхен примеряет свадебный наряд, но Вильгельм в отчаянии, потому что не может больше попасть в цель. Сцена восьмая - еще одно из воспоминаний - развилка и голландский пейзаж позади нее. Это история Георга Шмида, который пристрастился к дьявольским наркотикам. Затем антракт. В сцене девятой Кетхен сидит на кровати странной формы в духе немецкого экспрессионизма. Она поет песню о любви, и ей на голову падает старый семейный портрет. Десятая сцена - сцена на развилке. Мы в лесу, где деревья висят вверх ногами. Вильгельм напуган; появляется мертвая мать, а затем влетает дьявол в кресле и поет, словно проповедник Евангелия. Снова Вильгельм получает от него волшебные пули. В одиннадцатой сцене мы смотрим через окно в дом, и мебель очень маленькая. Рядом дерево с голубкой на нем. Вильгельм пытается пристрелить голубку, но вместо этого убивает Кетхен. Затем интермедия, в которой Вильгельм сходит с ума. В последней сцене черный ящик возвращается на сцену. В занавесе летают сумасшедшие, вся компания сходит с ума и пожирается черным ящиком. Затем на сцену выходит дьявол; кто-то бросает ему красную розу, и он поет песню о последней розе лета. Затем он входит в черный ящик, и черный ящик улетает. «Черный всадник» - об определенном выборе, потому что он близок к комедии. В некотором смысле комедию сделать намного труднее, чем что-то серьезное; когда ставишь комедию, нужно быть серьезным, и определенность момента делает это смешным. История рассказывается визуально, поэтому текст Берроуза может быть более абстрактным, а песни Тома поэтичны и дополняют историю. «Черный всадник» стал экспрессивным, быстрым, ярким и сильно преувеличенным.
Уильям Берроуз о «Черном Всаднике»
Уильям Берроуз (1990): «Это вселенная войны. Все время война. Такова ее природа. Могут быть и другие вселенные, основанные на иных всевозможных принципах, но наша, похоже, основана на войне и игрищах. Все игры в основном враждебны. Победители и проигравшие. Мы видим их повсюду вокруг нас: победителей и проигравших. Проигравшие часто могут стать победителями, а победители очень легко могут стать проигравшими. Недавно закончил либретто к «Черному Всаднику». Он основан на рассказе Томаса де Куинси, который представляет собой пересказ старой немецкой сказки, которую также использовал Карл Мария фон Вебер в своей опере Der Freisch;tz. Наш главный герой - клерк, и он влюблен в дочь лесничего, но леснику нужен в качестве зятя нужен только егерь. И вот, наш клерк выходит и пытается стрелять, но не может попасть ни во что. В чаще леса ему встречается Деревянноногий Дьявол, который говорит ему: «У тебя должна быть правильная пуля». И вот он дает ему правильную пулю. Естественно. Первая всегда даром. Наш клерк, не осознавая того, заключает договор с Дьяволом, едва только он взял и использовал пули. Вскоре он не может ничего подстрелить без них. Он полностью зависит от пуль. Вскоре наступает день свадьбы, и он должен доказать свою меткость, но у него кончаются волшебные пули. Когда он стреляет в покачивающегося на насесте деревянного голубка, пуля со свистом описывает круг и убивает его невесту. Мораль такова: сделка с дьяволом всегда дурацкая сделка, потому что вы пытаетесь получить что-то бесплатно, а в конечном итоге все отдаете просто так ... Если на пуле есть моя отметка, значит, она моя… Специальная пуля для особенного человека. Но если вы знаете, какова ваша судьба, осознанием этого вы ее избегаете. Приходится ее менять.... Ружье – довольно простой механизм. Существуют конструкции для ружей, которые можно сделать из трубы и всякой мелочевки, которую можно приобрести в строительном магазине. Его нельзя сравнивать с хорошим револьвером или автоматом, но оно определенно может убить кого-нибудь с близкого расстояния одним выстрелом. Можно применить весь принцип дзен к огнестрельному оружию. Как только вы знаете, куда указывать, все, что вам нужно сделать, это уйти с дороги и позволить этому случиться. И тогда вы сможете поразить цель в темноте. Все дело в том, чтобы не мешать себе, иначе ты мертв. Стоять в стороне и позволять тому, что вы действительно знаете, взять верх. «Разделить пистолет, руку и глаз, пока они не сделают это самостоятельно: цельтесь, стреляйте, стреляйте, как точно настроенная машина. Обе мои руки должны быть разъединены, рука на спусковом крючке и рука на пистолете: и все еще как можно ближе они думают, что близнецы, оба глаза открыты ... теперь только один ... Моя рука и глаза умеют стрелять, и мне нужно только отойти в сторону и освободить выстрел, и свободно выстрелить, чтобы увидеть пулю ... прямо в точку». Некоторые виды оружия поражают вас сразу; для действия других может потребоваться 500 лет. Это как в старой шутке: «А, в тот раз ты промахнулся по мне». «Ах да? Просто попробуй пошевелить головой». Ну, попробуй покачать головой через 500 лет. Вы даже не узнаете, что вас подстрелили»..
Уильям Берроуз (1990): Я ничего не знал об этом (Der Freisch;tz) до того, как меня спросил Боб Уилсон, но я сразу понял, что это были старые проделки дьявола, Фауст и так далее. Это интересная тема, о которой я хочу сказать несколько слов. Сделка дьявола - всегда сделка дурака, особенно для художника. Дьявол имеет дело только с количеством, а не с качеством. Он не может сделать кого-то великим писателем, он может только сделать кого-то известным писателем, богатым писателем. Тем больше вы полагаетесь на волшебные пули, ведь в Freisch;tz, наконец, вы ничего не можете сделать без волшебных пуль. Мы очень много работали; слава богу, это окупилось. Я никогда не видел такой реакции публики.
ВОПРОС: Я слышал, что на премьере аплодировали стоя, ровно 23 минуты!
Уильям Берроуз: Да, конечно, разве это не здорово? Не знаю, покажут ли когда-нибудь это здесь, в Америке. Сделка дьявола - это классика, и во многих формах в Голливуде реклама, объявления о работе продается ваша душа, вашу честность ради игр, денег или времени. Абсолютная форма для времени, для бессмертия.
ВОПРОС (1990): Ваши огнестрельные картины, в некотором смысле, являются отголоском пресловутого убийства вашей жены.
Уильям Берроуз (1990): Настоящей связи нет. Конечно, тут ничего не поделаешь. Но это здесь не при чем.
ВОПРОС: Вы когда-нибудь писали об этом?
Уильям Берроуз: Нет, но я рассказывал об этом. Я рассказал Теду Моргану о том, что произошло, вот и все. Раз и навсегда.
ВОПРОС: Это одна из моральных обязанностей, которые могут определять вашу последующую жизнь?
Уильям Берроуз: Это было бы очень упрощенно. В любом случае это не вопрос морали, это вопрос того, где вы сейчас находитесь, вашей синхронности и того, как ваши действия влияют на все ваши контакты, настоящие, прошлые и будущие. Здесь нет морали. Я не следую никаким моральным законам.
ВОПРОС: Призыв «мораль» довольно католический, очень причинно-следственный. Это слишком просто.
Уильям Берроуз: Совершенно верно. Это формула войны – «или / или». Это формула цирюльника.
ВОПРОС: Очевидно, вы продолжаете стремиться к большему ... Вы еще не выдохлись.
Уильям Берроуз: Упаси Боже, нет. Я работаю над оперой «Черный всадник» с Бобом Уилсоном ... Это старая немецкая сказка о ком-то, кто собирается продать свою душу Дьяволу за волшебные пули. Итак, он получает эти волшебные пули от Дьявола и, конечно же, терпит крах. «Сделка с дьяволом всегда сделка дурака».
ВОПРОС: Вы никогда не заключали подобной сделки?
Уильям Берроуз: Боже, нет. Я не такой дурак. Старик сатана не считает меня глупее, чем я выгляжу.
Альбом Тома Уэйтса «Черный Всадник»
В конце 1993 года (через три года после премьеры спектакля) Уэйтс выпустил альбом с песнями, которые он написал для оригинальной пьесы. Уэйтс сосредоточился на своей актерской карьере, он выпустил Night On Earth и Bone Machine, а также написал музыку и тексты для другой совместной работы с Уилсоном под названием Alice. В альбоме есть оригинальный материал, записанный с Грегом Коэном и Гердом Бесслером, а также бэнд «Рубато Дьявола» (Ханс-Йорн Бранденбург, Фолькер Хемкен, Хеннинг Столл, Кристоф Мойан, Дитер Фишер, Джо Бауэр, Франк Вульф и Стефан Шефер), записанный в 1989 году Гердом Бесслером на своей «Мьюзик Фэктори» в Гамбурге, Германия и недавно записанный материал с музыкантами из Сан-Франциско (Rhubato West Group), записанный в 1993 году Чадом Блейком на студии звукозаписи Prairie Sun в Котати / США.
Оригинальные записи, сделанные с Грегом Коэном, 1989 (Music Factory in Hamburg/ Germany): The Black Rider, November, 'T 'Ain't No Sin, Crossroads, Gospel Train, The Last Rose Of Summer, Carnival.
Оригинальные записи, сделанные с The Devil's Rhubato Band, 1989 (Music Factory, Hamburg/ Germany): Flash Pan Hunter (intro), That's The Way, The Briar And The Rose, Interlude.
Перезаписанный материал, сделанный с The Rhubato West Group, 1993 (Prairie Sun Recording, Cotati/ USA): Lucky Day Overture, Just The Right Bullets, Black Box Theme, Russian Dance, Gospel Train (Orch), I'll Shoot The Moon, Flash Pan Hunter, Oily Night, Lucky Day.
Том Уэйтс: «Их (The Devil's Rhubato Band) можно услышать в нескольких песнях из этого сборника. Но записать с ними больше с ними оказалось сложно из-за времени и расстояния. Все они проявили героизм в своей приверженности и вкладе и стали той оркестровой группой, о которой я всегда мечтал."
Том Уэйтс: «Вместе с The Hamburg Orchestra, группой из Калифорнии и оригинальными записями, сделанными с Грегом Коэном и Гердом Бесслером, мы пытались найти музыку, которая могла бы проникнуть в лес образов Уилсона и быть абсурдной, устрашающей и хрупкой. Три вещи, которые я надеюсь совместить в этом сборнике песен».
Треклист:
1. Lucky Day Overture (2:26). Оригинальная запись Тома Уэйтса, играющаяся на открытии шоу, затем ее начинает петь старый дядюшка.
2. The Black Rider (3:20). Исполняется Деревянноногим в прологе при представлении действующих лиц. Бэк-вокал – труппа в полном составе (тема звучит в сцене 10, когда Вильгельм находится на развилке).
3. November (2:50). Исполняется Робертом в сцене 2 (ретроспективная сцена с косулей).
4. Just The Right Bullets (3:55). Исполняется Деревянноногим в сцене 4, когда он предлагает Вильгельму волшебные пули.
5. Black Box Theme (2:45). Инструментал, звучащий при появлении на сцене Черного Ящика (пролог).
6. 'T 'Ain't No Sin (2:35). Оригинальная запись Берроуза, звучащая в сцене 9.
7. Flash Pan Hunter/ Intro (1:11). Инструментал.
8. That's The Way (1:11). Оригинальный текст Берроуза, звучащий в сцене 3 перед любовным дуэтом Кетхен/ Вильгельм.
9. The Briar And The Rose (3:50). Спето как любовный дуэт в сцене 3 Кетхен и Вильгельмом.
10. Russian Dance (3:10). Инструментал.
11. Gospel Train/ Orchestra (2:35). Инструментал.
12. I'll Shoot The Moon (3:50). Поется в сцене 9 Кетхен, сидящей на кровати.
13. Flash Pan Hunter (3:05) Поется в сцене 6 как дуэт Роберта и Старого дядюшки, после того, как Вильгельм истратил свои волшебные пули.
14. Crossroads (2:45). Произносится на немецком Бертрамом в сцене 7. Поется на английском Робертом на Развилке в сцене 8.
15. Gospel Train (4:40). Поется Деревянноногим, взлетающем на кресле и одаряющим Вильгельма пулями.
16. Interlude (0:30). Инструментал.
17. Oily Night (4:25). Оригинальная запись Тома Уэйтса, звучащая в сцене 10, когда Вильгельм находится на Развилке.
18. Lucky Day (3:45). Исполняется Вильгельмом в сцене 11 после того, как застрелив Кетхен, он сходит с ума.
19. The Last Rose Of Summer (2:10). Исполняется Деревянноногим в сцене 12, после чего он исчезает в Черном Ящике.
20. Carnival (1:30). Инструментал, звучащий на протяжении всей пьесы (сцена 2, когда Куно награждается Черным Ящиком, сцена 4, когда Вильгельм пробует волшебные пули)
Представлены в пьесе, но не включены в альбом:
"Chase The Clouds Away": Поется портретом Куно, Кетхен/ Вильгельмом, Бертрамом/ Анной в сцене 5. Поется Деревянноногим в сцене 6
"In The Morning": различные версии, исполненные всем актерским составом в сцене 7
Предисловие Тома Уэйтса из буклета к «Черному Всаднику»
Когда Роберт Уилсон и Гамбургский театр «Талия» впервые обратились ко мне с предложением поучаствовать в «Черном всаднике», я был заинтригован, польщен и напуган. Это требовало немалого времени, а расстояние, которое мне пришлось бы преодолевать туда и обратно, было проблематичным, но после встречи в отеле «Рузвельт», я убедился, что мне брошен волнующий вызов, а от возможности поработать с Робертом Уилсоном и Уильямом Берроузом просто грех было отказаться. Я видел только одну постановку Уилсона, «Эйнштейн на пляже» в Бруклинской Музыкальной Академии, и она меня втянула в сон такой силы и красоты, что и много недель спустя я все еще не мог проснуться до конца. Сценические образы Уилсона позволили мне заглянуть в окна и увидеть ошеломляющую красоту, изменившую мне глаза и уши навсегда. Уилсон — изобретатель, путешествующий в глубочайшие чащобы разума и духа в поисках открытий, и процесс его работы невинен и уважителен. В своих мастерских на начальном этапе он требует от всех участников войти в его мир и так же ценить то, что они туда приносят, как и то, что оставляют снаружи. Я нервничал по поводу нашей совместимости, так как его процесс кажется настолько развитым, а я был в новой стране, как если бы работал в Гамбурге, Германия, на улицах Рейни, церковных колоколах и на вокзале. К моему удивлению, наши отличия стали нашей силой. Каждое утро я приносил на репетицию песни и музыку, над которыми работал накануне вечером в студии Герда Бесслера. Я выбрал Грега Коэна для совместной работы над аранжировками и формированием музыки, выбором оркестра, сбором звуков и записью черновых пленок за ночь до репетиции. Грег - мультиинструменталист, с которым я имел удовольствие работать на гастролях и в студии в течение пятнадцати лет или даже больше. «Музыкальная Фабрика» Герда Бесслера была местом, где родилось большинство идей для партитуры. Герд Бесслер - выдающийся музыкант и звукорежиссер, его опыт в целом и опыт работы в Театре «Талия» были неоценимы. Именно его неистощимая энергия и верность спонтанности и духу приключений на его «Музыкальной Фабрике» сыграли свою роль, и вместе мы каждый вечер придумывали свежий материал, чтобы утром принести его на репетицию. Грег Коэн был бесстрашным соавтором, помогал мне расти в музыкальном плане и имел бесконечный запас идей (долгие часы, кофе остыл, булочки черствые и негде прилечь). Герд, Грег и я были ядром музыкального отдела на ранних стадиях постановки, и мы вместе обрабатывали пленки таким грубым образом, даже не предполагая, что они когда-нибудь выйдут в свет, что дало нам всем искренность и свободу наплевательского отношения к общепринятой технике звукозаписи, ведь мы вынуждены были работать под дулом пистолета, чтобы приносить на карнавал Уилсона каждое утро что–либо завершенное. Хотя в эту подборку включены и другие записи материала, сделанные в Калифорнии четыре года спустя, дух записи вот в этой манере совместно с Грегом Коэном и Гердом Бесслером в Гамбурге был ключевым камнем общего ощущения песен. То, что нас при сочинении и аранжировке вдохновляли театральные образы Уилсона, было бесценным для всего процесса — мечта любого автора песен. «Оркестром Черного Всадника» («Группой Дьявольского Рубато») были Ханс-Йорн Бранденбург, Фолькер Хемкен, Хеннинг Штоль, Кристоф Мойан, Дитер Фишер, Джо Бауэр, Франк Вульф и Штефан Шефер. У них у всех карьеры были различными: кто–то пришел из строго классического мира, кого–то обнаружили играющим на станции, — и им пришлось несколько привыкать к моему грубому образу работы, а мне пришлось учить язык, чтобы с ними общаться и все же сохранять живьем спонтанность. Их слышно на некоторых песнях этого сборника. Но записываться с ними больше оказалось сложно из–за времени и расстояния. Все они героически были преданы этому делу, внесли огромный вклад и стали тем театральным оркестром, о котором я всегда мечтал. В Калифорнии, возможно, четыре года спустя, я собрал другой оркестр, основанный на тех же принципах, что и «Группа Дьявольского Рубато», с тем же самым инструментарием, чтобы вновь посеять гамбургские семена. Он представлен во многих песнях: «Lucky Day», «Russian Dance», «Shoot The Moon», «Oily Night», «Gospel Train (Orch)», «Flash Pan Hunter», «The Right Bullets» и «Black Box». Группа, образованная в Калифорнии, вся состояла из сан–францискских музыкантов, и, хотя мы начали работать по нотам, медленно я начал осознавать, что для эффективного продолжения работы нам необходим более грубый подход, и вскоре мы забросили большую часть партитуры и стали работать по пленкам и собственной интуиции. Все участники группы «Западное Рубато» были полны решимости «офранкенштейнить» музыку и превратить ее в нечто вроде прекрасного крушения поезда. Мы записывались в холодном сарае, с плохим светом и без перекуров — для того, чтобы вдохнуть в музыку новую жизнь. "Gospel Train (Orchestra)" был записан после изматывающего дня дисциплины, пьеса гавкалась так, будто ее играет гаражная банда, а весь оркестр обезьянничал как паровоз, несущийся в Преисподнюю, то был волнующий момент для всех нас, и даже фаготист хотел послушать его еще разок. Все они — бесстрашные музыканты, желающие и стремящиеся работать. Вместе с The Hamburg Orchestra, группой из Калифорнии и первоначальными записями, сделанными с Грегом Коэном и Гердом Бесслером, мы пытались найти музыку, которая могла бы сном войти в чащобу образов Уилсона и быть абсурдной, ужасающей и хрупкой. Я надеюсь, что эти три вещи донесены в настоящем собрании песен. Актеры в постановке «Черного Всадника» театра «Талия» были такого калибра, который мне в жизни никогда не встречался: бесстрашные, неутомимые, безумные и способные заходить очень глубоко при зачастую сложных обстоятельствах (холодный кофе, черствые булочки и некуда прилечь), они взяли песни и оживили их, и песни оживили их самих. Я никогда не работал композитором, который должен оставаться за пределами представления, и учить их песням было для меня таким же образованием, как и для них. Они походили на состарившихся детей и изумляли меня своей готовностью и силой воображения — в этом сборнике пою я, но в каждом моем исполнении есть вещи, которым я научился по их интерпретациям. Уильям Берроуз был непоколебим как металлический стол, и его текст стал той ветвью, на которой болтался наш узелок. Его разрезанный текст и открытый процесс поиска языка для этой истории стали той рекой слов для меня, из которой я мог черпать стихи для песен. Он дал пьесе мудрость и голос, вплел их в нее целиком. Неким образом это странное сборище людей смогло создать восхитительную театральную постановку, ставшую небывало успешной в Гамбурге, в Театре «Талия», и объездила весь мир, идет до сего дня и оказала мне честь сделать меня своей частью.
Грег Коэн (2002) об Оркестре Рубато Дьявола: «Я был ... один в Гамбурге с коробкой, заполненной кассетами от музыкантов со всей Германии. Я снял апартаменты напротив Гросс Ноймаркт. Надев плащ, я пересек улицу, чтоб купить черного хлеба, яиц и около 80 граммов лесных грибов, затем пошел домой и стал слушать. К концу дня я поглотил 20 кассет, 2 буханки хлеба и полбутылки аспирина. Я был ошеломлен. После того, как я потушил грибы, я вернулся к переслушиванию кассет, которые мне понравились больше всего. Было уже поздно, и я запарился. Когда я лежал в постели, мне вспомнился фильм "Великолепная семерка". История вам известна. Чтобы спасти этого маленького мексиканского пуэбло от варварских бандитов, горожане должны были добыть лучшее в стране оружие. Все эти 7 человек по-разному относились к стрельбе из оружия. Некоторые были неистовыми хвастунами. Другие были тихими и смертоносными. Они пришли из северных пустынь, забегаловок на границе с Техасом, из уединенных гор. В одиночку они были преступниками. Вместе они были машиной для убийства. Разве это не то, что нужно было «Черному Всаднику»? Музыканты самых разных дисциплин и образования. Им не нужно было быстро стрелять, им нужно было уметь играть на тромбоне, кларнете или маримбе с головокружительной скоростью. Уметь выстоять как солист, а также слиться в ансамбле, способном превзойти простые записи на бумаге. Я вскочил с кровати и стал складывать ленты с надписями «Штоль ... Вульф ... Фишер ... Бранденбург» и т.д. Этап восьмерка не только поможет создать звуковой ландшафт, но и поможет привнести жар и волшебство в историю, которой суждено было стать Черным Всадником. После того, как шоу было запущено, произошло нечто странное и чудесное. Этого, честно говоря, я никак не ожидал. Эта группа из 8 музыкантов стала больше, чем просто оркестр для пьесы музыкального театра, они стали группой! Художественная единица. Они назвали себя «The Devils Rubato Band». Это было лишь началом их саги. Музыканты: Хеннинг Штоль, Дитер Фишер, Штефан Шефер, Йорн Бранденбург, Франк Вульф, Джо Бауэр, Кристоф Мойниан, Фолькер Хемкен ... »
Марианна Фэйтфулл (2004): «Черный всадник - это последнее, что написал Берроуз, определенно последнее, что он написал после «Западных земель», романа о Египте, который я люблю. Я очень хорошо знаю работы Берроуза, и многое из них он привнес в «Черного Всадника»: там много из «Последних слов Голландца Шульца», а некоторые образы Черного всадника взяты из «Голого завтрака». Тряпье облаков - один из его образов, а в «Черном Всаднике» много рваных облаков. С помощью старинной народной сказки Уильям действительно смог написать о себе самом. Главного героя, который соглашается на сделку с дьяволом, которая в конечном итоге приводит к смерти его возлюбленной и невесты, зовут Вильгельм. Так что завуалированно не очень, но для Уильяма завуалированно достаточно. Убийство его жены Джоан в 1951 году было связано с зависимостью. Дело не в том, что он хотел ее убить или не любил. Это было из-за зависимости. А Деревянноногий Дьявол, персонаж, которого я играю в этой новой постановке, является метафорой этого. Уильям делает его осязаемым существом, но на самом деле дьявол – часть его самого. В пьесе вы видите, что Деревянноногий - это часть Вильгельма. Он – другая сторона Вильгельма, всем известная темная сторона. «Черный всадник» очень близок к пьесам елизаветинской эпохи, особенно к «Доктору Фаусту» Кристофера Марлоу. Пьеса также во многом сюрреалистична. Уильям и художник Брайон Гайсин переняли сюрреалистическую технику разрезок и заставили ее работать блестяще. Не могу не подчеркнуть, насколько связаны Брайон, Уильям, Андре Бретон и Луи Арагон. Впервые я прочла Берроуза, когда был слишком молода, и ничего не поняла. То, что я действительно поняла и продолжала узнавать во всех его книгах, на протяжении всей его жизни, было его невероятное лирическое качество. Его творчество практически похоже на стихи. Эта поэтическая красота действительно поднимается на высоту в «Черном Всаднике». Рифмы похожи на заклинания: «Так ракета оземь бьётся, так спина под игом гнётся, так в пюре картофель трётся». Я вижу, что он приложил руку к песням для сценической постановки, особенно к песням Деревянноногого. Они полны берроузовской чепухи. Так и было, поскольку его больше всего привлекали Вильгельм и Деревянноногий. Я увидала первую постановку спектакля в 1991 году и подумала, что это одно из самых захватывающих театральных действ, которые я когда-либо видела. В нем есть все – поклонение предкам, магия, история любви, звук и движение. Уильям увидал его в первую ночь в Гамбурге; очень повезло, что спектакль вышел тогда, когда он еще был рядом. Новая постановка будет похожей, но режиссер Роберт Уилсон меняет ее, чтобы подогнать под новых актеров. Я впервые работаю с Уилсоном, и это совершенно новый для меня театральный язык: он не натуралистичен, он неестественен, все касается пространства и того, как вы его используете. Это все равно, что быть в эпицентре вихря. Одна из самых сильных сторон этой постановки заключается в том, что мы будем использовать записи голоса Берроуза, где он поет «T 'Aint No Sin». Я в этой сцене незанята, но я сидела и смотрела ее на репетициях. Когда дело дошло до голоса Уильяма, я очень взволновалась. Конечно, это часть меня, которая чтит моего старого друга Уильяма. Мне очень повезло, что я получила эту роль, и я не собираюсь подвести Уильяма».
Черный Всадник: песни
(Песни, представленные в спектакле)
Пролог: Входит старый дядюшка, поет «Lucky Day Overture» в мегафон. На сцене черный ящик. Звучит «Black Box Theme». Деревянноногий (дьявол) и вся честная компания выходят из коробки, пока все не выстраиваются в линию перед сценой. Затем Деревянноногий поет «The Black Rider», пока остальные актеры присоединяются к нему. Затем персонажи исчезают, и пока снова звучит «Black Box Theme», ящик увеличивается в размерах до тех пор, пока вся сцена не покрывается чёрным пятном.
Сцена 1: Сцена происходит в комнате с огромной мебелью. На задней стене портрет Куно (играет актер). Бертрам (старый лесник) входит и совещается с портретом Куно. Но Куно оставляет право решать за Бертрамом. Входит жена Бертрама Энн, и они начинают петь «But He’s Not Wilhelm». Входят Вильгельм и Кетхен и присоединяются к песне. Роберт (парень-охотник) входит и пожимает руку Бертраму. Эти двое явно близкие друзья. Затем Роберт пытается убедить Кетхен: «Я знаю этот лес, как собственный член».
Сцена 2: Старый дядюшка рассказывает историю юного Куно. Когда Куно был молод, он однажды спас жизнь человеку, выстрелив в оленя, к которому тот был привязан: «Цепко в косульи рога будто рак, Брошен по лесу виться как простреленный флаг». В сцене из воспоминаний мы видим, что мужчину на олене играет Роберт. Привязанный к оленю Роберт поет «November». Молодой Куно стреляет в оленя, и звучит «Carnival». Молодой Куно награждается миниатюрным черным ящиком.
Сцена 3: Снова в интерьере комнаты с огромной мебелью. Входит Кетхен, неся белого гуся. Она произносит строчки из «That’s The Way». Входит Вильгельм, и мы слышим «That’s The Way» в версии Берроуза. Затем Кетхен и Вильгельм поют любовным дуэтом «The Briar And The Rose». Во время песни комната наполняется водой, Кетхен и Вильгельм плавают под водой. Сцена заканчивается появлением на сцене гигантского ружья.
Сцена 4: Снаружи Вильгельм поднимает ружье (предложенное ему Деревянноногим), но не знает, как с ним обращаться. Он пытается попасть в оленей, расположенных как в тире, но терпит поражение. Входит Деревянноногий и поет Вильгельму «Just The Right Bullets». Он уговаривает Вильгельма попробовать несколько волшебных пуль, тот попадает во всех оленей, не целясь. Снова играет «Carnival».
Сцена 5: В комнате, полной мертвых животных, подстреленных Вильгельмом – Кетхен, зачарованная своими чувствами к Вильгельму. Портрет Куно начинает петь «Chase The Clouds Away», затем вступает Кетхен. Затем к ним присоединяются Вильгельм, Бертрам и его жена Энн. Похоже,что все весьма довольны тем, что Вильгельм стал хорошим охотником и застрелил всех этих животных. Бертрам решает, что Вильгельм может жениться на его дочери. Затем из подпола выходит Деревянноногий и поет последний куплет «Chase The Clouds Away».
Сцена 6: После монолога Роберта и старого дядюшки мы снова оказываемся в лесу. Вильгельм пытается попасть в тени без волшебных пуль, но не попадает ни во что. Когда он пробует свою последнюю волшебную пулю, то попадает в гуся. Роберт и старый дядюшка поют «Flash Pan Hunter».
Сцена 7: После монолога Кетхен поет «In The Morning». Подружка невесты помогает ей подобрать наряд к свадьбе. Подружка невесты и Энн присоединяются к песне. Вильгельм присоединяется: «О, агнца кровь во благо...», но он в отчаянии от того, что не может больше стрелять. Вильгельму нужны еще волшебные пули.
Сцена 8: Сцена из воспоминаний, рассказывающая историю Георга Шмида. Роберт и Бертрам поют «Crossroads». Входит посыльный и поет «News From The Duke». Деревянноногий снова появляется из подпола и протягивает Кетхен фату невесты. Когда вуаль надевают на Кетхен, вуаль чернеет. Все в испуге вместе завершают «In The Morning». Бертрам продолжает историю Георга Шмида. Роберт поет «Crossroads», выступая в роли Георга Шмида на распутье. Георг Шмид сходит с ума. Его одевают в смирительную рубашку, и двое сопровождающих уводят его со сцены. В антракте Вильгельм видит черный ящик. Мы слышим версию Берроуза «T'aint No Sin». Входит старый дядюшка с предупреждением: «Как решишь поступай, но себя не продай».
Сцена 9: Кетхен сидит на огромной кровати. Она поет любовную песню «I’ll Shoot The Moon». Еще один антракт с двойниками Деревянноногого и Вильгельма, танцующими танец под «Russian Dance» перед занавесом.
Сцена 10: Снова на развилке. Деревья перевернуты вверх ногами. Вильгельма окружают призраки, и он, похоже, напуган. Вильгельму нужны еще волшебные пули. Играет «Oily Night». Затем начинается «Black Box Theme», влетает дьявол, сидящий в кресле и поет «Gospel Train». Вильгельм получает от него свои волшебные пули. Старый дядюшка рассказывает нам историю Хемингуэя (продававшего сценарий только за деньги).
Сцена 11: Мы видим на дереве белую голубку. Входит Вильгельм, одетый в белое. Остальная часть актерского состава также появляется в белом. Вильгельм пытается подстрелить голубку, но вместо этого попадает в Кетхен. «Так вот человек полагает, что раз пули его, значит и попадут туда, куда он хочет. Да только не всегда так выходит. Видишь ли, некоторые пули особые для одной цели, оленя одного или одного человека. И куда бы ты не целился, именно там пуля закончит свой полёт. А когда наводишь ружье, оно тут же превращается в прутик лозоходца и целит туда, куда пуля хочет». Деревянноногий и черный ящик снова появляются на сцене. Вильгельм сходит с ума и поет «Lucky Day». Все актеры, ведущие себя как сумасшедшие, исчезают в черном ящике. Позади мы видим картины домов скорби.
Эпилог: На сцене только Деревянноногий, кто-то бросает ему розу. Деревянноногий представляет труппу и благодарит публику: «Спасибо, вы очень любезны». Деревянноногий поет «The Last Rose Of Summer» и скрывается в черном ящике, который затем улетает.
Занавес