Сборник стихотворений 49

Марат Капашев Поэт
Чем знаменит наш Костанай?
Хлебами, рудами, поэтами
Поэтому на сердце май
И кто остались невоспетыми?

Иль что? Озёра, города,
Река Тобол – у нас здесь узкая
Гори – пылай моя звезда
Казахская, а, может, русская.

Но как у птицы два крыла,
Так здесь сроднились два народа.
Любовь к ним душу мне сожгла,
И вот моя об этом ода.

Рассветает, опять рассветает
Рассветает, уже рассвело.
Кто-то знает, а кто-то не знает,
Чьей-то воле недоброй назло,

Что погубят нас эти рассветы,
Льдом становится хрупким вода.
В этой жизни немало секретов,
Или мало? Скажи мне: “О, да! “

И вино пригуби по привычке
И воды родниковой испей
Прикурить бы... Ломаются спички.
Всё не так, как у добрых людей

Через пень колода, ах напрасно
Ждал рассвета – уснуть бы – не смог
В этой жизни до жути прекрасной
Понимает всю только лишь Бог

Понимает, но вряд ли подскажет –
Всяк в минуту терзанья один.
Даже ты, даже он или даже
Всех судеб на земле господин.

Как будто из «Евгения Онегина»
С подбитым глазом, полупьяна
«Ужель та самая Татьяна»

Быть может, в Бога я поверю -
Кровей нерусских соловей.
В сиянье распахнутся двери,
Кивнет мне ангел: «Не робей!»

И овен подойдёт и львица.
Обоих буду я ласкать.
А может всё мне только снится.
Но как же сладко так вот спать!

Опять в ночи
Мерцают пышные созвездья
О, не молчи!
Доходят важные известья!

С любой звезды
С Коцита, с Марса, с Ахерона.
И нет узды
На время наше, время оно.

В одну струю
Уже ушедшие столетья,
Те, что пою.
И словно маленькие дети

Шалим, шалим
Загробный холодок не чуя
Кокте;бель, Крым
Презреньем отчий край линчуя

Поем Париж
Далёких злато Калифорний
Ты говоришь
А содержанье и о форме.

Так вот, так вот
Едины форма, содержанье
И как пилот
Вдруг в кислородном голоданье

Ушел в пике
Загробные приветствуй кущи
Мы налегке
Бредём и знаем, всемогущий

Оденет нас,
Даст нам питья и даст нам корма.
Так в нужный час
Сойдутся содержанье, форма.

И се для нас
Простая истина поэтов.
Потом, сейчас -
Не так важны, наложив вето

На прах и тлен
Вывозит, видишь, нас кривая.
Мы ждём поэм
И птички песня зоревая

Сродни, сродни
Эклогам нашим и поэмам
Дай бог все дни
Петь, как и птички эти, в тему.

И потому
Поется звучная эклога,
Что есть тому
Простое подтверждение в Боге.

Он дал нам твердь
И море дал и голос птицы
И надо петь
И в песне музыкой излиться.
...

И мне когда-то слышались шаги,
Бесценная, твои во сне. Создатель
Не виноват, но все же мы – враги,
Что вряд ли б напророчил предсказатель.

На лаковом паркете при луне
Кружились заведённые две тени.
Как никогда всё ясно было мне.
И нас с тобой отринул бог евгеник.

Навеки наши губы разлучил,
И разлучил навеки наши гены.
Тогда я вальс прощанья разучил,
Надеясь, что забуду постепенно.

И вымывают в памяти года
Промоины несбывшихся событий.
И я хоть вспоминаю иногда,
Но что-то в сердце навсегда убито.

Мне ль просить у нищего хлеба
Иль воды в пустыне глоток?
Надо мной милосердное небо,
И добра, и печали исток.

Одиночество - плата за гордость,
За бездумно летящие дни.
Всех кочевников дикие орды
Над травою моей протяни.

Пусть истопчут ее, ископытят,
Замутя;т зеркала пусть озёр.
Я ценю в этой жизни безбытность
И бездомного бога призор.

Понимаю, что мало мне надо.
Надо мной, подо мной пустота.
И не жжёт моё сердце досада,
И не бьёт наповал клевета.
...

За что мы пьем? – Не знаем сами.
Боль в тело жёсткое репьем.
Свет белый полон чудесами.
И мы всегда за что-то пьем

Пьем из стаканов, пьем из кружек,
И пьем порою из горла;.
И день кончается недужный,
Ему взамен ночная мгла.

О сколько звёзд! Луна какая!
Мы пьем настойку тишины.
Точнее, как коты лакаем.
И снятся нам кошачьи сны.

Погони, шашни, кошки-мышки,
И вся иная лабуда.
Довольно этого! И с лишком.
Мы не проснёмся никогда

Так кажется, но мы проснулись.
И жизнь вошла в свои права.
А мы на сны не оглянулись,
Как будто это трын-трава.

Как будто детская досада
Взрослость входит, ворожа.
Но мы довольны: так и надо -
Мы снам чужим не сторожа.

Приснилось мне: я памятником стал.
Моё лицо стянул тугой металл.

Отлиты из металла сапоги,
Друзья меня боятся и враги.

Лишь голуби воркуют в тишине
И оставляют метки на спине.

Я величавым, дальнозорким стал -
Вот так преобразил меня металл.

Таким я не был а жизни никогда
Поэта путеводная звезда

Сквозь вёсен аромат меня вела,
Январской стужей мои щеки жгла,

Ласкала тело летняя вода,
Зачем мне эта грозная беда?

Сказал я богу: «Ты развоплоти,
Чтоб сердце билось смертное в груди

Чтоб жажда строк жила в моей душе,
Я жил как смертный - этого уже

На все года хватило бы с лихвой…»
И стал обычным. Небом и травой,

Как все живое, на земле дышал
И против тлена я не возражал:

В свой срок пускай меня настигнет смерть,
Захватит пусть земная круговерть,

Пусть все ко мне придёт в свои срока.
А если хоть единая строка

Меня - её творца – переживёт,
То это – высший для меня почёт.
...

Истребители взмыли, крылья,
Точно руки держа на весу.
И не понял я, то ли МИГи,
Толи сушки, иначе СУ.

А потом разобрал, конечно:
Ястребок ПВОшный – СУ.
Всё казалось мне, целую вечность
Белый след в синеве несут.

Я-то знаю, грозная птица
И надёжней, наверное, нет.
Белый след в небесах пушится,
Реактивный инверсный след.
...

Сугубо весеннее
Женщинам хочется ласки.
А, может быть, хочется таски.
Ну, да ведь таска -
Один из подвидов ласки.
...

Владимир Леонидыч ждёт
От нас подарка.
А что осталося - не в счёт
Свечи огарки.

А что осталося - не в счёт
То, что осталось.
Стрелял по синей птицы влёт,
Промазал малость.

Я промахнулся, но мечта
Плывёт по небу.
Ах, Леонидыч, всё ничтяк
Глухие дебри

Душа поэта и куда
Теперь нам деться?
А ведь была моя мечта
И билось сердце.

И где-то верили в меня -
Доныне верят.
Но нет уже в душе огня
Все краской серой.

Но знаю, Леонидыч ждёт
От нас подарка.
А то, что ты устал – не в счёт.
И без помарки

Ложится на страницу стих -
Лети жар-птицей.
А, может, это - сердца крик,
Душа истицей.

А, может, все в последний раз,
Но спел ведь паря.
Душа плыла не в стиле «брасс»,
Свое гутаря.

Дай бог нам музыку, слова
И хриплый голос.
А если песни не жива -
То смерти колос.

Родись я в двенадцатом веке,
Я был бы стрелою убит
Татарской и плавили б реки
Тягучий тугой антрацит.

То бишь потемневшие льдины
С навоза, соломы мазком.
Зато я не знал бы Марины,
И не был бы с Таней знаком.

Есть плюсы и минусы тоже,
Но в веке каком не родись,
Спаси от предательства, боже,
И дай нам спокойную жизнь.

Не водила молодость
В сабельный поход,
Не бросала молодость
На Кронштадтский лёд.

Выпала эпоха
Им без дураков.
Ну, а нам неплохо
В череде веков.

Только все же нету
В жизни нам огня.
В очи ворон смерти
Не клевал меня.

Все спокойно, чинно,
Катятся года.
Стала вдруг личиной
Красная звезда.

Я и сам не знаю
Плохо ль, хорошо ль,
Что страна иная,
И иная боль.

Р.В.С. и знамя,
Пули и Гаврош.
Правды - между нами -
В мире не найдёшь.

Жаль, что не водила
Молодость в поход.
Жаль, что не бросала
На Кронштадтский лёд

Надеюсь на встречу с родными,
Умершими раньше меня.
Я знаю, что встречусь я с ними,
Хотя говорят, что фигня

Все это. Но реинкарнаций
Нам явлена зрелая суть
Я не был лгуном и паяцем
И я доживу как-нибудь,

Надеюсь, хоть в качестве этом.
Ну, здравствуйте, мама, отец.
Здесь нету обратных билетов,
Но нет и разлук наконец.
...

Вношу свою я лепту в произвол
Времён, передо мной бегущих чередою.
Как похищающий Европу вол,
Как греческий герой, ногой поправший Трою.

Так я живу в надежде на «авось»
Какие времена проходят чередою!
Но в этом мире всё-таки я гость,
Пусть осененный сумрачной звездою.

Черненье на мяче, усталая финифть
Мерцает предо мною тускло, благородно.
Как Ариаднина волшебно вьётся нить,
Уводит нас из прошлого в сегодня.

Всему, всему на свете исполать,
Готовы к сече гордые дружины.
Но есть ещё завод и можно не роптать -
Так оскорбительна беспомощность мужчины.

И, голову склонив, скажи: «О времена!
О нравы!, пеплом выю посыпая,
И чашу смерти осуши до дна,
Пока тебя корёжит боль слепая.

Перед богами преклонив колени,
Лицо завесив пёстренькой чадрой,
Алкаем мы несбыточных мгновений
И, заигравшись, падаем порой.

И думаем тогда: «Как больно! Как ненужно!
Зачем цветёт такая красота?»
И циркуль судеб, завершив окружность,
Не изменяет в жизни ни черта.

Пылают также пышные закаты,
И женщины нам губы отдают.
Всё это, вспомни, видели когда-то.
Об этом больше песен не поют.

Всё это нам сулит дичайший ужас,
И боги шлют последнюю зарю.
Среди предательств подлых, среди дружеств
Я перед кем угодно повторю.

Весь этот вздор, насыщенное чванство,
Горячее дыханье фонарей
Разнообразит темноты убранство
И прикипело к сумраку аллей.

Не бойся ничего, и не проси:
Все принесут тебе, дадут все сами.
Но правды никогда не было на Руси.
Какими мне смотреть на прошлое глазами?

Какой искус, войдя в самообман,
Другого наставлять на путь, пророчить
А впереди – туман, туман, туман.
А сзади – полуправда одиночеств.

Земной свой путь пройдя до полови…
И дальше всё, не будет переноса
И в мутных водах рыбку не ловить,
Не задавать ненужные вопросы.

А впереди - лишь только пустота.
И ты шагни вперёд, задравши ногу.
Ну вот мечты надгробная плита,
И мы кладём сонет или эклогу.

И пятясь, мы уходим от неё
И крестимся обеими руками.
А ветер пусть в печной трубе поет,
Как пел до нас и после нас веками.
...

Вослед Есенину воскликну:
«Я лишь прохожий в море сём»
Я, как и все, конечно гикнусь
Мне, как и всем, придёт облом.

Но розы лепесток тончайший,
В июль текущая вода.
Запахнут горечью дичайшей,
Словцом нелепым «никогда».

Но все равно я буду прима
Среди других таких же прим.
Ведь жизнь всегда неповторима,
В ней каждый миг неповторим.
...

За круг магический от свечи
Твое лицо уплывёт.
Хоть пой, хоть плачь, а хоть и молчи,
Я знаю все наперёд.

Пройдут немеряные года,
И ангел нам встречу даст.
Но радость это или беда,
Зеро, козырная ль масть?

Никто не скажет и, молча, мы
Уйдём в покой, в горизонт.
Мы – ангелы света, исчадия тьмы?
Гадать о том не резон.

А просто встреча напрасной была
И сердца напрасен труд.
А чёрный конь закусил удила,
Пространство белые рвут.

Ну, что ж, прощай и теперь навсегда.
В краю бесконечной тьмы.
Не светит нам удачи звезда
И, значит, не свидимся мы.


Была бы ладанка, я меньше бы боялся,
Нахальнее смотрел бы в синеву.
Но нет её, я при своих остался
И вижу сон постылый наяву:

Идут, идут согбенные фигуры
И пропадают: дальше поворот.
Всё это сам я напортачил сдуру,
Поставив на режим: автопилот.

И ледяная синева смеётся,
И айсберги уносит океан.
Но также холодна вода в колодцах,
И ангел в небе весел, то есть пьян.

Ну что ж, добро. И с этим мы смиримся
С потусторонней силой заодно.
А чтобы доказать, что не боимся,
Мы пьем из одуванчиков вино.

И выплеснув на шар земной опивки,
На сёла мы глядим и города.
Как фильмы целлулоидной отрывки,
Где вперемешку радость и беда.

Полночный гонг и в сумасшедшем ралли
Несётся метеор или звезда.
Но мы толику радости украли
На день, на миг, на долгие года.

И, осененный триколором, вечер
И в тигле тьмы кипящая звезда.
И тяжко днём, во тьме ночной не легче,
И нет уже родимого гнезда.

А где-то колокольчик однозвучный,
И гнать ямщик не надо лошадей.
Не по себе нам стало, то есть скучно.
Из свежих нет на новый день идей.

Есть старые и есть вино в баклажке,
И плугом туч развалена гряда
Седых небес. Поплачь ещё, бедняжка.
Полезно, знаешь, плакать иногда.

Пора кончать пустые эти речи.
Такие речи - оторви и брось.
Век - волкодав кидается на плечи
И вся надежда только на «авось».

Когда-нибудь, когда меня не будет,
И будет гнуться неокрепший лед,
Винишко из пластмассовой посуды
Ровесник постаревший мой хлебнёт.

За здравие бы выпил - нету здравья.
А, значит, выпьет на помин души.
А мне уже ни счастья, и ни славы,
И все уже исходы хороши.

В проем небес я это видеть буду
И волноваться за друзей своих.
И видеть жизнь - единственное чудо,
Поскольку все же нет для нас других.

Короткое стихотворение
Хочу много денег
Хочу очень много денег
Хочу очень-очень много денег.

Щемящая сердце отрава -
Вино для запойных – печаль.
Но сколько мне в водах тех плавать?
Всевышнему, может быть, жаль

Отдать, мне толику удачи:
Мой бог! - я опять на коне.
Лишь вьюги надрывные плачи
Я слышу, как будто во сне.

Как будто вся жизнь пролетела
В один осязаемый миг.
И нет ни души, и ни тела,
Ни мной обожаемых книг.

Лишь вечности грозные лики,
Раскаты громов в тишине.
А замысел был ведь великий
И мною заслужен вполне.

Порублено счастье мечами,
Когда за началом конец.
Мы встретились с вами случайно,
Средь козлищ найдя и овец.

Друг друга. Мы не разминулись,
Совпали в пространстве года.
Как пуля вбивается в пулю,
Как в воду втекает вода.

Ах, пани, мы встретимся всё же,
Но гонор шляхетский уйми.
Нам сразу прощаться негоже,
Не принято так меж людьми.

И песня летит удалая,
То скачет на тройке беда.
Цыгана везёт Будулая
И в воду втекает вода.

Напиток бомжей бормотуха,
Подростков, незрелых ребят.
И что-то долдонили в ухо
Лет шесть или восемь подряд.

А мы распивали за клубом
Бутылку одну на троих.
Как славно пошла-то голуба,
Ровна как онегинский стих.

А после, ввалившись толпою,
По стенкам мы всех развели.
Хоть не было нам перепою,
Но были копейки, рубли.

И это с пророчеством вместе
Осталось в душе тайниках.
Насмешка было б неуместна,
Нелеп как поддатому страх.

И это запомнилось тоже:
Креплёное злое вино.
Как было давно это, боже!
Ах, боже, как было давно.
...

На губах твоих теперь немота -
Отпечаток того, говорящего рая.
Где мелодия слышится всё не та,
Где ломают нечто, в нечто играя.

И какая ковыльная степь пред тобой,
И какое небо разверзлось над нами!
Белый, матовый, серый и голубой
Цвет склоняется медленно точно знамя.

Адвокатом птиц придёт соловей
И защелкает он, зацокает в чаще
И его придыханье, ты соло пей
И дивись пред его полнотой звучащей.

И когда уходишь ты одинок,
И закат тебе воспалённой раной,
Вспомни, может, когда-то и ты был бог
И молиться учил ты всех по Корану.

Переехал в город из деревни
Соловей залётный, божий альт.
Хоть душе моей дремучей, древней
Не по сердцу камень и асфальт.

Там вода текучая, живая,
Чёрная и вольная земля.
Там души моей не убывает
Посреди соснового кремля,

Посреди березовой твердыни,
Где слышны мне птичьи голоса,
Где текучий и блескучий иней
Мне посеребривший волоса.
...

Устал Владимир Леонидыч
И воду горькую запил
Устал на полпути к Аиду
И в двух шагах от Фермопил.

И утром пьет, и пьет он на ночь,
И так он пьет, что нету сил.
В пустых сосудах и стеклянных
Когда-то джин весёлый жил.

Но выпустил его Володя
Бродить по свету босиком.
Не пишутся теперь ни оды,
Ни дифирамбы. В горле ком.

Что делать? Как загнать обратно?
Каков души его прогноз?
Есть и на солнце, знаем, пятна.
Ах водка - это не всерьёз.

Всерьёз журнала редактура,
Но абы как плывёт «Ковчег»
И тычутся по кругу сдуру
Стихи и не найдут ночлег.

Кричат: «Володя, ах Володя,
На лист журнальный нас пусти».
Как не пил ни Рембо, ни Оден,
Есенин только так грустил.

Так пил Рубцов. Поэтов русских
Горька и сладостна стезя.
Знакомо это, как и грустно,
Как это изменить нельзя!

Из века в век одно и то же:
Запой, поэзия, кабак.
Я ангел в небесах пригожий
С мольбою: «Завяжи чудак».

Свеча и трепетна, и властна.
Гудят свирепые ветра.
Ты покаянна и безгласна
По ремеслу моя сестра.

Ты рвешься в голубые выси,
Сгорая, как свеча, дотла.
А я лимит обид превысил,
Сижу над книгой до утра.

Листает ветер занавески
И книгу старшего Дюма.
Там ищет Д'Артаньян подвески
И сходят медленно с ума

Король, гвардейцы, королева,
Но дружба выручит всегда.
Ещё любовь прекрасной девы
Но это - мокрая вода.

То бишь слеза, точнее, слёзы
И в ярость впавший кардинал,
Меняя фаворитов позы,
Твердит одно: «Я так сказал!»

И баста. Выше нет приказа.
Зато четыре шпаги есть.
Есть дружба и любовь – зараза.
И что ещё? Конечно, честь!

На этом мир стоял и будет
Тысячелетия стоять.
Но мушкетерские причуды
И в этот век пошли на ять.

Хотя он полон прагматизма,
Воспринимает все всерьёз,
Но вставить кардиналу клизму
Готовы Арамис, Портос.

Ещё Атос и безупречный
И верный в дружбе Д’Артаньян.
И этой книге скоро вечность
И кто отыщет в ней изъян?
...

Что-то снится тебе глазастая,
Золотая моя звезда?
Темень пачкает чёрный пастою,
Где на сердце найдётся узда?

Двадцать лет о тебе я думаю.
Нас с тобой развели пути.
Ты была прекрасной и юною.
А какая теперь? – прости.

Мне ль считать твое счастье и годы,
Задыхаясь в глухой темноте?
Я ведь старый уже, немодный
И надежды уже не те.

Ворожить бы - да кто поверит
Это в наши-то дни ворожбе?
Чёрт гадает, и меря мерит
Мне, другим, и, конечно, тебе.
...

Когда мне будет шестьдесят,
Гундосить буду невпопад,
Запавшим ртом слова швыряя,
А вечер будет тих, несмел.
И сумерек невзрачен мел.
И ветер, с листьями играя,

Проситься будет в ветхий дом,
Но я пущу его потом,
За нетерпение карая.

Кружится будет голова,
А на траве лежат дрова.
А чьи дрова - поди узнай-ка
А на столе солёный ёж,
А стакане; не водка, ёрш.
Не в духе потому хозяйка

А в океане острова,
Науку складывать слова
Постигнул я почти с пелёнок.
Но кто орёт, но кто орёт?
Орёт уже который год
О, господи, ну чей ребёнок?

Сидит в песке и куличи
Печёт, а ты ходи, ворчи
Другую рифму добывая.
А ты смеешься и орёшь,
Никто тебя не ставит в грош.
Ну вот, уже пошли трамваи,
А это значит, ночь прошла.
У каждого свои дела.
А у меня их нет – бывает.

Повсюду рыбья чешуя,
И все домой, а дома я
Пьян, полупьян, но явно весел.
И мне беды не превозмочь.
Но я осилил эту ночь,
Стряхнул её с ладоней, чресел.

Засим кончаю говорить,
Но явно продолжаю пить.
Ведь что-то есть ещё в стакане
И рассуждений пошлых нить
Пора прервать, пора забыть
Как забывают вещь случайно.

Раскрыт простор на все четыре стороны,
Вода шальная кружит жернова.
И где-то над землей летают вороны,
И кружится полночная сова.

Что вороны накаркают, что совы
Нам напророчат? Божью благодать?
Железно – молибденовым здоровьем
Придётся нам аж до смерти страдать?

Иль выиграю замок в лотерею,
Иль на принцессе сказочной женюсь?
Всего скорей, везде погонят в шею
И это явно вызывает грусть.

Удел наш низмен, ничего дурного
Пока ещё не совершили мы.
«Вот здесь вам расписаться надо кровью» -
Нашептывает в уши ангел тьмы.

И я согласен, распишусь, пожалуй.
Ведь все равно два века не дано.
А то, что дорого, чего так мало,
Признаться надо, потерял давно.

В твоем родном микрорайоне
Диктует правила братва.
Но что мне в воровском законе,
Что мне их волчии права!

Я сам – вантала, одиночка,
Ходил один на упырей.
Пошли вы на... И хватит. Точка.
И вряд ли выскажусь добрей.

Пардон: не заперты те двери.
И замели давно братву.
Но выскажусь, по крайней мере
И обозначусь! Не плотву

Я представляю с красной рыбой.
Вы все ж имеете дела.
Вот, скажут, за икру спасибо,
Ведь закусь бедною была.

Не так уж я беден на счастье,
Не так уж душа неверна,
Тому, что случилось отчасти,
Чего ожидала она.

Когда-нибудь сбудется небо,
Всё в звёздах, в сиянье луны.
Но верить как в это непросто,
Но как в это верить должны!
...

Одна в меня влюбилась, но не очень.
Другая полюбила навсегда.
А в сердце метроном спокоен, точен
И заведён на долгие года.

Чего переживать? Что было – сплыло.
Уносит нежность шалая вода.
С холодной пеною и бурым илом,
И веточкой сирени иногда.

И я опять гадаю на ромашках,
Кофейной гуще, тающий свече.
И мне смешно порой, порой мне тяжко.
И я не понимаю вообще

Зачем пришел, зачем я в мир явился.
Лишь чувствует душа сквозь холода,
Какой бездонный мне простор открылся,
Какая светит над судьбой звезда.

Как камень аметист мерцает бело
На самом дне души твоей любовь.
А где-то ливни, грозные метели,
А где-то льется человечья кровь.

И ты храни души твоей святыню
От ссор, непониманий и обид.
Как среди знойной выжженной пустыни
Араб оазис родовой хранит.

Лишь музыка в мире прекрасна,
Лишь музыка вечных стихов.
А все остальное ужасно,
Но грудку топорщит несчастный:
"Гусары не платят долгов"

И правда не платят, но платят
Судьбою за всю суету.
За чаши старинные в патине,
За шубу хорьковые с платьями,
За юных девиц красоту.

Но что-то остаться в итоге,
Как мы понимаем, должно.
Печали, обиды, тревоги,
Бедлам разорённой берлоги
И музыки вечной вино.

Душа исопа, и полыни,
Все та же грешная душа.
Свет от неё исходит синий.
Нет никакого барыша.

Для молочая, повилики,
Ромашки белой, василька
Но тот же дух исходит дикий,
Все та же Господа рука

И над цветком, и над вселенной
Мильярды миллиардов лет
Она сияет ежеденно
И ничего другого нет.

На грани тьмы, на грани света
Пылает заревом рассвет.
Ах, до чего прекрасно лето!
Чего-чего в нём только нет.

Точнее есть: воды мерцанье,
Трава зелёная в росе.
И чаек белых восклицанья
На неба светлой полосе.

Все пишут стихи и прозу,
Поют, малюют картины.
Чего ж ты становишься в позу,
Почто отдыхаешь, детина?

Ведь надо что-нибудь делать.
Ведь что-нибудь делать надо.
Мир хочет, душа чтоб пела,
Плясала душа до упада.

И нотные знаки рощи
Читает весёлая птица.
Тебе же, чего бы попроще:
Стихами и прозой излиться.

О том лишь знают степь и камни,
Да голубые небеса.
Акын дастан старинный, давний
Поет, и Кобланды-краса

Степей казахских снова скачет,
К свершеньям воинским стремясь.
И конь несёт его горячий,
Средь трав его мелькает масть.

Все зачарованы дастаном.
Лишь восклицания «Алла»
То к небу степняков устами
Летит всевышнему хвала.