Там в горних высях, где в заглавных рок,
И офанимы реют над пустыней.
Случился сей изрядный диалог,
Среди хоралов и вселенской стыни.
Где Пургаторий, ангелы, сады
Где назначенья ждут чудак и гений.
Скрипят весы (за подлость, за труды)
Томленье, мука, тени, полутени.
Огромный зал, без края и конца,
Размер не то чтоб – с парочку евразий.
В нём сонмы душ, все ждут вердикт Отца,
Кому в сады, кому, увы, «на грязи».
Кричит один – Россия, город Клин,
Другой своё – Урал из под Оханска.
Меня убили на пути в Берлин,
А я сражён осколком на Даманском.
Ты чей, мужик? Да я ж тебя видал!
Видал, сынок? Ну, это как бы вряд ли.
Ещё твой прадед Ланку не топтал,
Когда меня убили на Непрядве.
Ну, это да, с татареми … давно,
Там, говорят, лихая вышла драка.
А мне француз штыком - Бородино,
Меня под Ельней. Ну а я с Варяга.
Ах, высший суд! И чо, и хрен бы с ним,
(Гляди опять без очереди гунны)
Куда нас всех? Давненько тут сидим,
В похлёбку к бесам или к девам юным?
В котлы не можно, там иным резон,
Тем, что шакалы оглашают тризну.
А нам назначат Свет и вечный сон,
Никак живот сложили за Отчизну.
За Ридну Нэньку, за Уральский плёс,
За Мариуполь, Пермь, Москву и Гродно.
Ну да, неможно за чужой колхоз,
А за своё живот сложить почётно.
И вот тогда не будет войн и слёз,
Придёт любовь, неся частицы света.
Проснётся мир, от птиц звонкоголос,
И встанет Солнце над седой планетой.